Джон ван де Рюит - Малёк. Безумие продолжается
— Что это было? — воскликнул Рэмбо.
Все молчали. Бешеный Пес выключил лампу, и мы прислушались к звукам в тишине. Пес начал было говорить: «Я не...» — но тут же осекся: яркий луч света ударил снизу в пол Бешеного Дома. Я слышал вокруг тяжелое дыхание, а чучело оленя в темноте смотрело на меня безумными глазами. Теперь по полу и стенам бегали уже три мощных луча. Я весь дрожал, было трудно дышать. Надеялся, что это всего лишь ужасный кошмар и я скоро проснусь. Но вдруг тишину прорезал громкий, искаженный рупором голос:
—Безумная Восьмерка! Спускайтесь! Потом кто-то заржал и шепнул:
—А ну дай мне! Дай!
—Говорит лесная полиция, — это был Щука. — Вы окружены!
Снова хихиканье, треск ломающихся сучьев... Я слышал, как кто-то схватил мегафон и откашлялся, прежде чем проговорить:
— Бросайте вниз бутылки и выходите с поднятыми сигаретами!
Эмбертон. Внизу снова заржали. Андерсон приказал остальным заткнуться и закричал, обращаясь к нам, на этот раз без мегафона:
— Парни, я знаю, вы меня слышите. Одно из двух — или вы спускаетесь, или мы лезем наверх.
Рэмбо лежал рядом со мной и немигающим взглядом смотрел на ствол дерева в вышине.
— А если вы не спуститесь, — продолжал Андерсон, — и мне не захочется никуда лезть, я, наверное, позову Укушенного, а он уж сам решит.
Гоблин взглянул на Рэмбо, чтобы тот что-нибудь ответил, но Рэмбо покачал головой и прошептал:
— Он блефует.
Затем внизу раздался громкий визг, копошение в траве, и Деврис сказал, что его кто-то укусил. Бешеный Пес усмехнулся и снова зарядил рогатку камнем. Но Рэмбо отнял ее и сказал Псу, что тот ведет себя как идиот.
Тут Андерсон заговорил ласковее, будто предлагал нам нечто заманчивое:
— У нас ваша фотография, ребята. А насчет Укушенного — не блеф. Спускайтесь немедленно, и глядишь, решим проблему тихо.
Игра была окончена, и мы все это знали. Нас поймали в тайном укрытии с сигаретами и выпивкой. Мы спустились вниз по одному под хохот и издевки. Все мое тело тряслось, я был на грани истерики.
Все были там: Андерсон, Щука, Деврис, Вонючий Рот, Эмбертон. Все светили фонариками и торжествовали. Мы всемером вернулись в школу, как стадо овец — склонив головы, в полной тишине. Мы знали, что теперь наша судьба на милости этих чудовищ, которых в школе называют старостами, и никто из нас не может сделать абсолютно ничего. Я был в шоке и не до конца понимал, что происходит, поэтому не мог представить, что с нами будет. Знал лишь, что последствия будут ужасны. Я шел, глядя на логотип «Найк» на кроссовках Рэмбо. Кажется, я был немного пьян.
На нас наложили домашний арест — нам нельзя выходить из корпуса, кроме как в часовню и столовую. Это продлится до тех пор, пока Андерсон с другими старостами не решат, как с нами поступить.
Лежал в кровати, а мысли в голове выделывали сальто-мортале. Идеи выстреливали хлопушками. Я молился, чтобы Андерсон не рассказал Укушенному. Мне даже плевать на те страшные пытки, которым он нас подвергнет.
Суббота, 7 сентября
Старосты заперлись в ментовке, чтобы посвятить утро обсуждению, а Безумная Восьмерка осталась в спальне — обдумывать проблему со всех возможных углов. Рэмбо считает, что старосты будут как можно дольше тянуть резину. Гоблин ныл, что отец взбесится, если его исключат из школы. Говорит, что предпочитает покончить с собой.
Я же вообще не хочу думать о родителях и о стипендии. Не хочу думать ни о чем.
20.00. На кино в субботу вечером нас не пустили. Да я был и не в настроении, чтобы смотреть «Уик-энд у Верни» . Хотя было бы приятно для разнообразия подумать о чем-либо, кроме исключения из школы и наказаний. Щука пришел поиздеваться над нами и принес фотографии. Там была целая куча снимков, сделанных внутри Бешеного Дома! Потом он показал фото, где мы пили и курили. У каждого был стакан, а я с жутко виноватым видом держал в руках сигарету Саймона. Рэмбо с Гоблином на фото делали затяжки, а Верн ковырял в носу, глядя на чучело оленя.
Воскресенье, 8 сентября
Позвонила мама — спросить, как у меня дела, и сообщить последние новости семейства Мильтонов. Я чуть не начал плакать, но не сболтнул ни слова о том, что случилось в пятницу вечером. Положив трубку, вернулся в кровать и стал плакать под одеялом. Чтобы не было слышно, зарылся лицом в матрас.
