Анатолий Вилинович - Дальнейшие похождения Остапа Бендера
— Ну, а мелкие, из катеров, не поднимали? — спросил Остап, боясь услышать, что поднимали и среди них мог оказаться и заветный «Святитель», тогда все его поиски могут оказаться тщетными.
— Не слыхал, не знаю, капитан. А зачем их было тогда поднимать? В первую очередь нужда была в кораблях мало-мальски значимых, а мелюзгу…
— Но шаланды ведь подняли — настороженно спросил Остап.
— Так то нужные, грязеотвозные и лежали под рукой, как говорится, — поднял стакан с вином Ивакин-старший.
— Выпили и за работу, Павел, — обратился он к брату.
Пароход в Мариуполь шел вечером и Остапу не надо было спешить, но поняв эти слова лоцмана, что гостю пора и честь знать, он стал прощаться с братьями-кораблестроителями. На прощанье Семен Александрович сказал:
— Вернусь домой, может быть, поищем вместе «Святитель», капитан.
— Очень буду вам благодарен, Семен Александрович, очень, — потряс руку бывшему лоцману искатель подводного клада.
Было удушливо жарко. Особенно после выпитого вина Ивакиных. И Остап, попрощавшись с ними, пошел по берегу лимана. Выбрав укромное место в тени деревьев, он разделся и прыгнул в воду. Купался с удовольствием, нырял, плескался, а после загорал и снова купался, ныряя. И так прошел почти весь день. Вечером пошел в город, осматривая его одноэтажные домики, затем спустился к порту и, глядя на море, с удивлением остановился.
Если утром «Чайка» приплыла в Ейск по штилевому морю, то за молом гавани Остап увидел крупные накаты волн с белыми гребешками. Один из пассажиров сказал:
— Штормяка на море, пароход может и не прийти.
— А если придет, то в море не выйдет, — посетовал другой. — У меня уже было такое…
Ждали до ночи и Остап с другими пассажирами наблюдал, как белые мотыльки облепливали все фонари, кружась вокруг них. Казалось, что идет, сыплется и вихрится снег. Мотыльки густо покрывали все светящиеся лампочки, делая их матовыми, тучными роями кружа вокруг них.
Пассажиры нервничали и гадали: придет или не придет пароход, так как погода была сильно ветреная и, как говорится, с большой мрачностью.
Но пароход с названием «Азов» все же пришел, хотя и с некоторым опозданием. После высадки прибывших пассажиров, судно начало принимать на борт отплывающих.
Это был пароход дореволюционной постройки. И когда вышли из гавани, то великий предприниматель сразу же ощутил морскую качку. А после всю ночь ходил с побледневшим лицом по пароходу, хватаясь за двери и перегородки кают, пробираясь в гальюн, чтобы еще раз освободить желудок от тошнотворного состояния.
Что такое морская болезнь Бендер еще не знал. Добравшись до постели своей каюте, он распластывался на ней чуть живой, плохо соображая, где он и что с ним. Но лежать было еще хуже. Его все время тянуло вывернуть все внутренности наизнанку. Это была мученическая ночь для него. Но не только для него, но и для всех, кто не переносит качку и не переболел морской болезнью.
Он вышел на палубу, не зная, где найти себе успокоение. Остановился, как пьяный, над машинным трюмом и, как на «Чайке», взглянул на работу паровой машины. Но от запаха разогретого масла, поднимающегося из трюма, у Остапа помутилось в голове и ему показалось, что он вот-вот сорвется вниз на мелькающие перед его глазами механизмы.
Волны захлестывали «Азов» и он, ныряя носом в провал между ними, поднимал кверху корму, чуть было не обнажая винт. Кренился то на левый, то на правый бок и подхватывал воду бортами, которая белой пеной с шипением скатывалась снова в море. И так повторялось вновь и вновь.
Великий комбинатор, как лунатик ходил по пароходу, держась за поручни и перегородки и не находил себе места. Он искал способ подавить в себе тошноту, заставить себя уснуть, забыться сном до прихода судна в тихую мариупольскую гавань. Но это ему никак не удавалось. И если бы он посмотрел на себя в зеркало, то увидел бы свое лицо уже не белым, а зеленым. И тут он вспомнил слова Балаганова: «И буря на море может подняться, капитан», и сам себе вслух ответил:
— Нет-нет, в открытое море на нашем баркасе идти нельзя. Ни за что, ни за что… ни в коем случае, — и подумал, хорошо, что он поплыл в Ейск один. И никто из его друзей не видит, в каком он беспомощном состоянии.
Так мучаясь, он только к утру почувствовал облегчение, когда «Азов» вошел в спокойные воды устья Кальмиуса и причалил к пирсу морского вокзала Мариуполя.
