Юлия Вознесенская - Жила-была старушка в зеленых башмаках…
А вечером в гости зашел Борис Николаевич. Пили чай на веранде, ужинали остатками салата и бутербродами. Потом Варвара взяла гитару и спела любимый подругами «Дачный вальс» собственного сочинения.
Вот облетает старинный наш сад,Белый, как будто заснеженный,И лепестки, как снежинки, летят,Белые, легкие, нежные.
Дни нашей жизни, как четки, скользят,Старинные четки янтарные.Жизнь удержать, словно четки, нельзя,Так будем за все благодарны ей!
Дремлет цветами заснеженный садИ облетает доверчиво.Ах, не грусти, что цветы облетят,Может быть, даже до вечера…
История шестая
Грядки в клетку
Сегодня будет чудный день, — сказала Лика Казимировна. Агния Львовна и Варвара Симеоновна после завтрака собирались ехать в город за лекарствами, а Лика Казимировна и Титаник оставались хозяйничать на даче. — Я бы без вас поработала в саду, только не знаю, что надо делать, — добавила она неуверенно.
— Косу мою только не трогай! — сказала Варвара. — А так делай что хочешь.
— Ты можешь начать полоть грядки, Ликуня! — заметила Агния. — По-моему, уже пора.
Проводив подруг до половины деревни, Лика Казимировна с Титаником вернулись домой. Титаник начал носиться по саду, выслеживая и преследуя добычу — мух и бабочек, жуков и лягушек — кто попадется. Лика нашла в сарае садовые перчатки, скамеечку, чтобы работать сидя, а не внаклонку, корзинку для сорняков и отправилась на прополку. Подойдя к грядкам, она в испуге остановилась: все три длинные гряды были покрыты неровным ковром молодой зелени разных оттенков и формы, и где тут росли овощи, а где сорняки, было решительно не понятно. Как же она не догадалась спросить у Агуни, что там у нее посеяно на каждой грядке? Ну, теперь уже не догонишь и не спросишь… Она наклонилась, потрогала одну травинку, другую… Ага, вот эти, будто присыпанные крахмалом листочки — лебеда, ее она знает. Вот с лебеды и начнем! И она принялась вырывать сизые, искрящиеся на солнце стебельки. Пройдя всю грядку до конца, она оглянулась: результаты ее трудов были не заметны, грядка как была заросшей, так и осталась, хотя корзина наполнилась до половины. Что ей еще знакомо? Ну, крапива, конечно! Крапивы было немного, и ее она быстро повыдергала. А дальше дело встало. Она задумалась. Потом отнесла сорняки на компостную кучу, вернулась и принялась выдергивать подряд все растения с одного края гряды. Уложив их аккуратно в корзину, она отправилась с ними через дорогу — к соседке Марье Васильевне, Марусе. Та оказалась дома: сидела на крылечке в теплой зимней кофте и вязала носок. Лицо у нее было какое-то сероватое.
— Маруся, ты не заболела? Чего это ты сидишь, как древняя старушка, да еще и зимней работой занимаешься — носки вяжешь?
— А что мне еще делать? По телевизору сейчас ничего путного, сериал только через два часа начнется. А болеть я пока не болею, но скоро начну.
— С чего бы это вдруг?
— С тоски. Ты видишь, что у нас на участке творится?
— А что?
Лика огляделась. Порядок перед новым каменным домом, трехэтажным, с двумя верандами, террасой и мезонином, был отменный. На месте бывших картофельных и овощных грядок простирался ровный зеленый газон; по четырем его углам росли розовые кусты, под ними стояли новенькие скамейки на львиных лапах — под старину. В центре газона находился небольшой круглый бетонный бассейн со статуей голенького мальчика с гусем. Фонтан появился еще в прошлом году: если его включить, то из раскрытого гусиного клюва бьет струя воды. Но фонтан включали только при гостях — Марье Васильевне он был ни к чему: «Гоняет воду туда-обратно без толку!»
— Не пойму, что тебе не нравится, Маруся?
— А все! — сварливо ответила соседка. — Не участок, а срам! Ну, пойдем, что ли, чай пить?
— Некогда мне, Марусенька, чаи распивать, меня работа ждет — грядки полоть надо.
— Грядки? Вот это дело! Так Наталья все посадила?
— Почему Наталья? Агуня сажала.
— Да? Странно… Я думала, Наталья.
— Да нет, ты что-то путаешь!
— Ничего я не путаю, сама ей семена давала. Я из ума пока не выжила. Хотя скоро выживу, наверное, с такими детьми…
— Да неужели тебя твои дети обижают, Маруся? Они у тебя всегда были такие любящие, заботливые!
— Вот-вот, от их заботы я, стало быть, и помру! Так что там у тебя с прополкой?
— Понимаешь, Маруся, — сказала Лика, садясь рядом с нею на крылечко, — начала я грядки полоть, а они так заросли, что я не разберу, где там овощи, а где сорняки. Вот, принесла тебе показать.
— Ну-ка, ну-ка… Да у тебя тут все вперемежку — трава, цветы и овощи!
— Цветы-то откуда на грядках взялись? Что-то ты опять путаешь, Маруся!
— Может, и путаю. Второй год не полю, тут все позабыть можно. Руки от безделья скрючивать стало. Во, ты глянь! — И она сунула Лике под нос свои сработавшиеся за годы руки: мизинцы и безымянные пальцы на обеих руках и вправду были как-то неестественно пригнуты к ладоням. — Пошли к вам, на месте поглядим, что там у вас выросло!
— Вот спасибо тебе, Марусечка. Пришли на место.
— Ух и заросло! Да, в самый раз полоть начинать! — Маруся склонилась над грядкой. — Что тут тебе непонятно? Морковка тут у тебя!
— Я тоже так подумала, Марусь, но вот ты посмотри на эту морковку, почему это у нее ботва другого оттенка?
— Да потому, что это не морковка, а космея! А вот тут ноготки, а это васильки пробились… А это вроде редиска… Тут вот настурция темная, а это настурция светлая.
— Овощи Агуня сажала, а вот цветы откуда взялись?
— Я ж тебе говорила про Наташку, а ты — «Путаешь, путаешь!» Я ей цветочных семян дала — она их и посадила. А потом вы приехали и по цветочным семенам овощи посеяли. Интересно, а куда же она георгины посадила? Я ей с десяток дала, сортовых, разных…
— И что же теперь делать, Марусечка? — перебила ее Лика. — Я ведь девочкам обещала грядки прополоть…
— Перво-наперво их и надо прополоть, а потом проредить и уже после решать, что от чего пересаживать — цветы от овощей или овощи от цветов.
— Ну, это уж пускай Агуня решает, мне бы только с прополкой справиться.
— Справишься! Я тебе помогу, все равно делать нечего.
— Ой, спасибо, Марусечка! Я сейчас принесу тебе скамеечку и перчатки.
— Неси! Раньше-то я голыми руками полола, а нынче от безделья руки стали мягкие, как подушки, белые. Даже под ногтями бело — не руки, а позорище! И скамеечку тащи — я внаклонку с отвычки полоть боюсь, еще голова закружится.
Соседки сели на скамеечки друг против дружки и принялись за работу. Они дергали, дергали и дергали сорняки, складывая их в кучи, потом относили в компост. Ну и разговаривали за работой, конечно.
— Сто лет была деревня как деревня, а теперь ей конец приходит, — сказала Марья Васильевна.
— Не сто лет — гораздо больше! — возразила ей Лика Казимировна. — Оринка старше Петербурга на несколько столетий.
— Да я помню, вы еще в детстве про древность Оринки всем нам уши прожужжали… А теперь — все, нет больше Оринки!
— Как это «нет»? Куда это она вдруг подевалась?
— А куда подевались коровы?
— Какие коровы?
— Наши деревенские коровы! Ты помнишь, какое было ориновское стадо, когда мы были девчонками? Бывало, гонят стадо, а нам с тобой надо друг к дружке дорогу перебежать — так стоишь, стоишь, ждешь, пока все стадо пройдет… А теперь где они все — коровы, овечки, козочки?
— У Капитолины Николаевны есть корова, у Зайцевых — две козы. И у фермеров пять коров и стадо овечек.
— Вот фермерам Капа свою корову и продала — чтобы навещать можно было. А фермеры — они не наши, они азербайджанцы. Еще неизвестно, останутся ли они тут жить. Они не деревенские!
— Зато у них можно брать молоко и творог.
— Я не о них, я о деревне беспокоюсь. А какие у нас раньше огороды были, помнишь?
— Ну да — картошка под самые окна.
— Зато хватало картошки всем на всю зиму.
— Марусь, ну вы же не сидите зимой без картошки?
— Не сидим. Потому что деньги есть.
— Вот видишь! А раньше картошка была нужна, потому что денег у людей было меньше, не все могли на рынке или в магазине картошку покупать. Вот и сажали кто сколько может. У нас между рядами яблонь везде грядки были, да еще и за забором участочек. А каково было ее сажать-копать-окучивать? Мне, знаешь, нравится, что вместо картошки люди стали сажать овощи и цветы.
— Вот вы и насадили вперемежку — цветы и овощи.
Лика не стала спорить с очевидностью, зеленевшей перед нею на грядке. Некоторое время пололи молча.
