Мартти Ларни - Прекрасная свинарка
— Слушай, Харрас, — сказала я серьезно. — Мы знакомы всего лишь месяц. И только по службе. Женитьба не такое простое дело. Для этого надо иметь не только должность и зарплату.
— А что же еще? — спросил он недоумевая.
— Нужна любовь.
Бедный парень покраснел как рак, но все-таки сохранил равновесие и сказал с самым авторитетным видом:
— Я могу доказать математически, что лишь двенадцать процентов мужчин и только сорок три процента женщин вступают в брак действительно по любви. Не следует доверять мужчинам, заявляющим о своей любви. Обычно, придя на поклонение, они целуют женщине руку, но, добившись своей цели и заключив брак, они ждут, а иногда прямо требуют, чтобы женщина им целовала руки. Вот какова любовь!
Мы вышли из кафе, охваченные довольно неопределенными чувствами. Харрас проводил меня до дому и надеялся, что я приглашу его зайти. Поскольку приглашения не последовало, он деловито произнес:
— Я забыл упомянуть, что принадлежу как раз к тем двенадцати процентам мужчин. Я почти абсолютно уверен, что люблю тебя.
— Я очень сожалею, так как я еще не принадлежу к тем сорока трем процентам женщин. Будем просто друзьями.
Он казался подавленным и с трудом проговорил:
— Ты не похожа на настоящую американку.
Он пожал мне руку и зашагал по направлению к Зоопарку. Тут я заметила, что он ступает носками внутрь. На следующий день я навела справки о дне его рождения. Он был Весы. Я не могла пойти наперекор моему гороскопу. Итак, судьба моя и впредь оставалась Девой.
Молодой математик по-прежнему был очень внимателен ко мне. Когда он в середине августа закончил свою работу в «ПОТС и Кo» и перешел на службу в какое-то страховое общество, я временами даже тосковала о нем. Много раз я вспоминала его неловкое объяснение, его немного рассеянный и блуждающий взгляд и его феноменальную пассивность. Чувство сожаления робко проникало ко мне в сердце, когда я думала о его уравнениях. Он был как теленок, которого может любить только корова. В середине сентября приятным сюрпризом для меня явился его телефонный звонок; сугубо деловым тоном Харрас сказал, что хочет брать уроки английского языка. Я была почти убеждена, что это лишь предлог, но уже через два урока поняла, насколько я ошибалась. Он действительно хотел овладеть иностранным языком, а не мною. С математической аккуратностью заучивал он правила грамматики и особенности произношения, выписывал для памяти идиомы и синонимы и ни разу не заговаривал о других делах. Он был тактичен и вежлив, но как-то совершенно безлично. Во мне заговорило женское самолюбие. Неужто он и в самом деле видел во мне только учительницу? Я нарочно попыталась навести разговор на клуб «одиноких сердец»; но его, по-видимому, гораздо больше интересовал перевод математических терминов. Я откровенно признаюсь, что употребила всю силу своей женской привлекательности для пробуждения в нем природных охотничьих инстинктов, но не потому, что, как говорится, «страдала по мужчинам», а просто из тщеславия, из желания быть замеченной, из желания принизить мужчину, сделать его покорным воле женщины-повелительницы.
Старые, укоренившиеся предрассудки, а не биология поддерживают в людях это милое верование-табу, согласно которому только мужчина может и имеет право быть активным. Такое представление слишком плоско. Что стало бы с нашим миром, если бы человечество во всем полагалось на активность мужчин? Браки держались бы от силы один месяц. Ибо каждый мужчина готов предложить женщине страсть — на две недели, взамен же требует от нее два года страсти, двадцать лет любви и всю жизнь восхищения. Активность мужчины сразу кончается, едва он полюбит другую женщину, активность женщины, напротив, только тогда и начинается! Даже если взять от мужчины все, что можно от него получить, все равно никогда не вернешь того, что отдано ему. Если будешь во всем покорна, ты образец женственности (в глазах мужчин), но, если проявишь активность, тебя заклеймят как «охотницу до мужчин» и мужчины, и женщины.
Не обращая внимания на пыльные шлейфы традиций и на старый хлам предрассудков, я никогда не скрывала активного склада своего характера. Не отрицаю, я покорила моего маленького математика в той заманчивой надежде, что он в порядке ответной услуги покорит меня. Последнего, однако, не произошло, так что мое знание людей оказалось на сей раз не заслуживающим даже удовлетворительной оценки. Харрас как был, так и остался всего лишь математиком, духовную пищу которому доставлял исключительно Пифагор, а удовлетворение прекраснейшего человеческого влечения обеспечивал цинизм господина Диогена.
