Николай Лейкин - Наши за границей

— Вотъ адъ-то! — невольно вырвалось у Николая Ивановича. — Да тутъ живымъ манеромъ растеряешься. Постой, Глаша, надо замѣтить, изъ котораго поѣзда мы вышли, а то потомъ какъ-бы не попасть въ чужой поѣздъ. Видишь, нашъ поѣздъ по серединѣ стоитъ, а на боковыхъ рельсахъ — это чужіе поѣзда. Ну, пойдемъ скорѣй въ буфетъ.

— Нѣтъ, голубчикъ, я прежде въ уборную… Мнѣ поправиться надо. Вѣдь сколько времени мы не выходя изъ вагона сидѣли, а въ здѣшнихъ вагонахъ, ты самъ знаешь, уборныхъ нѣтъ, — отвѣчала жена. — Безъ уборной мнѣ и ѣда не въ ѣду.

— Какая тутъ поправка, коли надо торопиться пить и ѣсть скорѣй. Вѣдь только двѣнадцать минутъ поѣздъ стоитъ. Да и чортъ ихъ знаетъ, какія такія ихнія нѣмецкія минуты! Можетъ быть, ихнія минуты на половину меньше нашихъ. Идемъ скорѣе.

— Нѣтъ, не могу, не могу. Увѣряю тебя, что не могу… Да и тебя попрошу проводить меня до уборной и подождать у дверей, а то мы растеряться можемъ.

— Эхъ, бабье племя! — крякнулъ Николай Ивановичъ и отправился вмѣстѣ съ женой отыскивать женскую уборную.

Уборная была найдена. Жена быстро скрылась въ ней. Мужъ остался дожидаться у дверей. Прошло минутъ пять. Жена показывается въ дверяхъ. Ее держитъ за пальто какая-то женщина въ бѣломъ чепцѣ и что-то бормочетъ по-нѣмецки.

— Николай Иванычъ, дай, Бога ради, сколько-нибудь нѣмецкихъ денегъ, или разсчитайся за меня! — кричитъ жена. — Здѣсь, оказывается, даромъ нельзя… Здѣсь за деньги. Даю ей русскій двугривенный, не беретъ.

— Въ уборную на станціи, да за деньги!.. Ну, народъ, ну, нѣмецкіе порядки! — восклицаетъ Николай Ивановичъ, однако суетъ нѣмкѣ денегъ и говоритъ:- Скорѣй, Глаша, скорѣй, а то и поѣсть не успѣемъ.

Они бѣгутъ, натыкаются на носильщиковъ. Вотъ и буфетъ. Разставлены столы. На столахъ въ тарелкахъ супъ. «Табдьдотъ по три марки съ персоны», читаетъ Глафира Семеновна нѣмецкую надпись надъ столомъ.

— Полный обѣдъ есть здѣсь за три марки. Занимай скорѣй мѣста, — говоритъ она мужу.

Тотъ быстро отодвигаетъ стулья отъ стола и хочетъ сѣсть, но лакей отстраняетъ его отъ стола и что-то бормочетъ по-нѣмецки. Николай Ивановичъ выпучиваетъ на него глаза.

— Ви? Васъ? Мы ѣсть хотимъ… Эссенъ… митагъ эссенъ, — говоритъ Глафира Семеновна.

Лакей упоминаетъ слово «телеграмма». Подходятъ двое мужчинъ, говорятъ лакею свою фамилію и занимаютъ мѣста за столомъ, на которыя разсчитывалъ Николай Ивановичъ.

— Что-жъ это такое! — негодуетъ Николай Ивановичъ. — Ждали, ждали ѣды, пріѣхали на станцію и ѣсть не даютъ, не позволяютъ садиться! Однимъ можно за столъ садиться, а другимъ нельзя! Я такія-же деньги за проѣздъ плачу!

Лакей опять возражаетъ ему, упоминая про телеграмму. За столомъ, наконецъ, находится какой-то русскій. Видя, что двое его соотечественниковъ не могутъ понять, что отъ нихъ требуютъ, онъ старается разъяснить имъ.

— Здѣсь табльдотъ по заказу… Нужно было обѣдъ заранѣе телеграммой заказать, — говоритъ онъ. — Вы изволили прислать сюда телеграмму съ дороги?