15.00. Андерсон доложил обо всем Укушенному. Все надежды, что мы отделаемся всего лишь жестокой поркой, официально потеряны. В глубине души мы все ждали, что в последний момент Рэмбо придет в голову блестящая идея. Однако он лишь пожал плечами и начал собирать вещи. А я включил плеер и трек номер пять на альбоме «Дерево Джошуа». Жаль, что нельзя перемотать назад мою жизнь.
Все слаще вкус греха чем горечь во рту
Я вижу семь башен
Но лишь один выход.
Научись говорить, не произнося ни слова и плакать, не роняя слез.
Кричать, не повышая голос.
Знаешь, я выпил яд из ядовитой реки и уплыл по течению прочь.
По одному нас вызвали в кабинет Укушенного для беспощадного допроса. Так и хотелось закричать, что все это было смеха ради — мы ведь никого не убили! Укушенный очень старательно изображал потрясение и печаль, но я знал, что втайне он ликует. С того самого дня, как Жиртрест застрял в окне часовни и Укушенный, как полный идиот, повелся на басни Рэмбо, он мечтал отомстить Безумной Восьмерке. (Тот факт, что Рэмбо переспал с его женой, как понимаете, не прибавил нам популярности.) Мало того, Укушенный попытался заставить меня свалить всю вину на Рэмбо! Таким образом, я смог бы смягчить собственное наказание, избежать исключения и даже потери стипендии.
Но я покачал головой и ничего не сказал. И вовсе не потому, что я такой храбрый. Нет, я просто боялся, что если открою рот, то расплачусь.
Тогда Укушенный вручил мне листок бумаги, где были перечислены все мои проступки:
Разговаривал после отбоя
Находился за пределами корпуса после отбоя. Нарушил школьные границы (которые обозначены ручьем, запрудой и забором). Купался ночью. Курил. Пил.
Я не стал доказывать, что не купался ночью — это было уже неважно, — и подписался под строчкой «ПОДПИСЬ НАРУШИТЕЛЯ». Укушенный сказал, что очень во мне разочарован и переполнен горечью несбывшихся надежд. Я ответил, что мне очень жаль. Укушенный процедил, что для извинений слишком поздно, и велел позвать Верна.
Тот ждал снаружи, с красными глазами и темным пятном на брюках прямо между ног. Казалось, что от испуга у него вот-вот случится эпилептический припадок, поэтому я крепко пожал ему руку и сказал: «Не бойся, Верн. Все будет хорошо». Видимо, мое рукопожатие придало ему сил, потому что он вошел в кабинет с таким видом, что сейчас набьет Укушенному морду.
22.00. Рэмбо созвал нас к своей кровати и сказал:
— Не знаю, что будет с вами, ребята, но кажется, для нас с Бешеным Псом все кончено. — Бешеный Пес успокоил его, сказав, что все будет в порядке, но голос у него был совсем безжизненный, и он вскоре замолчал и продолжил точить охотничье-разделочный нож. Рэмбо взобрался на шкафчик и провозгласил: — Если Безумной Восьмерке конец, хочу сказать, ребята: эти два года были лучшими. — У него сорвался голос, и у всех у нас на глаза навернулись слезы. — С вами было классно. Да и что говорить — парни из Безумной Восьмерки ушли героями, а не слабаками!
Пожав друг другу руки и лапы, мы разошлись по кроватям.
Пока остальные спали, я сидел на подоконнике и смотрел во двор, на Зассанца Пита. Вышла луна — сегодня она была уже не такой полной и не такой яркой. В голове роились вопросы.
Что же будет дальше? Неужели нас всех исключат ? Если не исключат, то что?
Кто будет решать нашу судьбу — Глок или Укушенный?
Скажет ли Глок что-нибудь о нас на завтрашнем школьном собрании? Лишат ли меня стипендии? И если да, то смогу ли я остаться в школе? Неужели Верна тоже исключат? Он же ничего не соображает!
Как рассказать обо всем родителям?
Как я вообще допустил, чтобы такое случилось?
Вспомнил, что у Мильтонов в родословной были варвары. Видимо, теперь я стал одним из них.
Понедельник, 9 сентября
08.00. В актовый зал ворвался Глок, который выглядел так, будто готов был кого-нибудь расчленить. Ноги у меня тряслись так, будто под моим стулом треснула земная кора. Мне впервые предстояло узнать, что значит оказаться не в фаворитах у Гитлера, чьим живым воплощением был наш директор. Наша история давно облетела всю школу, но Глок все равно проорал ее в мельчайших подробностях. И в его устах все выглядело просто ужасно — кошмарно! Он даже намекнул на то, что мы практиковали черную магию, используя в ритуалах кровь животных. После тирады он зачитал наши имена и велел нам немедленно явиться к нему в кабинет. На выходе из зала нам пожимали руки, как героям. Кое-кто даже затянул гимн «Боже, храни Безумную Восьмерку». Но в их глазах я видел радость оттого, что это не им в лицо смотрит ствол заряженной винтовки.