Наши отношения начались и кончились в области математических закономерностей. Он видел во всем и повсюду одни лишь геометрические фигуры. Женская красота и привлекательность означала для него лишь дуги определенного радиуса и соответствующие хорды. Там, где любой нормальный — прошу прощения за слишком резкое слово! — нормальный и нормально чувствующий мужчина восторженно созерцал хмельную прелесть плоти, он видел лишь дуговые и угловые градусы. Казалось, он подходит к женщине с кронциркулем и лекалом в руке и оценивает ее прелести по теореме: в одной окружности или в окружностях одного радиуса равным хордам соответствуют и равные дуги, а меньшей хорде соответствует меньшая дуга, и наоборот; или же: окружность и прямая могут иметь не более двух общих точек.
Мужчины имеют обыкновение превозносить женщину в теории и презирать ее на практике. Во время нашей короткой связи этого не произошло, поскольку я обладала более острым практическим умом, нежели маленький математик, готовый вести статистику поцелуев, но не способный удовлетворительно завязать себе галстук. Он зачастую был по-пустому глубокомыслен и склонен теоретизировать в любви, составляя нелепые диаграммы и выдумывая правила для чувств. Разумеется, в теории он всегда был прав, но в жизни существуют тысячи мелочей, которые человеческий рассудок не может, да и не должен понимать. Меня глубоко оскорбляло, когда он, уставясь на мою грудь, продолжал думать лишь об описанных дугах и вписанных хордах, бормоча вполголоса: «Прямая, перпендикулярная к радиусу данной окружности и проходящая через конечную точку его, является касательной к названной окружности в упомянутой точке…»
Около двух тысяч лет назад какой-то индийский купец придумал новый цифровой знак — ноль. Это до сих пор самая ходовая цифра! Я бы соединила ее знаком равенства с именами очень многих мужчин.
хххНа своем веку я встречала мужчин, которые боялись мухи в тарелке, но не моргая глотали целого быка. Человек, о котором я хочу рассказать, спокойно глотал и то и другое. Это был здоровяк, уроженец Хяме, по образованию агроном, желавший учиться английскому языку. Краснощекий, он чем-то сам напоминал быка, тянущего плуг, а его густые рыжеватые брови были похожи на болотные кочки. Он уже расстался с лучшими гадами молодости, но не с мечтами. А мечтал он не о земельной собственности, для ограждения которой обычно используют закладную, не о маленькой красной избушке на берегу озера, украшенной, по философу Метерлинку, самым гуманистическим орнаментом — бедностью, не об автомобиле «паккард», с помощью которого некоторые деятели эпохи кризиса доказывали нерентабельность сельского хозяйства, — его мечтой был хороший, породистый бык.
После пятого урока он начал подозревать, что знание английского языка не принесет ему славы. Он хотел знать язык, но не желал утруждать себя учебой. Тем не менее он дважды в неделю являлся на занятия с учебником в кармане; часа два читал мне основательную лекцию по скотоводству, вносил условленную почасовую плату и отправлялся восвояси. Это был старый холостяк, посвятивший жизнь самому себе и скотоводству. Выучив английские эквиваленты слов: кормоединица, жирномолочный и случка, — он решил, что может ехать в качестве сельскохозяйственного эксперта в Англию или в Техас. Он служил главным закупщиком в одной мясозаготовительной фирме, а в свободное время увлекался опытами по улучшению пород скота. Языка он не выучил, но зато круг моих познаний в области скотоводства колоссально расширился. Подумать только, какие тирады мне приходилось выслушивать часами!
«Предложение поросят на откорм и свиноматок сильно возросло, коров и быков-производителей в достаточной степени, зато телок и мясных овец еще не хватает. Молочных телят кое-где предлагают, но цена слишком высока. Предложение овец также ограничено, лошадей же, напротив, продают в любом количестве…»
Я проявляла некоторый интерес к «науке о живом мясе», поскольку мне с детства нравились лошади. Однажды вечером, после очень поучительного доклада моего ученика о различных породах лошадей, я задумчиво сказала:
— Чем больше автомобилей, тем меньше конокрадов…
Густые брови агронома надвинулись на глаза, затем встали торчком и соединились с нависавшими на лоб волосами. Он медленно проговорил:
