Артур Кангин - ОстанкиНО
Из банка, отчаянный шаг, лично зашел в продуктовый. Прикупить коньячка. Не хотелось даже десять минут ждать курьера.
Морды продавцов в магазине были кошмарны. Такие продадут не только товары, но и душу дьяволу, саму Родину. Что ж, стисни зубы, Ванек, и терпи.
В очереди к Ване подступили два полупьяных ханурика. Один в красном берете пошатывался на кривеньких ножках. Другой, лиловоносый толстяк с выколотыми якорями на медвежьих лапах, фальшиво насвистывал «тореадор, смелее в бой».
– Слышь, корешок, – обратился к Ивану владелец красного берета, – одолжи на бутылку. Трубы горят.
– Пожалуйста, – Горохов с готовностью отдал смехотворно малую сумму.
– Наш человек! – фистулой протрубил толстяк. – Третьим будешь?
– Где? – неожиданно для себя спросил Иван.
– А здесь! Рядом! – ткнул грязным пальцем в пространство Красный Берет. – Детский сад «Черемуха».
– Там уютнейшие грибочки во дворе, – осклабился толстяк.
– Я только закуску прикуплю и пойдем, – смело взглянул на пьянчужек Иван.
Если ему и суждено распрощаться с жизнью, то пусть это будет не лишено торжественности. В сороковую годину горького земного бытия.
3.Выпили, и сразу полегчало. Теплая алкогольная волна без остатка растворила панический страх.
– Какой-то ты не такой! – ткнул Ваню в бок толстяк.
– Болеешь? – захрустел луковицей Красный Берет.
– Боюсь я всего, – горестно вздохнул Иван.
– Чего? – широко осклабился толстяк. Он ловко наполнил коньяком пластмассовые стаканчики, настрогал перочинным ножиком микояновскую колбасу.
– Я же сказал, всего.
– Ну, вздрогнем, – в предвкушении очередной дозы кадык Красного Берета заходил ходуном.
После второй рюмашки Ваня погрустнел и вновь испугался.
– Ну, я пошел, – пробормотал Ваня.
– Это не по-нашему. Третья рюмка – святая! – обиделся толстяк.
Дёрнули.
Толстяк смачно отодрал шкурку банана, искоса взглянул на Горохова:
– Не грусти, парень. Я тебе помогу.
– Как? – мученически усмехнулся Ваня.
– У каждого человека есть эта кнопка внутри. Кнопка храбрости.
– Научи его, – наполнил стакашки Красный Берет.
– Помолчи, Митрич, – толстяк опустил лапищу на плечо приятеля и зорко взглянул в Ванины глаза. – Эта кнопка находится здесь. Под солнечным сплетением. Вершок от сердца.
Ваня вздрогнул:
– Разыгрываете?
– Дура! – взвился Митрич. – Семёна этому в спецназе обучили.
– Так вот, – продолжил толстяк, – закрой глаза. Представь, что тебя нет. Ты растворился. А потом, хлоп, из этой точки начинает бить свет. Это и есть точка храбрости. Мысленно нажми на нее.
– Ну, поехали, – заволновался Ваня, закрыл глаза, выполнил всё по инструкции.
А когда очи разверз, парочки уже не было.
К тому же, с собой они прихватили бутылку коньяка.
«Только для этого?» – ухмыльнулся Иван и вдруг почувствовал, что с ним творится небывалое.
Он по-другому смотрит, дышит, поворачивает шею. Появилась какая-то дьявольская легкость и уверенность.
На прохожих он теперь глядел спокойно, почти с вызовом.
4.О, какой отвратительной показалась своя берлога!
Из-за толстых и пыльных гардин не пробивался свет.
Затхлый запах безнадеги и страха.
Ваня распахнул все окна.
Весёлая, густая волна осеннего воздуха накатила на одинокое жилище.
Иван порылся в газетах, вызвал по объявлению уборщицу.
Вечером квартиру было не узнать. Она словно раздвинула стены. И никаких занавесок!
Теперь он никого не боится.
Как жить дальше? Решено! Он обогнет на яхте мыс Горн. Ни больше, ни меньше. А потом спустится ко льдам Антарктиды. Покормит с ладони пингвинов хамсой.
Яхта возникла, как из сказки Шахерезады.
Газета «Турист» зазывала компаньона совершить кругосветку с минимальным финансовым вливанием. Иван отзвонился и через пару часов ударил с капитаном Авраамом Никифоровичем по рукам.
5.Он обогнул мыс Горн и теперь, по матросским поверьям, мог в кабаках смело закидывать ноги на стол. Он кормил с ладони императорских пингвинов. Спал с упоительными женщинами – шведками, кубинками, японками и даже папуасками…
Он словно с цепи сорвался.
Ведь до своих 40 лет оставался девственником.
Теперь заматерел, грудь колесом, ходил по-боцмански – враскоряку.