— Какъ телеграмму? Обѣдъ-то по телеграммѣ? Ну, порядки! Глаша! Слышишь? — обращается Николай Ивановичъ къ женѣ. — Очень вамъ благодаренъ, что объяснили, — говорить онъ русскому. — Но мы ѣсть и пить хотимъ. Неужели-же здѣсь безъ телеграммы ничего ни съѣсть, ни выпить нельзя?

— Вы по картѣ можете заказать. По картѣ что угодно…

— Эй! Прислужающій! Человѣкъ! Эссенъ! Что нибудь эссенъ скорѣй и биръ тринкенъ! — вопитъ Николай Ивановичъ. — Цвей порціи.

Появляется лакей, ведетъ его и супругу къ другому столу, отодвигаетъ для нихъ стулья и подаетъ карту.

— Гдѣ тутъ карту разсматривать, братецъ ты мой! Давай двѣ котлеты или два бифштекса.

— Zwei Goteleten? O, ja… — отвѣчаетъ лакей и бѣжитъ за требуемымъ, но въ это время входитъ желѣзнодорожный сторожъ и произноситъ что-то по-нѣмецки, упоминая Берлинъ.

Пассажиры вскакиваютъ изъ за-стола и принимаются разсчитываться.

— Что-же это такое, Господи! Неужто-же поѣздъ отправляется? Вѣдь эдакъ не пивши, не ѣвига уѣзжать надо. Берлинъ? — спрашиваетъ онъ сторожа.

— Берлинъ, — отвѣчаетъ тотъ.

— Глаша! Бѣжимъ! А то опоздаемъ!

Мужъ и жена вскакиваютъ изъ-за стола. Появляется лакей съ двумя котлетами.

— Некогда, некогда! — кричитъ ему Николай Ивановичъ. — Давай скорѣй эти двѣ котлеты. Мы съ собою возьмемъ… Клади въ носовой платокъ… Вотъ такъ… Глаша! Тащи со стола хлѣба… Въ вагонѣ поѣдимъ. Человѣкъ! Меншъ! Получай… Вотъ двѣ полтины… Мало? Вотъ еще третья. Глаша. Скорѣй, а то опоздаемъ. Ну, порядки!..

Мужъ и жена бѣгутъ изъ буфета.

— Николай Иванычъ! Николай Иванычъ! У меня юбка сваливается! — говоритъ на бѣгу жена.

— Не до юбокъ тутъ, матушка. Бѣги!

Они выбѣжали изъ буфета, бросились къ поѣзду и вскочили въ вагонъ.

V

Глаша! Гдѣ-же наши подушки, гдѣ-же наши саквояжи? — воскликнулъ Николай Ивановичъ, очутившись вмѣстѣ съ женой въ вагонѣ. — Боже мой, украли!.. Неужто украли? — всплеснула руками Глафира Семеновна. — Или украли, или мы не въ тотъ вагонъ сѣли. Такъ и есть, не въ тотъ вагонъ. Тотъ вагонъ былъ съ сѣрой, а этотъ съ какой-то рыжей обивкой. Выходи скорѣй, выскакивай!

Николай Ивановичъ бросился къ запертымъ снаружи дверямъ купэ, быстро отворилъ окно и закричалъ:

— Эй, херъ, херъ…херъ кондукторъ… Отворите… Мы не въ тотъ вагонъ попали!

Но поѣздъ уже тронулся и быстро ускорялъ свой ходъ. На крикъ никто не обратилъ вниманія.

— Что-же это такое? Какъ намъ быть безъ подушекъ и безъ саквояжей! Въ саквояжѣ у меня булки, сыръ и икра. Ни прилечь, ни поужинать будетъ нечѣмъ. Вѣдь этихъ двухъ котлетъ, что мы со станціи захватили, для насъ мало. Да и какія это котлеты!… Это даже и не котлеты… Онѣ до того малы, что ихъ двѣ на ладонь уложишь, — вопіяла Глафира Семеновна.

— Не кричи, не кричи… На слѣдующей станціи пересядемъ въ свой вагонъ, — уговаривалъ ее Николай Ивановичъ. — Отыщемъ и пересядемъ.

— Какъ тутъ пересѣсть! Какъ тутъ вагонъ отыскивать, ежели поѣздъ больше двухъ минутъ и на станціи не стоитъ! Только выскочишь, а поѣздъ ужъ и опять въ путь… Къ тому-же, теперь вечеръ, а не день. Гдѣ тутъ отыскивать?

