Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд
— Асфиксия.
— Что-то в этом роде, — сказала Ясмин. — Хорошо тут приготовили пудинг с мясом и почками.
— Вполне прилично.
— И вдруг он вернулся на эту землю. Он несколько раз удивленно сморгнул, взглянул на меня и издал нечто вроде индейского боевого клича, спрыгнул с кресла и начал срывать с себя одежду. «Ирландцы идут! — кричал он. — Препоясайте чресла, мадам! Препоясайте чресла и приготовьтесь к битве!»
— Как-то не совсем евнух.
— Да он и не был уже похож на евнуха.
— Как ты сумела натянуть на него эту чертову резиновую штуку?
— Когда они не в себе, — сказала Ясмин, — есть только один способ. Я ухватила его за орган и не отпускала до последнего, пару раз при этом вывернув, чтобы он сильно не дергался.
— Уфф.
— Весьма эффективно.
— Да уж, наверное.
— Таким образом ты можешь сделать с ними все, что тебе захочется.
— Ничуть не сомневаюсь.
— Это вроде как петля на морде лошади при болезненной операции.
Я сделал глоток «Боне», внимательно анализируя вкус. Поставленное Луисом Латуром, оно и вправду было хорошим. Только по счастливой случайности такое шампанское попало в пригородный паб.
— И что же потом? — спросил я.
— Хаос. Дощатый пол, синяки и ссадины. Все сорок четыре радости. Но я скажу тебе интересную вещь. Он толком и не знал, что нужно делать, мне пришлось ему показывать.
— Так он и вправду, что ли, был девственником?
— Видимо, да. Но учился он очень быстро. В жизни не видала такой энергии в шестидесятитрехлетнем мужчине.
— Это все вегетарианская диета.
— Возможно, — сказала Ясмин, отправляя в рот кусок почки. — Но не забывай, что у него новехонькая техника.
— Что?
— Новехонькая техника. Как правило, мужчины этого возраста уже порядком поизносились. В смысле, их оборудование. Оно уже накрутило так много миль, что дребезжит и заедает.
— Ты имеешь в виду тот факт, что он девственник…
— Вот именно, Освальд, вот именно. Механика у него с иголочки новая, совершенно непользованная. А потому без малейшего износа.
— И для начала ему пришлось погонять ее на малых оборотах?
— Нет, — сказала Ясмин, — он сразу вдавил педаль до пола и вперед, а потом, войдя во вкус, крикнул: «Вот теперь я понимаю, о чем это миссис Пат Кемпбелл!»
— Думаю, в конце концов тебе пришлось прибегнуть к этой самой заколке?
— Само собой. Но ты знаешь, Освальд, с тройной дозой они совсем перестают что-либо чувствовать. С равным успехом я могла щекотать его задницу перышком.
— А сколько ударов?
— Чуть рука не отвалилась.
— Ну и что же тогда?
— Есть и другие способы, — не совсем понятно ответила Ясмин.
— Еще раз уфф, — сказал я, сразу припомнив, как поступила Ясмин в лаборатории Уорсли, чтобы от него отвязаться. — И он подпрыгнул?
— Взлетел в воздух на добрый ярд, — сказала Ясмин, — и я получила достаточно времени, чтобы схватить добычу и броситься к двери.
— Счастье, что ты не стала раздеваться.
— Мне и в голову это прийти не могло. При увеличенной дозе всегда приходится быстро уматывать.
Это поведала Ясмин, но теперь позвольте мне взять нить рассказа в свои руки и вернуться к тому моменту, когда я сидел спокойно в машине, а в сарае у Шоу происходило все вышеописанное. Неожиданно из-за угла вылетела Ясмин, она неслась по садовой дорожке с распущенными волосами, реющими за спиною, как флаг. Я быстро открыл для нее дверцу, но она не запрыгнула в машину, а пробежала мимо и схватилась за стартовую ручку. Не забывайте, что в те дни еще не было стартеров.
— Включай, Освальд! — кричала она. — Включай! Он за мною гонится!
Я включил зажигание, Ясмин крутанула ручку, по счастью, мотор завелся сразу. Ясмин бросилась к дверце и запрыгнула на сиденье с отчаянным криком:
— Гони! Газуй по полной!
Но прежде чем я выжал сцепление, сзади, из полутьмы вечернего сада, раздался дикий вопль, и я увидел, что к нам несется высокая, совершенно голая, похожая на призрак белобородая фигура, несется с криком:
— Вернись, о развратница, я с тобою еще не кончил!
— Гони! — отчаянно закричала Ясмин; сцепление наконец сцепилось, и мы пулей вылетели на дорогу.
