Дэвид Лодж - МИР ТЕСЕН
— Даже при выключенном свете, Зигфрид? — с мольбой в голосе говорила она.
— Моя первая жена как-то убедила меня сделать это, — загадочно сообщил Зигфрид фон Турпиц, — и я уснул, забыв надеть перчатку.
Все знают, что первая жена фон Турпица умерла от сердечного приступа и была обнаружена собственным мужем поутру без признаков дыхания. С тех пор Берта ни разу не просила Зигфрида снять с руки перчатку.
Многие теперь в Европе видят десятый сон, а Мишелю Тардьё не спится — его беспокоит тонкий аромат, которым благоухает тело спящего рядом Альбера. Это не знакомый ему запах его любимой туалетной воды «Грустные тропики», которой Альбер имеет привычку пользоваться без спроса, но что-то тошнотворное, назойливое, синтетическое, что-то (он подергивает носом, пытаясь перевести обонятельные образы в словесные), чем может пользоваться (его темные кожистые веки при этой мысли широко распахиваются от ужаса)женщина]Акбиль Борак, наоборот, не бодрствует: сидя в кровати, он вздремнул на пятидесятой от конца странице «Духа нашего времени», уронив, как подрубленную, голову и сплющив нос о развернутую на коленях книгу. Его жена Ойя, отвернувшись от света настольной лампы, уже давно спит сладким сном. И Филипп Лоу с Хилари тоже спят — спина к спине в своей супружеской кровати, которой столько же лет, сколько и их браку, и которая провисла в середине, как гамак, так что во сне они наваливаются друг на друга, но стоит лишь Филиппу коснуться своими костлявыми чреслами пышных бедер Хилари, их тела отталкиваются, как магниты с одинаковым зарядом, и раскатываются по краям кровати.
Перс МакГарригл останавливается посередине дороги, чтобы перебросить на другое плечо тяжелую сумку. Автостоп срабатывал успешно вплоть до Муллингара; там же он подсел к водителю, который возвращался со свадьбы и был пьян в стельку: он трижды проехал мимо одного и того же указателя, затем признался, что потерял дорогу, и тут же заснул за рулем
беспробудным сном. Перс теперь пожалел, что не пристроился вздремнуть на заднем сиденье, поскольку шансы встретить попутку в этот поздний час практически равны нулю.
Он снова останавливается и смотрит по сторонам. Погода теплая и сухая, так что можно спать под открытым небом. Высмотрев в поле стог сена, Перс перелезает через изгородь и решительно направляется к нему. Вспугнув ослика, который вскакивает и галопом удаляется прочь, Перс сбрасывает с плеча поклажу, снимает ботинки и растягивается на пахучем сене, вглядываясь в усыпанное миллионами звезд огромное небо у себя над головой. Звезды мерцают с блеском, какого никогда не увидеть в городе. Одна из звезд перемещается по небу, и Персу поначалу кажется, что он открыл новую комету. Однако, заметив, что ее движение неторопливо и равномерно, он догадывается, что это по заданной орбите вращается спутник связи — маленькая искусственная луна, управляемая со станции где-то в Атлантическом океане и движущаяся со скоростью вращения Земли, небесное тело, которое получает и отправляет послания, изображения и тайны находящихся внизу бесчисленных человеческих существ. «О, если б вечным быть, как ты, Звезда!»[43]-бормочет Перс. И читает весь сонет вслух, мечтая, чтобы, отразившись от небесной сферы, он проник Анжелике в мысли или сны, где бы она сейчас ни была, и чтобы она почувствовала всю силу его любовной тоски:
Нет, неизменным, вечным быть хочу, Чтобы ловить любимых губ дыханье, Щекой прижаться к милому плечу, Прекрасной груди видеть колыханье, И, в тишине, забыв покой для нег, Жить без конца — или уснуть навек.
Нет, лучше без завершающих слов насчет вечного сна. Бедняга Ките был на последнем издыхании, когда писал сонет,-
он знал, что у него нет ни малейшего шанса видеть колыханье прекрасной груди Фанни Брон[44], поскольку в его собственной груди практически не осталось легких. Но он, Перс МакГарригл, вовсе не намерен отправляться на тот свет. «Жить без конца»-это больше ему по вкусу, особенно если отыщется Анжелика. И, размечтавшись, Перс тихо и мирно засыпает.
