Наринэ Абгарян - Манюня
И тогда Каринка решилась. Она была самой храброй девочкой в нашем коллективе, и в безвыходных ситуациях ответственность всегда брала на себя.
Вот и сейчас сестра отважно шагнула вперёд и прочистила горло.
-Ба, тут такое дело. Ритка из тридцать пятой сказала Маринке из семьдесят восьмой, а её брат говорит что это так!
Мы скорбно закивали головами.
Казалось, Ба задумалась всеми выступающими из окна частями тела. Если кому-то когда-нибудь удавалось сбить её с толку, то это был именно тот случай. Потом она хмыкнула – стойте там, я сейчас отставлю варенье. И исчезла в окне.
Маринка громко икнула.
-Пойдём отсюда.
-Ты с ума сошла,- зашипели мы,- сиди на месте, а то потом хуже будет.
Через минуту Ба вышла во двор. Мы расступились полумесяцем, Маринка сделала попытку подняться, но ноги подкосились и она, нащупав попой скамейку, снова села.
-Ещё раз и с самого начала,- потребовала Ба.
-Так я же уже всё сказала,- развела руками Каринка.
-Значит не всё, раз я тут,- не дрогнула Ба.
И нам пришлось, набрав в лёгкие побольше воздуха, рассказать всё про Ритку, бакачу, Маринку, её брата и откуда берутся дети. Когда мы сказали про пописать, Ба сначала рассмеялась, потом рассердилась, потом собрала наши уши в кулак и повела через город на квартиру к Ритке – разбираться с её родителями. Люди уважительно расступались перед нашей скорбной процессией. Мы безропотно следовали за Ба на полусогнутых, потому что понимали – шаг вправо или влево – и ты уже на веки вечные останешься без уха. Или без скальпа.
Потом Ба позвонила в дверь тридцать пятой квартиры, и когда к нам вышла Риткина мама, то по её лицу было видно, что ей очень хочется прямо сразу стать невидимкой. Но Ба не дала ей это сделать. Сначала она продемонстрировала Риткиной маме наши деформированные, зудящие уши, потом сказала - ждите меня здесь, вошла в дом и закрыла за собой дверь.
Потом на ругань Ба из соседнего подъезда прибежала моя мама, и, увидев нас на пороге Риткиной квартиры, стала колотиться в дверь всем телом, чтобы как-то повлиять на дальнейшую судьбу без пяти минут сиротиночки Риты.
-Тётя Роза,- звала она в дверной глазок,- вы только откройте мне, я рядышком постою, ничего делать не буду, и даже слова поперёк не скажу.
А потом недели три Ритка не разговаривала с Маринкой и называла её предательницей. А Маринка обижалась и говорила, что некоторые секреты нужно держать при себе, тем более, если в них ни капли правды.
А через два дня мы гуляли на свадьбе Агнессы, бежали как ошпаренные перед свадебным кортежем, тормозили его красной шёлковой лентой и требовали выкуп. И громче всех орали, когда Агнесса с её мужем разбили вдребезги на пороге дома тарелки. На счастье.
Мы с Каринкой красовались в новеньких туфельках, которые нам привёз из командировки папа. Туфельки были белые, с серебристой застёжкой, на небольшом каблучке, и такие красивые, что даже Каринка отступила от своих принципов и одобрила такой «принцессин» аксессуар.
Папа и Манюне привёз такие туфли. Но Манька их на свадьбу не надела. Просто она проспала в них всю предыдущую ночь. На радостях. Естественно, Манины ножки отекли, и туфельки категорически отказывались натягиваться на ступни.
Сначала Манька расстроилась, но потом нашла выход. Она надела свои истоптанные красные босоножки, а новые туфли положила в целлофановый пакет и взяла с собой на свадьбу. И не расставалась с ними ни на минуту. Бежала с пакетом впереди свадебного кортежа, сидела с ним в обнимку за столом. Если кто-то из гостей хвалил нашу обувь, Манька тут же доставала из пакета свою пару и пыталась надеть её у опешившего гостя на глазах.
-Видите?- говорила она,- не налезают. А почему? А потому что я в них всю ночь проспала!
3 Манюня лепит снеговика
Зимы в наших южных широтах редко бывали снежными. Температура колебалась где-то в районе нуля, декабрь выдавался традиционно туманным, да таким молочно-туманным, что отменялись полёты самолётов в аэропорту нашего района. Аэропорт находился впритык к границе с Азербайджаном и обслуживал три еженедельных рейса Ереван-Айгепар-Ереван. За этот «впритык» он и поплатился в войну – его разбомбили в первую очередь. Но это потом, в девяностые, а сейчас он представлял собой новенький, недавно отстроенный комплекс, и радовал глаз чистеньким аэровокзалом и идеально ровной взлётно-посадочной полосой.
В нелётные дни по этой полосе сновали куры диспетчера тёти Зины. Тётя Зина жила через дорогу и выпускала кур погулять по большой, огороженной территории аэропорта. Куры важно ходили по заасфальтированной взлётной полосе, остервенело гадили, а потом ковырялись в собственном помёте. Два штатных ястреба аэропорта, Карабас и Барабас, неприязненно следили за курами из своих металлических клеток.
Ястребов выпускали разгонять стаи шкодливых воробьёв, в большом количестве снующих вокруг. Тётя Зина внимательно прислушивалась к позывным ереванского диспетчера, и за четверть часа до посадки самолёта высовывалась по пояс в окно.
-Степааааан,- кричала она сторожу,- зазывай обратно ястребов, самолёт скоро будет у нас.
В зале ожидания тут же начиналась броуновское движение – встречающие кидались к окнам и шумно комментировали манёвры лётчика:
-Ара, Сурен, посмотри как он накренился, видимо в одном крыле бензин уже закончился, а в другом его ещё много, вот и перевешивает!
-Да что ты говоришь, Назар, какой накренился, какой бензин, это просто лётчик-джан поворот таким образом берёт!
Как только самолёт касался посадочной полосы, аэропорт мигом взрывался бурными аплодисментами.
-Ласточка, а не самолёт,- радовались люди и терпеливо ждали, когда Степан подкатит трап.
-Анико, ты мою Лусинэ не видишь?- подслеповато щурилась древняя, сморщенная, как сухофрукт, старуха.
-Вон она, вижу,- визжала Анико,- нани, она в короткой юбке и на высоких каблуках!!!
-Вуй, чтобы мне ослепнуть и этого позора не видеть,- пыталась упасть в обморок старуха,- Ереван мою девочку испортил! Совсем короткая юбка?
-Выше колена на целую ладонь!
-Хисус Христос!- мелко крестила лоб старуха,- что за времена бессовестные настали? Как только Лусинэ придёт, я оттаскаю её за длинные косы!
-Нани, она к тому же постриглась!
-Ааааа,- цеплялась за воздух скрюченными пальцами старуха и медленно оседала на пол.
-Ой, подожди, нани, я обозналась, это не Лусинэ, вон наша Лусинэ, вижу, и косы у неё длинные, и каблук на туфлях маленький!
-Вот,- резво вскакивала с места старуха,- я же говорю, что это не моя Лусинэ! Анико, тебя отшлёпать надо, у меня сердце чуть не треснуло!
-Нани, но юбка-то на ней всё равно короткая!
В нелётные дни ястребов подкармливали сырым мясом, но совсем чуть-чуть, чтобы они сохранили чувство голода перед завтрашней охотой. Оскорблённые таким беспардонным обращением, ястребы сидели, нахохлившись в своих клетках, и косились жёлтым глазом на безмозглых кур, нагло снующих под их грозным взглядом.
-Зиник!- ругался начальник аэропорта Мирон Арменакович,- ни стыда, ни совести у тебя, посмотри, во что превратилось это солидное учреждение! Ты ещё корову свою на взлётную полосу притащи!
-Мирон Арменакович,- становилась в боевую позу Зина,- чем тебе эти несчастные куры мешают? Они что, кушать у тебя просят? А будешь буянить, так я и корову могу привести!
Мирон Арменакович недовольно бурчал под нос, но ничего не мог поделать. Дочь Зины замужем за его двоюродным братом, а как можно ссориться с родственниками?! «С другой стороны,- обижался Мирон Арменакович,- начальник я или шелудивый пёс? Что за отношение ко мне такое?»
-А если комиссия?- вскипал он.
-А с комиссией я лично буду разбираться! Так и скажи комиссии – идите разговаривайте с Зиной, ясно? А я найду чем умаслить комиссию. Две бутылки кизиловой водки – и комиссия будет ноги мне целовать!- наскакивала на него Зина.
В пылу спора у неё из-под тяжёлого узла волос вываливался рваный чулок. Из таких старых чулок раньше делали подкладку, чтобы придать причёске нужную пышность. Мирон Арменакович какое-то время со злорадством наблюдал за мотающимся по Зининой спине рваным чулком, потом его начинала мучить совесть, и он, косясь куда-то в сторону, шептал:
-Зиник, ты, это, поправь кос на голове!
-Где?- пугалась лицом Зина, лезла руками в волосы, и, по одной выдёргивая шпильки, приводила в порядок причёску,- посмотри теперь всё у меня в порядке с косом?- поворачивалась она спиной к начальнику аэропорта.
-Ага,- бурчал Мирон Арменакович.
«Косом» в нашем городе называли тяжёлый узел волос. Есть у меня большие подозрения, что кос – это перенятое из русского языка слово коса. Народ за ненадобностью отсёк окончание, и присвоил слову новый, доселе не снившийся великому Далю смысл.