Перед домом Шоу был уличный фонарь, и я увидел, как мистер Шоу, освещенный газовым фонарем, приплясывает на тротуаре — сплошь белокожий, если не считать носков на ногах, бородатый сверху и бородатый снизу, причем из нижней его бороды высовывался как обрез массивный розовый половой орган. Эту картину я не скоро забуду — высокомерный знаменитый драматург, всегда издевавшийся над плотскими страстями, посаженный на кол своей собственной похоти и жалко вопящий, чтобы Ясмин вернулась. Cantharis vesicatoria sudanii мог превратить в павиана даже мессию.
22
Приближалось Рождество, и Ясмин сказала, что хотела бы отдохнуть.
— Да брось ты, — сказал я. — Давай сначала сделаем королевский тур, по одним королям. Обработаем всех оставшихся девятерых монархов, а потом уж и отдохнем.
Перед возможностью поразвлекаться с монархами, как называла это Ясмин, было нельзя устоять, а потому она согласилась отложить свои каникулы и провести Рождество в старушке Европе. Мы с ней вместе разработали маршрут по Бельгии, затем Италии, Югославии, Греции, Болгарии, Румынии, Дании, Швеции и Норвегии. Я перепроверил все свои девять тщательно заготовленных писем от Георга V. А. Р. Уорсли долил мой дорожный контейнер жидким азотом, снабдил меня новым запасом соломинок, мы сели в мой верный «ситроен» и отправились в путь. Сперва до Дувра, затем через Ла-Манш на пароме; нашей первой остановкой был Королевский дворец в Брюсселе.
Реакция первых восьми монархов на письмо короля Англии была практически одинаковой. Охочие до пикантных сплетен, они из кожи вон лезли, чтобы оказать услугу королю Георгу, им прямо не терпелось взглянуть на его тайную любовницу. Каждый раз Ясмин приглашали во дворец уже через несколько часов после того, как я доставил письмо. Успех следовал за успехом. Иногда требовалось прибегать к булавке, иногда обходилось и так. Случались забавные сценки, не обошлось и без пары затруднительных моментов, но в конечном итоге Ясмин добивалась своего. Она обработала даже семидесятишестилетнего Петра Югославского, правда, в конце тот отключился, и девушке пришлось набрать в его ночной горшок холодной воды и плеснуть ему в лицо. Когда мы добрались до Христиании (ныне Осло), было уже начало апреля. В нашем ягдташе было восемь королей, оставался один лишь Хакон Норвежский. Ему было сорок восемь лет. В Христиании мы остановились в Гранд-отеле на Воротах Карл-Иоганна, и с балкона моего номера открывался вид вдоль этой красивейшей улицы на стоявший на холме королевский дворец. Я отослал письмо во вторник около десяти утра. Ко времени ланча Ясмин уже получила письмо, лично написанное королем. Он приглашал ее во дворец к половине третьего того же дня.
— Это мой последний король, — сказала она, — а я уже так привыкла шнырять по дворцам и сражаться с монархами.
— Ну и что же теперь, когда все уже кончено, ты думаешь о них как о классе? — спросил я. — На что они в общем похожи?
— Они очень разные, — сказала Ясмин. — С этим болгарским Борисом меня чуть кондрашка не хватила, когда он стал обматывать меня проволокой.
— Болгары — публика еще та.
— И этот Фердинанд Румынский, он же тоже с приветом.
— Тот, у которого вся комната увешана кривыми зеркалами?
— Тот самый. Посмотрим, какие мерзкие привычки имеет этот норвежский мужичок.
— По слухам, он очень приличный парень.
— Тебе ли, Освальд, не знать, что с волдырным жуком никто не остается приличным.
— Наверняка ему сейчас не по себе, — сказал я.
— Почему?
— А вот почему. Его жена, королева Мод, приходится сестрой Георгу Пятому, так что липовое письмо якобы написано Хакону его шурином. Рискованная шуточка.
— Остренько, — согласилась Ясмин. — Мне это нравится.
И она весело направилась во дворец, прихватив с собой коробочку конфет, булавку и что там еще надо. Я остался в номере и заранее приготовил все оборудование.
Ясмин вернулась уже через час, даже быстрее; она влетела в мой номер подобно тайфуну.
— Я все сорвала! — кричала она. — Я сделала нечто ужасное, чудовищное! Я все сорвала!
— Что случилось? — спросил я, чувствуя, как у меня дрожат поджилки.
— Налей мне, — приказала она. — Бренди.
— Да успокойся ты, — сказал я, наливая ей чистый бренди. — Расскажи лучше, что там было. Расскажи мне самое худшее.
Ясмин отпила чуть не половину стакана, откинулась на спинку стула, прикрыла глаза и сказала:
— Да, так уже лучше.
— Бога ради, — закричал я, — расскажи мне все-таки, что там случилось!
Она допила остаток бренди и попросила налить ей снова; я мгновенно исполнил ее желание.
