Светлана Багдерина - Волшебный горшочек Гийядина
Но, как сказал давно и не без повода кто-то мудрый, многие знания умножают скорби. Не принесло поражающее воображение современников и потомков знание счастья и Десяти. В рядах менее способных или более завистливых собратьев их по профессии подспудно, за угодливыми улыбками и сладкими речами, зрела-подрастала смута, которая и выплеснулась однажды на гордо поднятые к вершинам мирозданья головы Великих.
Хотели ли бунтовщики заставить Десятерых поделиться своими невероятными познаниями, или просто уничтожить их, как ставших слишком опасными для остального магического и простого люда – сейчас остается только догадываться, потому что в первой и единственной битве полегло много повстанцев, но еще больше Великих.
Ибо если смутьянов погибло три четверти, то Великие пали все.
Огромны были потери не только со стороны людей и магов: на месте Перечной пустыни до решающей схватки волшебников расстилались цветущие луга, зеленые леса обрамляли сонные озера, полноводные реки несли свои воды в океан… Но такова плата за победу – вольная или невольная – и иссохших рек обратно уж не вернуть.
Как и Десять Великих.
Но мысли о том, что можно вернуть их наследие, считавшееся утраченным навсегда, не покидали иную чародейскую братию Сулеймании. Ибо среди прислуги Великих были люди, которые утверждали, что перед смертью[45] правители мира волшебников создали некий город, называемый теперь Блуждающим, где и укрыли свои непревзойденные знания и артефакты, созданные или добытые в иных мирах. И хотя обладание ими было провозглашено в Сулеймании преступлением, наказуемым самыми суровыми мерами, несмотря на это, а, может, именно поэтому многие чародеи с тех пор потеряли покой и сон. Они мечтали найти этот город, попасть в него и прикоснуться к невиданной мудрости древних,[46] а, заодно, и к несметным сокровищам, которые слухи приписывали во владение сгинувшим магам.
Вскоре после окончания сражения немало горячих юных и старых голов не раз объявляли, что поняли, как можно призвать Блуждающий город, уходили в пустыню, дабы совершить этот подвиг вдали от ревностных или насмешливых глаз – и пропадали. Уносила ли их пропащие жизни песчаная буря, или таинственный город и вправду появлялся и открывал для них свои ворота – про то неизвестно. Но только больше их никто и никогда не видел. Но шло время, память о великой битве уходила в прошлое, а с ней и те, кто знал – или думал, что знал – как призвать заветный город с его сокровищами, пока однажды поток пропадавших в пустыне людей не иссяк, подобно ее легендарным рекам.
Изменило ли что-то опустошительное сражение в жизни магического сообщества?
И да, и нет.
Да – потому что не стало непререкаемых авторитетов, которых слушали, подчинялись и боялись как смертного греха все адепты нелегкой профессии волшебства, и на смену им пришли обычные люди.
Нет – потому что натура человеческая такова, что даже если старого врага больше нет, то тянет ее всенепременнейше отыскать себе нового.
В борьбе за власть все средства хороши – еще одна аксиома, со времен Десяти свою правильность отнюдь не утратившая. И поэтому до сих пор, коль одна фракция Совета магов, или одного из училищ, к примеру, задумает отлучить от власти другую, то самым беспроигрышным обвинением, способным свалить конкурента не только в переносном, но и в прямом смысле, было желание возродить власть Десяти. Призвать их оттуда, куда они по легендам ушли.
Из мифического Блуждающего города.
Так случилось и сейчас – Афдал ибн Вали, почивший в недобрый час жертвой своего собственного проклятья, маг с большими связями в Совете и еще большими амбициями, сколотил группу поддержки и устремился к заветной должности директора. До сих пор позиции сторонников ибн Шарифа и покойного завхоза были равны, но вчера, с приходом кучки взбалмошных иностранцев, с ходу заявивших, что во владении настоящего директора находился кооб, баланс сил полетел вверх тормашками.
Ибо такому обвинению, высказанному прилюдно, да еще повторенному лукавым умывальников начальником позже, при всем преподавательском составе, Шихабуддину ибн Шарифу противопоставить было нечего. Теперь его могли снять с поста решением Совета в любой день, даже не спрашивая, имеет ли он что-нибудь сказать в свою защиту.
