Любовь с первого взгляда - Зиновий Фотиевич Рыбак
— Здорово, борзописцы! Не помешал?
Все три члена редколлегии насторожились: лысина редактора торжествующе сияла, на лице у «писца» обозначилось что-то похожее на интерес, художник стал чаще выпускать свои любимые колечки дыма. Царапкин обратился к председателю:
— Вы как раз кстати. Мы здесь дискуссию ведем по поводу вашей статьи…
— Дискуссию? По поводу моей статьи? — удивился автор.
— Собственно, не о статье, в пей все директивно ясно, а по поводу вот этого слова, — Царапкин поднес рукопись к самому носу автора, указывая на слово «навернякО». — Я вот все доказываю» что…
Председатель громко расхохотался, держась за свой солидный живот:
— Вот беда с этими авторучками. Вот когда последнее слово писал, кружочек обвел, а на хвостик уже чернил не хватило: получилось «О». Прошу меня извинить…
Художник оставался в прежней невозмутимой позе. Второй член редколлегии Тюпкин сослался на приступ головной боли и следом за председателем артели оставил комнату. Редактору Царапкину пришлось нагрузить на себя все тринадцать словарей и справочников и доставить их в библиотеку.
РОКОВАЯ ОШИБКА
Ожидался приезд нового начальства. Получилось так, что директор решением вышестоящих органов был срочно направлен на учебу, а его первый зам, пышно отметив славное шестидесятилетие, ушел на пенсию. При этом злые языки категорически утверждали, будто уход на пенсию зама был тесно связан как раз с пышным проведением его юбилейных торжеств, а при словах «направление на учебу директора» они многозначительно подмигивали, говоря: «Ему, конечно, подучиться малость невредно»…
Но разве можно ориентироваться на злые языки?
Все ожидали приезда нового начальства. К такому знаменательному событию сослуживцы относились по-разному.
Одни продолжали спокойно делать свое дело, другими овладел зуд любопытства, третьи несколько ослабили свои усилия и облегченно вздыхали, воспользовавшись передышкой, четвертые почувствовали в груди неприятное тревожное беспокойство школьников, словно предстояла пересдача экзамена.
Ни к одной из этих категорий нельзя было отнести Вадима Петровача Тонконюхова — начальника АХО. Он, слава богу, пережил здесь семь директоров и не чувствовал себя школьником перед экзаменами.
По поводу приезда нового руководства Вадим Петрович, важно помахивая большим ключом, с которым никогда не расставался, говорил сослуживцам снисходительно и твердо:
— Все будет в порядке, не в первый раз!
«Почему же так спокоен Тонконюхов? — удивлялись сослуживцы. — Разве мало критиковали его на совещаниях за сотни неполадок, за бюрократизм, за черствость? До каких же пор его будут держать?».
А Вадим Петрович, ухмыляясь в ус, продолжал поражать всех своей уверенностью и хладнокровием. «Мое оружие, — рассуждал он, — всесильно. Есть две вещи, которые покоряют любого человека. Первая — это лесть. Нет такого человеческого сердца, в котором отсутствовал бы уголок для лести. Надо только найти правильный путь в этот уголок. К одному этот путь прямой: хвали прямо, без обиняков, и он тает на твоих глазах. К другому — посложнее. Тем, которые делают вид, что не любят лести, бросай небольшую фразу-вступление: «Я далек от подхалимства и сам не терплю подхалимов», а после этого на все лады расхваливай.
Вторая вещь, которая покоряла любое начальство, — с шиком обставленный кабинет. Опыт у Вадима Петровича на этот счет был богатейший. Его девиз «Все — начальству!» держал его на работе уже многие годы. Всем угождать было не в его натуре. Он знал одного начальника — директора, а на остальных всегда смотрел свысока, пренебрежительно. И как бы ни шли его дела, если у начальника все было в порядке, больше слабенького, щекочущего выговора он никогда не получал. И вот, хотя все его не любили, волею директора он держался прочно в своем служебном кресле.
Кабинет… Кому же не нравится красивая мебель, малахитовые шкатулки для карандашей, массивный чернильный прибор, картины лучших наших живописцев, мягкие ковры, манящие кожаные диваны, бархатные драпировки, дорогостоящая радиола.
Вадим Петрович обставлял кабинет директора так, чтобы тот всегда чувствовал себя, как дома. А чего стоит отдельная «комната», дверь, в которую шла прямо от письменного стола. Уютная комнатка! Всегда накрыт стол для легкого завтрака, хрусталь, мягкие кресла и еще одна радиола…
Обстановка кабинета, как твердо был убежден Вадим Петрович, покоряла всех. Перед приездом нового начальства Тонконюхов мобилизовал уборщиц и вахтеров. В кабинете директора на всякий случай «освежили» мебель, перетянули в седьмой раз диваны, повесили новые дорогие часы.
На «обновление» кабинета Вадим Петрович истратил до одной копейки все деньги, ассигнованные на ремонт служебных помещений учреждения.
Оставалось несколько часов до приезда директора и его зама. У Тонконюхова все было готово: шикарный кабинет для директора и… обыкновенная комната для его зама. Не успели только прибить таблички на двери. Вадим Петрович срочно вызвал дежурного слесаря, вручил ему две таблички и сказал:
— Вот эту большую, красивую немедленно прибьешь на левую дверь, а эту, поменьше, — на правую.
С этого все и началось…
Через час позвонили из приемной и передали, что директор приглашает к себе начальника АХО. Вадим Петрович, оправив складки на брюках, ровным, спокойным шагом поднялся на третий этаж.
В приемной ему стало дурно. Он не верил своим глазам: слесарь перепутал таблички. На дверях кабинета, предназначенного для зама, красовалась великолепная табличка со словом «Директор». Тонконюхову ничего не оставалось делать, он дрожащим голосом попросил секретаршу записать ему… заявление об уходе по собственному желанию. Она с величайшим удовольствием выполнила его просьбу.
Затем он одним духом открыл дверь кабинета и увидел перед собой за скромным небольшим столом крупную фигуру нового директора.
— Слушаю, — промолвил директор, и Тонконюхову почудились в этом слове ужасный холод и невероятное пренебрежение.
— Я… я… бывший начальник АХО… — пролепетал он.
— Очень приятно! — спокойно произнес директор. — Но почему бывший? — спросил он.
В голове Тонконюхова пронеслась мысль: «издевается».
— Вот я написал заявление об уходе по собственному желанию… здоровье пошаливает, — сказал Вадим Петрович, закрывая на своей груди какой-то значок.
Директор взял заявление, внимательно его прочитал, и наложил резолюцию: «Не возражаю, уволить с сегодняшнего дня». Затем он обратил взор на Тонконюхова и с весьма приятной улыбкой (именно улыбкой) произнес:
— А жаль. Мне очень понравился кабинет. Просто
