Джон ван де Рюит - Малёк. Безумие продолжается

Никогда не видел своих предков такими злыми, как в день, когда они явились за мной. Вообще-то, папа не очень сердился, а просто притворялся, потому что мама сказала, что так надо. Я это понял по тому, как он косился на нее каждый раз, когда она заканчивала очередную фразу своей нескончаемой лекции о дурном поведении. Мама действи­тельно кипела от злости и за двадцать один день так и не охладилась. Она приняла все очень близко к сердцу и стала огрызаться на всякого, кто попадался ей под руку. Потом стало еще хуже: мама обвинила папу в том, что у меня про­блемы с алкоголем, и запретила спиртное в доме по будням. В результате папа стал до девяти вечера торчать в саду, яко­бы поливая розы, а по выходным предки напивались в та­кую зюзю, что устраивали кошмарные разборки, выясняя, кто виноват в моей безответственности.

Вомбат посоветовала маме отдать меня в приют, ведь я почти что уголовник. Взглянув на меня, как на отброс об­щества, она сказала: «Да, с каждым днем он все больше ста­новится похож на отца». А потом спросила маму, не слиш­ком ли поздно отдать меня на усыновление. Мама подумала и ответила, что это очень сложно. Вомбат с отвращением взглянула на меня и проговорила: «Да, пожалуй, ты права. Да и кому он нужен. Будет шататься по улицам, как Оливер Твист!» Моя бабуля из тех, кто щедр на похвалы, лишь ког­да у тебя все в порядке, а при малейшей неудаче готов за­бить тебя ногами. Теперь понимаю, почему папа пытался прикончить ее, и не раз.

Урок на всю жизнь: остерегайся Вомбата, в беде от нее помощи не жди.

Есть и плюсы: я очень много занимался уроками. И, кажет­ся, обогнал весь свой курс почти по всем предметам.

Раз в три дня звонил Папаша — поболтать и узнать, как у меня дела. Он сказал, что не стоит убиваться из-за того, что случилось, ведь теперь меня будут помнить как крутого бун­таря. Я благодарил его за советы, а он отвечал: «За совет де­нег не берут, Мильтон. Не то что за секс!» В этом весь Па­паша — никогда не поймешь, то ли он говорит гениальные вещи, то ли придуривается. Когда он пьяный, еще сложнее. Например, в пятницу он попрощался со мной словами: «Лучше быть МакЭнроу, чем Лендлем![46]» А потом бросил трубку, но, видимо, попал мимо, потому что я услышал треск, потом вопль и хлопанье двери.

Понедельник, 30 сентября

О   происшествии с Бешеным Домом почти не говорили. Го­блин звонил Рэмбо в наши вынужденные каникулы, и тот сказал, что его отец подключил к делу своих адвокатов и пла­нирует судиться с Укушенным. А пока в спальне нас оста­лось всего пятеро. Это как-то странно и уныло.

После обеда нас вызвали к Укушенному, который заявил, что нам дается последний шанс исправиться. Мол, мы долж­ны доказать себе и ему, что школа не зря оказывает нам та­кое доверие. (Не знал, что в понятие «доверия» входит от­странение от занятий, исключение и жестокие побои.)

А посреди ночи нас атаковала шайка хулиганов, набро­сившаяся на нас с подушками и мешками для грязного бе­лья, в которых лежали ботинки и книги. Проснувшись, я был уже окружен нападающими и мог лишь укрыть голову и смиренно принять удар. Жиртресту удалось вырваться, и он включил свет. Побои тут же прекратились, наши мучители направились к выходу. А последние пятеро из Безумной Восьмерки кое-как поднялись и в ужасе уставились на тор­жествующих победителей, которые, ликуя, шагали к выходу, направляясь в спальню первокурсников. Нас только что по­била Никчемная Шестерка! Нет большего унижения.

Среда, 2 октября

На перекличке Щука подошел к нам позлорадствовать. Они с Деврисом переименовали нас в Пятерку Гомосеков. Даже Дэррил с Карликом смеялись над нами, абсолютно не пока­зывая страха.

Жиртрест предпринял попытку взять на себя контроль над нашей шайкой. После занятий он перенес свои вещи в угол Рэмбо и занял его старую кровать. И предложил пере­именовать нас в Жиртрестову Пятерку, но Гоблин отказался и заметил, что «Пятерка» — значит, без Роджера, а он все еще с нами. И предложил название: «Гоблин и его парни». Мы рассмеялись, а Саймон сказал, что это похоже на на­звание порнофильма для геев. Потом Саймон попытался утвердиться во власти, приказав Верну начистить его ботин­ки для крикета, но Человек Дождя показал ему поднятый средний палец и ушел в туалет в сопровождении Роджера.