А кнопку храбрости почти не использовал. Приберегал на крайний случай. И даже когда в Японском море на них налетел тайфун Деонисий и порвал парус, он не трогал кнопку, справился сам.
– Хочешь, становись капитаном?! – в кейптаунском порту, под чашку рома, спросил его морской волчара Авраам Никифорович. – Я буду твоим старпомом.
Ваня поцеловал капитана в продубленный на морских ветрах лоб:
– Спасибо, Никифорович! Я не гонюсь за карьерой.
…Вот уже семь лет Иван Горохов ходит по морям-океанам. О нём пишут статьи, романы, слагают песни. Школьники мечтают во всем походить на него. Домохозяйки бальзаковского возраста грезят оказаться с ним в постели.
А мужчины, обратите внимание, от зависти кусают губы.
Глупые!
Кнопка храбрости у всех есть. Чуть пониже солнечного сплетения, вершок от сердца.
– Ты, Петя, про такую кнопку слыхал?
– Не-а…
– Я тоже. Компромат, конечно, никакой. Но любопытно. Так сказать, случай прикладной психиатрии. Теперь вытащи на божий свет какого-нибудь телевизионного барда. Зорче присмотрись к этому отряду творческих единиц. Песенки-то у них – скулу воротит.
Компромат № 44
Старая пивная бочка
1.Знаменитый телевизионный бард и любимец женщин Олег Парамонов писал свои гениальные тексты исключительно в пьяном виде. Нет, водку и прочие ядреные алкогольные напитки он не употреблял. Только пиво! Но в огромном количестве. Кружек пять-шесть самого крепкого.
Уже в предвкушении вечерней выпивки Олег испытывал острое блаженство. Словно ласковые женские пальчики щекотали ему горло. И вот он садился за стол, наливал до краев кружку чешского хрусталя, блаженно хлебал пенный напиток.
Поехали!
Пиво начинало действовать и вдруг всё, что еще минуту назад казалось тусклым, тошнотно-привычным, расцветало павлиньим хвостом.
Сразу почему-то, по каким-то тайным законам мозга, вспыхивали картинки детства. Он видел себя мальчишкой со сбитыми коленками, без устали гоняющим на велосипеде «Орлёнок». Держал за руку давно умершую мать. Дергал за косичку девочку Настю, был в неё влюблен в пятом классе.
Ещё кружка! Ещё!
Мир словно сдирал с себя кожу.
Олег до боли осознавал где зло, где добро. Вихрем налетали картины настоящего – голодные беспризорники в люках, нищие пенсионеры, грезящие о собственной смерти.
Пробивал час «икс» и Олег хватался за блокнот, писал яркие, стилистически безупречные тексты.
Потом, щипля струны гитары, подбирал мелодию.
Каждый вечер рождалось по одному маленькому шедевру.
И так продолжалось более десяти лет.
2.Однажды в хмельном виде Олег Парамонов вышел на улицу за сигаретами и был крепко избит не узнавшими своего кумира хулиганами.
С разбитым лицом, в кровавой рубашке Олег кое-как добрел до дома и рухнул в кровать. А утром, внимательно рассматривая себя в зеркале, впервые спросил, может он живет как-то не так?
Фиолетовый фингал под глазом и скошенный нос – ладно. А как быть с огромным пивным животом на жидких ногах? Экая гадость!
На книжной полке ему бросилась в глаза Библия.
Стал читать и ужаснулся. Он весь погряз. Беспорядочные половые связи с поклонницами. Отвратительное в своем постоянстве бражничанье. Да мало ли еще что?
Сильнее всего Олега поразило то, как будут наказаны на том свете пьяницы. Им будут в рот заливать свинец. Нет, глотать металл он не намерен! В корне изменить свою жизнь. Прямо с этого дня!
Трезвость пошла на пользу. Лицо быстро зажило, нос выпрямился. И, главное, втянулся пивной живот. От приседаний с гантелями окрепли ноги.
Всё хорошо, только песен писать он больше не мог. Начисто!
Когда же он на своих концертах исполнял только старое, то сначала вызвал недоуменный ропот, а потом и негодующие свистки.
Народу перестал нравиться сам Олег Парамонов. Его сценический образ. Раньше каждому было известно, какая он пьянь, какой «ходок», а теперь ни с того, ни сего рядится в ризу святоши. Подозрительно.
На телевидение его перестали приглашать. Своя передача наклевывалась, продюсеры сказали: «Забудьте!»
3.Но, главное, не писались тексты…
Олег решил обмануть себя. В пивную кружку чешского хрусталя налил черный чай. По цвету – как крепкое пиво. Выпил кружечку, и вдруг действительность, будто в алкогольном угаре, раздвинулась и чудно поменяла формы.
Он вновь увидел себя пацаном со сбитыми коленями, обнял мать с отцом, сострадал беспризорникам и старикам.