Какой-то нѣмецъ въ войлочной шапкѣ, сидѣвшій съ ними въ купэ, видя ихъ безпокойство, спросилъ ихъ что-то по-нѣмецки, но они не поняли и только вытаращили глаза. Нѣмецъ повторилъ вопросъ и прибавилъ слово «Гамбургъ».

— Постой… Мы даже, кажется, не въ тотъ поѣздъ сѣли. Нѣмецъ что-то про Гамбургъ толкуетъ, — испуганно проговорила Глафира Семеновна, обращаясь въ мужу.

— Да что ты… Вотъ уха-то! Спроси-же его, куда мы ѣдемъ. Вѣдь можешь-же ты хоть про это-то спросить?! Вѣдь ты все-таки чему-же нибудь училась въ пансіонѣ.

Испугъ придалъ Глафирѣ Семеновнѣ энергіи. Она подумала, сложила кой-какъ въ умѣ нѣмецкую фразу и задала вопросъ нѣмцу:

— Инъ Берлинъ виръ фаренъ? Берлинъ этотъ вагонъ?

— Nein, Madame, wir fahren nach Gamburg.

— Какъ нахъ Гамбургъ? А Берлинъ?

Нѣмецъ отрицательно покачалъ головой и опять что-то пробормоталъ по-нѣмецки.

— Да-конечно-же, не въ томъ поѣздѣ ѣдемъ, — чуть не сквозь слезы сказала Глафира Семеновна.

Николай Ивановичъ досадливо почесалъ затылокъ.

— Ну, переплетъ! Бѣда безъ языка!.. — вырвалось у Николая Ивановича.

— Въ Гамбургъ, въ Гамбургъ ѣдемъ… въ Гамбургъ, — твердила Глафира Семеновва.

— Да спроси ты у нѣмца-то поосновательнѣе. Можетъ быть, поѣздъ-то гамбургскій, а Берлинъ по дорогѣ будетъ.

— Какъ я спрошу, ежели я не умѣю! Спрашивай самъ.

— Чему-же ты училась въ пансіонѣ!

— А ты чему учился у своихъ нѣмцевъ-колонистовъ и чухонцевъ?

— Я учился въ лавкѣ, продавая парусину, желѣзо и веревки. За меня въ пансіонъ разнымъ мадамамъ денегъ не платили. Я счетъ по-нѣмецки знаю, хмельныя слова знаю.

— Ты хмельныя, а я комнатныя. Про поѣзда насъ ничего не учили.

Супруги уже начали ссориться, размахивая руками, но, наконецъ, Николай Ивановичъ плюнулъ, оттолкнулъ отъ себя жену, подсѣлъ съ нѣмцу и показалъ ему свои проѣздные билеты. Нѣмецъ посмотрѣлъ ихъ и опять отрицательно покачалъ головой.

— Nein. Das ist hicht was. Die guhrfarten find nach Berlin, aber wir fahren nach Gamburg.

— Да Берлинъ-то будетъ по дорогѣ, или нѣтъ? Вотъ что я васъ спрашиваю! — раздраженно крикнулъ Николай Ивановичъ. — Ну, можетъ быть такъ, что сначала Берлинъ, а нахеръ Гамбургъ или сначала Гамбургъ, а нахеръ Берлинъ. Нихтъ ферштейнъ?

— ?a, jа… ich verstehe… Berlin ist dort und Gamburg ist dort. Von Dirsghau sind zwei Zweigen.

Нѣмецъ показалъ жестами въ двѣ противоположныя стороны.

— Здравствуйте! Даже не въ ту сторону и ѣдемъ-то! — отскочилъ отъ нѣмца Николай Ивановичъ, понявъ, что по дорогѣ не будетъ Берлина, и набросился на жену:- А все ты съ своими поправленіями въ женской уборной. Все это черезъ тебя мы перепутались… «Мнѣ нужно поправиться! Мнѣ нужно поправиться!» Вотъ и поправилась. Въ Гаибургъ вмѣсто Берлина ѣдемъ. На кой шутъ, спрашивается, намъ этотъ Гамбургъ, ежели мы черезъ Берлинъ въ Парижъ ѣдемъ? Нѣмецъ показываетъ, что Берлинъ-то вонъ тамъ, а насъ эво куда относитъ.