Часть III
1Появившись на своей кафедре в Университетском колледже Лимерика, Перс обнаружил адресованные на его имя два письма из Лондона. Он сразу понял, что они не от Анжелики: конверты слишком официальные, и адрес напечатан на машинке. Одно письмо было от Феликса Скиннера — с напоминанием, что издательство «Леки, Уиндраш и Бернштейн» интересуется его магистерской диссертацией о влиянии Т. С. Элиота на Шекспира. Другое пришло из Королевской литературной академии: в нем сообщалось, что Фонд Мод Фитцсиммонз, поощряющий развитие молодой англо-ирландской поэзии, наградил Перса премией в тысячу фунтов. Полгода назад Перс отослал на конкурс пачку рукописных листов, о чем совершенно забыл. Издав радостный вопль, он подбросил письмо в воздух. Затем, поймав его на лету, прочел второй абзац: из него следовало, что приз — вместе с другими наградами Королевской академии — будет вручаться на приеме, который состоится через три недели на борту парохода «Аннабель Ли»[45], пришвартованного у пристани Чаринг-Кросс.
Перс отправился к заведующему кафедрой профессору Лайаму МакКриди поинтересоваться, можно ли ему в следующем семестре взять творческий отпуск.
— Творческий отпуск? Это довольно неожиданно, Перс, — сказал МакКриди, глядя на него поверх шатких книжных стоп.
Профессор МакКриди письменному столу предпочитал необъятных размеров обеденный, на котором грудами лежали ученые тома-словари, конкордансы, собрания староанглийских текстов, а для работы был отведен лишь крошечный участок. Посетитель, расположенный по другую сторону книжного бастиона, во время разговора с профессором не имел позиционных преимуществ, поскольку не видел собеседника. — Мне кажется, вы не так долго у нас работаете, чтобы иметь право на творческий отпуск, — с сомнением сказал МакКриди.
— Ну, тогда пусть это будет отпуск за мой счет. Деньги мне не нужны. Я только что получил вознаграждение в тысячу фунтов за свои стихи, — сказал Перс, обращаясь к академическому изданию «Битвы при Мэлдоне». Однако голова профессора МакКриди вынырнула на другом конце стола, поверх словаря диалектов Скита.
— В самом деле? — воскликнул он. — Что ж, примите мои сердечные поздравления. Тогда дело принимает совершенно иной оборот. Чем конкретно вы бы хотели заниматься во время академического отпуска?
— Структурализмом, — ответил Перс.
Услышав это заявление, профессор снова нырнул в укрытие, на этот раз в глубокий проем между трудами Общества по изучению древнеанглийских текстов, откуда его голос прозвучал глухо и жалобно:
— Что ж, но я не знаю, как мы без вас справимся с курсом современной литературы, мистер МакГарригл.
— Но в летнем семестре у меня нет лекций, — заметил Перс, — поскольку студенты уже готовятся к экзаменам.
— Вот именно! — торжествующе подтвердил МакКриди, наводя на Перса прицел из-за «Беовульфа» в издании Клебера. — Кто же будет проверять экзаменационные работы по современной английской литературе?
— Я приеду и проверю, — сказал Перс. Ему это было совсем не в тягость, поскольку курс посещало всего пятеро студентов.
— Ну что ж, попробую это как-нибудь уладить, — вздохнув, сказал МакКриди.
Перс вернулся в свою квартирку, соседствующую с газовым…анодом, и на трех страницах набросал аннотацию книги; посвященной влиянию Т. С. Элиота на современное прочтение Шекспира и других писателей елизаветинской эпохи. Отпечатав текст на машинке, он отослал его Феликсу Скиннеру, прибавив в сопроводительном письме, что пока не хотел бы представлять в издательство диссертацию, поскольку она требует доработки и приведения к пригодному для публикации виду.
Моррис Цапп уехал из Милана настолько рано, насколько позволили приличия, хотя едва ли слово «приличия» применимо к нравам семейства Моргана — у него на этот счет появились серьезные сомнения. Любовные игрища втроем ничем не кончились. Как только до Морриса дошло, что ему надлежит ублажать не только Фульвию, но и Эрнесто, он извинился и покинул зеркальную спальню. И на всякий случай заперся на ключ в отведенной ему комнате. Проснувшись поутру, он обнаружил, что Эрнесто — судя по всему, любитель быстрой езды — уже выехал машиной в Рим. Фульвия, державшаяся отстраненно-вежливо за кофе с рогаликами, ни словом не обмолвилась о событиях прошлой ночи, так что Моррису стало казаться, что вся история ему приснилась. Однако саднящая на плечах и груди кожа со следами длинных ногтей Фульвии свидетельствовала об обратном.
Одетый в униформу водитель с виллы Сербеллони возник на пороге сразу после завтрака, и, когда большой «мерседес» отъехал от крыльца гостеприимной итальянки, Моррис с облегчением вздохнул. Он не мог отделаться от впечатления, что Фульвия — колдунья и общение с ней чревато опасностью. По мере того как машина удалялась от окутанного тучами Милана, на небе стало проглядывать солнце, и вскоре на горизонте показались горные альпийские вершины. Теперь «мерседес» ехал вдоль озера, то и дело ныряя в тоннели, откуда сквозь каменные бойницы просматривались мелькающие, как в волшебном фонаре, зеленые берега и голубая водная гладь. Конечная цель — вилла Сербеллони — предстала