Великий комбинатор, предприниматель, кладоискатель и большой мечтатель переболел морской болезнью так, что она давала себя знать: в ногах чувствовалась дрожь, отчего походка его была не совсем уверенной. И даже ступая уже по деревянному настилу пристани, ему все казалось, что у него по-прежнему под ногами палуба, норовившая все время выскользнуть из-под его ступней и вот-вот он соскользнет за борт в бурное море.
В порту Бендера никто не встречал, друзья не ведали, когда он вернется. Остап нанял извозчика и, сидя на мягкой рессорной пролетке, указал хозяину, куда его везти.
Под радостный лай, прыгающего вокруг главы дома Звонка, Остап встретился со своими друзьями и сразу же услышал Балаганова:
— Командор, вы нездоровы?
— Козлевич тоже без промедления предложил:
— Может, лекаря вызвать?
— Нет, уже проходит. Морская болезнь меня перекачала. Видите, что на море творится, — указал он в сторону порта. — Штормяга, что надо.
Савва и Исидор, поприветствовав своего капитана, стояли чуть в стороне и сочувствующе смотрели на осунувшееся, выжатое, как лимон, лицо своего начальника.
— Остап Ибрагимович, я тоже когда-то переболел морской болезнью, — покачал головой Мурмураки и добавил — А теперь хоть бы что. Так и у вас, все пройдет.
— Так, хорошо. Команда, марш в наш клуб. А я займусь другими делами, — сказал Бендер.
— Ну что ж, старый лоцман обещал когда вернется вместе с нами поискать предполагаемое место «Святителя». А пока задача такая: поскольку шторм, а в порту, как видите, стоят два иностранных парохода, то займемся некоторым сбытом крупного антиквариата.
— Может, позавтракаете, капитан? — участливо спросил Козлевич.
— Ой, ни слова о еде, Адам, — скривился Остап. — А вы знаете, для сбыта нашего товара, вам, Адам Казимирович, снова придется сыграть роль польского гражданина, а мне побыть вашим переводчиком. Посетим торгсин и предложим кое-что для продажи. Попутно можем подцепить иностранного моряка-охотника, что-нибудь продать ему за валюту.
— Можно, Остап Ибрагимович. Опыт у нас уже имеется, — расправил свои усы Козлевич. — Когда начнем?
— А вот передохну, приведу себя в норму и начнем.
И они начали. Торгсин, как его все называли в народе — торговля с иностранцами, находился в одноэтажном здании недалеко от дома кладоискателей на улице, идущей вдоль моря от вокзала к порту. И хотя магазин покупающий и продающий за валюту был совсем рядом, компаньоны подъехали к нему на своем сверкающем лаком и никелем «майбахе». За рулем сидел уже испытанный в вождении автомобиля Балаганов, а на заднем сидении с представителем консульства — Козлевичем сидел великий комбинатор Остап Бендер. С собой они привезли не мешок, а чемодан с антиквариатом. Здесь были различные старинные сосуды, кувшины, киверы, нагрудные украшения размером от плеча до плеча, два пистолета кремневых, ружье с инкрустированным прикладом, чехол для кинжала, сабля в ножнах и еще много другого.
Когда автомобиль подъехал к торгсину, сильно шумя мотором, как было указано великим театралом шоферу-стивидору, то Бендер заметил, как в окнах магазина возникли лица продавцов-дельцов, с интересом смотревших на прибывших.
Остап выскочил из машины и торопливо открыл дверцу для важного господина, выходящего из автомобиля, — Козлевича. Адам проследовал в магазин, а Остап услужливо потащил за ним тяжелый чемодан.
В магазине их радушно встретили продавец и сам заведующий торгсина. Козлевич заговорил по-польски длинно и Остап тут же пояснил, что представитель польского консульства приветствует советскую торговлю и желает кое-что продать и купить.
Начался осмотр принесенного товара, оценка его, а затем и предложение предметов старины, имеющихся в магазине. Козлевич тараторил на польском, а Остап едва успевал переводить, а вернее, говорить нужные им слова для совершения сделки. Все шло так же как и в водопроводной конторе, только с другой целью. Продавались громоздкие, крупные предметы, а покупались миниатюрные: образки, золотые и серебряные монеты, нательные крестики, цепочки и даже кольца. Расчет шел на вырученные деньги от продажи с добавлением денег наличных, имеющихся у компаньонов. Когда торг был закончен и компаньоны в сопровождении заведующего вышли к машине, то увидели, что шофер «майбаха» что-то читает.
Распрощавшись с провожающим их дельцом торгсина, компаньоны отъехали и Балаганов протянул листок, который он читал со словами:
