Александр Федотов - Макароны по-флотски (сборник)
Чилим с Костиком свернули за угол и пропали из виду. Караульный припрятал карабин и, заменив его на лопату, понуро поплелся в свинячий загон. Солнце было ещё высоко. А перед ним неожиданно развернулся широкий фронт навозных работ.
Словив попутку, ребята уже через десять минут были около дома Чилима. Жека наприглашал подруг, достал спиртного, и они вместе с Костиком до вечера гудели и развлекались по полной молодецкой программе. К вечеру один из местных друзей-приятелей подвез еле-еле вязавших лыко беглых арестантов обратно к свинарнику и сдал на руки перепачканному в навозе караульному.
Чилим, хотя еле-еле держался на ногах, первым делом пошел принимать у рыжего его работу:
– Ты…, рыжий, п-п-правильный п-пацан… – выдавил из себя Чилим, придирчиво оглядывая вычищенные до блеска загоны.
Язык у Чилима едва-едва ворочался:
– Ты… всё здесь… очень… х-х-хорошо… – Жека поправил караульного за плечи, – очень… ч-ччисто убрал… Хвалю.
Караульный смотрел на Чилима просяще, хлопая полными слез глазами.
– На… держи, брателло, – Чилим достал из кармана затвор. – Пацан сказал – пацан сделал…
Пока счастливый караульный прилаживал затвор к карабину, подоспела машина с кичи. Офицер караула, унюхав амбре, исходящее от арестантов, попытался было устроить Чилиму с Костиком разнос, но вскоре понял бесполезность своей затеи. Арестантам было так хорошо, что все его «громы и молнии» были в эту минуту для них ничем иным, как общим шумовым фоном.
– А хрен с вами! – плюнул с досады офицер. – Сдам вас, таких хороших, коменданту, он разберется, – мстительно добавил он и сорвал свой гнев на караульном, объявив ему семь суток ареста.
Всю дорогу до кичи рыжий лил слезы и клял свою судьбу. Он до смерти боялся того, что могут с ним сделать заключенные в камере, когда узнают о том, что он их бывший караульный.
– Нехорошо получилось… Подставили парня, – с искренним сожалением посетовал, наклонившись к Чилиму, чуть протрезвевший Костик.
– Ты, братан, не боись, – хлопнул Жека по плечу заплаканного караульного. – Если что, просись к нам в хату. Мы тебя в обиду не дадим. И по другим хатам тоже объявим, что ты правильный пацан…
По прибытии на кичу рыжего куда-то увели, а пошатывающихся и поддерживающих друг друга Чилима и Костика караульный офицер, злорадно усмехаясь, представил лично Полупидору.
Комендант, ожидавший чего угодно, но только не этого, даже не сразу нашел слова, чтобы грязно выругаться. Правда, его замешательство длилось недолго. Очень скоро он дал волю своей словесной экспрессии и многоэтажной фольклорной аранжировке. Как раз сменился караул. Вместо хлюпиков курсантов в караул заступили морпехи. А с этими зверями, как в песне поётся:
Вагон столыпинский.
Кругом решеточки.
Конвой из Вологды.
Не до чечёточки»…
– Этих двух педерастов в карцер! – перешел к активным действиям Полупидор.
– За базар ответишь, – огрызнулся молчавший до сих пор Костик.
– Разговорчики! – выросший как из-под земли командир морпеховского конвоя, старлей (старший лейтенант), не церемонясь, подтолкнул Костика в нужном направлении.
Двое конвойных-морпехов, ловко управляясь прикладами автоматов, повели трезвеющих на глазах моряков по коридору. Чилим знал: там, в конце коридора, карцер. От других арестантов слышал, что туда лучше не попадать.
– Стой здесь! – скомандовал арестантам старлей.
Угрюмый в заломленном на затылок черном берете морпех отворил железную с крохотным зарешеченным окошком дверь. В этом холодном каменном шкафу карцера и одному не особо было где развернуться, а двоим и подавно.
– Заходи! – скомандовал старлей, подталкивая Костика в спину.
Костик сделал шаг, но вдруг встал, как вкопанный, в дверном проёме.
– Я туда не пойду, – тихо сказал Костик, оборачиваясь, – там хлорка…
– Что ты сказал?! – угрожая, подступил старлей.
– Не пойду, – всё так же тихо, но твёрдо повторил Костик
На полу карцера толстым слоем бугрилась хлорка. Резкий удар старлеевского сапога пришелся аккурат в поясницу. Лёгкий Костик влетел в карцер, больно стукнувшись головой в каменную стену.
– Су-ука! – только и сумел выдохнуть Костик.
– А ты говоришь «не пойду», – усмехнулся старлей. – Ну, а теперь ты, клоун, – офицер ткнул пальцем в широкую грудь Чилима.