Но алчный и нетерпеливый ибн Вали не захотел ждать ни часа лишнего. Зная, что после публичного неопровергнутого обвинения во владении частичкой наследия Десяти Проклятых – как называли Великих теперь – каждый чародей мог безнаказанно попытаться отнять жизнь у пресловутого нарушителя закона, старый интриган поспешил такой возможностью воспользоваться. «Сулейманов суд», называлось это. И означало также, что если обвиняющий при попытке прикончить обвиняемого не преуспеет в этом, то, стало быть, обвиняемый невиновен.
– …так что… – усмехнулся в свою странную черно-белую бороду директор, – я должен благодарить вас, что вы вскрыли зреющий нарыв… и не дали ему отравить весь организм.
– А как же кооб? – нетерпеливо подался вперед Олаф.
– Да, при чем тут кооб, и Казим, и горшок?.. – подержала его Эссельте.
– Наберите воды терпения в мехи любопытства, – слабо улыбнулся ибн Шариф, отхлебнул несколько глотков из услужливо поданной Яфьей пиалы с новым зельем, призванным восстановить силы и укрепить разум, откашлялся натужно, но осторожно, стараясь не тревожить пострадавшее горло, и тихо продолжил:
– А кооб и Казим, как вы догадываетесь… это уже немножко другая история.
Другая история оказалась гораздо проще и короче первой.
От предшественника ибн Шарифа ему – в качестве сувенира былых времен – достался горшочек. Что в нем содержалось – директор знал, но никогда, как и мирно почивший в бозе директор до него, и как и те чародеи, что были директорами еще раньше, сосуда не открывал, и он мирно пылился у него на полке в кабинете среди прочих кувшинов, колб, реторт, ламп и горшков – простых инструментов его ремесла.
Заметил ли хитрый Казим сосуд с необычным, явно магическим орнаментом на донышке, когда был дежурным учеником и убирался со своими напарниками в кабинетах директора и завуча, или при иных обстоятельствах, теперь уже не выяснить. Но в один далеко не прекрасный день ибн Шариф случайно обнаружил, что горшочек был кем-то и когда-то подменен.
В поисках затерявшегося пакетика с сушеными лапками псевдозмеи полез он на полку, где стоял не первый век опасный сувенир… и увидел, что тот горшок, что стоит теперь на месте старого, хоть и покрыт патиной и пылью, как полагается, но всё же несколько новее.
На несколько столетий.
Кто взял кооба, когда и зачем – растерянному директору и в голову не могло прийти, и первое время он просто с ужасом ждал, когда в училище начнется катастрофа. Но время шло, катастрофа все не начиналась, и ибн Шариф стал потихоньку успокаиваться, и даже почти забыл о пропаже.
Пока сегодня о ней не напомнили ему сразу несколько человек, и такими разнообразными способами.
Ну да судьба властолюбивого интригана-завхоза пусть останется камнем на его собственной, ушедшей в лучший из миров душе, как сказал без сожаления Шихабуддин, а вот смерть бедного, неудачливого, перехитрившего самого себя Казима будет пятном на его совести до самой кончины.
Конечно, откуда простой ученик мог узнать про кооба – вопрос, скорее, академический, но определенные догадки на этот счет можно строить и сейчас.
Паренек был неглуп и честолюбив, и всё свободное время протирал штаны на библиотечных скамьях. Там, в кипе старых манускриптов и свитков, он и мог наткнуться на описание посудин, использовавшихся Великими для заточения кообов, элементэлов и прочей нечисти. А также на правила обращения с ними.
Конечно, архив библиотеки после такого случая будет подвергнут ревизии, поспешил заверить гостей ибн Шариф, а опасные источники удалены из общего пользования или уничтожены, но что произошло, изменить уже нельзя, как бы нам этого ни хотелось…
– Ну так я не поняла – что нам с кообом-то делать? – хмуро вопросила Сенька, убедившись, что дальнейших откровений от директора не последует.
Он устало закрыл глаза и вздохнул.
– Я не знаю… И вряд ли хоть кто-то из ныне живущих магов Сулеймании сможет вам помочь…
– То есть, вы хотите сказать, что Ахмет Гийядин теперь до конца своей жизни останется… не собой? – потрясенно выговорил Иванушка.
– Боюсь, что да, – отвернулся директор к стене.
Среди гостей воцарилось тяжелое молчание.
– Погодите, вы сказали – из ныне живущих! – встрепенулась и уцепилась за соломинку в бурном море песка Серафима. – А какие варианты имеются?
– Да, что можно сделать?
– Кого-то найти?
– Привести?
– Вызвать?