Четверг, 3 октября

Мы набились в маленькую переговорную, и Гоблин позво­нил Рэмбо спросить совета. Услышав о том, что нас побила

Никчемная Шестерка, Рэмбо не рассмеялся, как мы дума­ли. Он начал орать на Гоблина, обзывать нас идиотами и твердить, что мы позорим репутацию Безумной Восьмерки. Потом велел Жиртресту и Гоблину взять на себя совместное управление и первым делом отомстить Никчемной Шестер­ке. После чего сказал кое-что очень странное. Он приказал Гоблину, чтобы тот передал нам всем: если нас будут допра­шивать про Еву, мы должны сказать правду. Не знаю, что происходит, но Рэмбо явно что-то задумал.

Не прошло и пяти минут, как позвонил Бешеный Пес и наорал на нас за то, что позволили Никчемной Шестерке над собой доминировать. Он скучает по школе, но не скуча­ет по урокам, часовне, домашним заданиям и Укушенному. Потом Пес сказал, что хочет поговорить с Карликом. Я об­наружил того у писсуара, затащил в переговорную и сунул ему трубку. Не прошло и полминуты, как Карлик уже ревел и кричал: «Нет, Бешеный Пес! Пожалуйста, не надо!»

Просто удивительно — Бешеный Пес наводит ужас на первокурсников даже с расстояния тысячи километров. Да­же стыдно, что мы на такое не способны, хотя они от нас в двух шагах.

Гоблин с Жиртрестом принялись вдохновлять нас на сви­репое ответное нападение на Никчемную Шестерку. Жир­трест подробно все расписал, но, к сожалению, Верн не по­нял, что это всего лишь репетиция, и с диким криком бро­сился в спальню первокурсников. Увидев, что никто не бежит за ним, он замер как вкопанный и схватился за голо­ву. Заорав что есть мочи, он галопом вернулся в спальню, нырнул в кровать и натянул на голову одеяло. Жиртрест с Гоблином решили, что элемент неожиданности пропал и те­перь со свирепым нападением придется подождать до сле­дующего семестра.

Пятница, 4 октября

После завтрака Саймона вызвали к Глоку. Через десять ми­нут он вышел и сказал, что Глок хочет видеть меня. Мои вну­тренние органы перевернулись на 360 градусов, а одна нога опять затряслась. Я понятия не имел, чем не угодил Глоку на этот раз, но, видимо, мой мозг сам решил, что это конец.

Глок повесил голову антилопы на стену своего кабинета. Наверняка врет родителям, что сам застрелил. Звучит луч­ше, чем «я выгнал из школы охотника, который убил анти­лопу, а потом украл его трофей»!

К счастью, оказалось, что неприятности мне не грозят.

Неприятности грозили Укушенному.

О ЧЕМ СПРАШИВАЛ ГЛОК

По вашему мнению, повергался ли Рэмбо нападкам со стороны мистера Уилсона?

Просил ли он вас обвинить Рэмбо в том, чего тот не со­вершал?

Не кажется ли вам, что вынесенное Рэмбо последнее предупреждение было несправедливым наказанием? Состоял ли Рэмбо в неплатонических отношениях с миссис Уилсон?

Готовы ли вы присягнуть во всем вышесказанным перед Богом в суде?

Я пять раз ответил «да».

Потом я рассказал Глоку, что в прошлом году Геккон за­стал Рэмбо и Еву, когда те занимались сексом в спортивном павильоне. Глок побагровел, а глаза у него полезли на лоб. Вытерев лоб белым платочком, он проговорил: «Что ж, в таком случае... ээ... немедленно пришлите мне этого Гекко­на». Я напомнил этому психопату, что Геккон умер. Тот ничуть не растерялся и ответил: «Ах да, точно. Тогда при­шлите Блэкэддера. Этот ведь еще жив, верно?» Я кивнул и пошел искать Верна.

Верн отказался разговаривать с Глоком, залез в свой че­модан и закрыл крышку. Мы пытались уговорить его вылез­ти, но он был уверен, что директор снова собирается избить его палкой. Я уже начал отчаиваться, представляя, как Глок сейчас свирепеет в своем кабинете, постукивая по цифер­блату часов, а может, даже ищет по сторонам свою большую палку. В конце концов с помощью Жиртреста и Гоблина мы оттащили Верна вниз по лестнице к директорскому кабине­ту прямо в чемодане. Бросив чемодан в коридоре у двери, мы сказали секретарше Глока, чтобы та передала ему: Верн Блэкэддер, который находится внутри армейского чемода­на, ждет его у кабинета.

Позвонила мама с новостями семейства Мильтонов. К счастью, она, видимо, решила, что я раскаялся в своем проступке, и почти простила меня за то, что опозорил се­мью — язвительных реплик было буквально две-три. К па­пиной радости, запрет на алкоголь в доме снят, и мама даже разрешила ему устроить нам трехдневный отпуск, чтобы мы могли расслабиться после этого «злосчастного месяца».

Воскресенье, б октября (ровно один месяц с тех пор, как нас запороли)