– Хрен тебе! – Жека уперся расставленными руками в боковины дверного проёма. – Я вас сам троих туда засуну…
Старлей попытался впихнуть Жеку проверенным на Костике способом, но Чилим оказался в плечах шире дверного проёма. Морпехи повисли у него на руках. Старлей пинал Чилима то правым, то левым сапогом, но Жека расставил руки и ноги и не двигался с места. Трое морпехов, как ни старались, не смогли продвинуть его в карцер ни на сантиметр…
Выстрел грянул у самого уха Чилима оглушительно и неожиданно! Жеку передернуло. С потолка на него сыпалась отколотая пулей штукатурка. Чилим машинально опустил руки и повернул голову. Взбешённый старлей сжимал в правой руке пистолет Макарова и что-то кричал ему в лицо перекошенным бешенством ртом. Оглушенный выстрелом Жека ничего не слышал. Сильнейший удар сапогом в спину вдавил Чилима в камеру. Железная дверь с лязгом захлопнулась. Под ногами, как снег, хрустела хлорка. Белая пыль щипала ноздри и глаза. Чилим глянул наверх. Под потолком виднелось маленькое зарешеченное окошко, из трещины в стекле тянуло зимним холодом.
– Ну, брат, попали мы с тобой. Теперь держись… – сказал Костик, протирая чешущиеся от хлорной пыли глаза.
Не успел он договорить, как дверь в камеру распахнулась и кто-то из морпехов плеснул им в лицо ведро ледяной воды. Моряки даже не успели отвернуться. А железная дверь тут же с грохотом захлопнулась, и лязгнул засов.
– Убью!!! – заорал Чилим и дернулся к двери, но было уже поздно.
– Не шуми. Это чтобы вам там жизнь медом не казалась! – послышался из коридора мстительный голос Полупидора. – Отдыхайте, ребята…
Намокшая хлорка пузырилась под ногами. Камера стала быстро заполняться едкими хлорными испарениями. Глаза резало, с каждым вдохом к горлу подступали колики. Костик и Чилим, не сговариваясь, привстали на цыпочки, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к маленькому тусклому окошку под потолком, к той единственной отдушине, из которой тянуло хоть холодным, но все же чистым воздухом.
Стоять так дальше становилось невыносимо. Плотно зажмурив, заполненные слезами, красные как у кролика, глаза, Чилим стал колотить ногой в дверь камеры – бесполезно. Костик начал задыхаться и кашлять.
– Слушай, – прохрипел Чилим, – давай поднимать друг друга и дышать из окна по очереди. Иначе сдохнем оба… Давай, карабкайся на меня. Ты первый…
Чилим встал, расставил ноги, уперся руками в стену и чуть присел, чтобы Костик мог взобрался ему на спину, а затем встать на плечи. Костик, стоя на цыпочках, на плечах друга, тянулся к окну и жадно глотал струйки свежего воздуха. У Чилима, внизу, из зажмуренных глаз ручьём текли слезы. Он хрипло кашлял и с отвращением через силу вдыхал в себя едкие испарения хлюпающей под ногами хлорной жижи.… Через пять минут Чилим не выдержал и, хлопнув ладонью стоявшего у него на плечах Костика, прохрипел:
– Всё, брат, не могу больше. Твоя очередь…
Костик спрыгнул в хлюпающую хлорную кашу, и подставил здоровяку Чилиму свою тощую спину.
– Потерпи, брат, – извинялся Чилим, карабкаясь на шатающуюся спину Костика.
Костик скрипел, ноги его дрожали, но он держался. Чилим, балансируя на худых плечах друга, приподнялся на цыпочки и жадно, большими глотками втягивал ртом морозный воздух. На промокшую одежду ни один из них внимания не обращал. Когда нечем дышать, тут не до мокрой робы.
Прошло нескончаемых часа полтора, а может быть, два, пока Полупидор не приказал, наконец, конвою перевести задыхающихся, кашляющих и полуослепших матросов в другую камеру. Если бы было возможно, то Полупидор, несомненно продержал бы ребят в карцере и подольше, но он перестраховался. Вдруг сдохнут, проверяющие понаедут, объяснительными замучают.
Новая камера по габаритам оказалась такой же, как та, где они смотрели «узбекский» телевизор. В ней, однако, был один бо-ольшой минус – это был холодильник. В окне под потолком камеры были выбиты все стекла. Даже нарисованная на одной из стен камеры, как очаг в сказке про Буратино, раскалившаяся докрасна отопительная батарея покрылась инеем. У ребят посинели губы, мокрая одежда начала дубеть. Чилим с Костиком прыгали и бегали по промерзшей камере, чтобы хоть как-то, хоть чуть-чуть согреться, но это слабо помогало.
– Сдохнем здесь, как Карбышевы! – прохрипел осипшим голосом Чилим.
И вдруг из-за решётки послышался до боли знакомый голос:
– Ну как? Перевоспитались маленько? Зла на меня не держите. Вам же за дело досталось. У вас всё нормально?
– Нормально, – прохрипел Чилим, – только малость холодновато…
