Юлия Вознесенская - Жила-была старушка в зеленых башмаках…
— Хорошо поете! Я со сна подумал, что это радио! — раздался вдруг голос со стороны. Подруги оглянулись и увидели над берегом канавы лохматую голову. Это был Катасон; сам он лежал внутри канавы, на ее пологом, сухом, прогретом солнышком откосе, а голова его покоилась на сложенных руках на краю, возле обочины. — Здравствуйте, Агния Львовна, Лика Казимировна и Варвара Симеоновна! С приездом!
— Ох, здравствуйте, Сергеи, — сказала смущенная Варвара. — Мы вас разбудили?
— Да ничего…
— Приносим вам свои извинения! Мы не знали, что вы тут… отдыхаете.
— А я и не отдыхаю — я от мамки прячусь! Увидит, так заставит забор чинить, а я еще не проспался после вчерашнего. Гуляли мы вчера…
— А-а!
«Гуляли», видимо, здорово, потому что общительный Титаник подбежал было к самому лицу Катасона, явно намереваясь его приветственно лизнуть, но вдруг фыркнул и отскочил, поджав хвост. «Что за гадость пьют эти люди?» — было написано на его мордочке с брезгливо сморщенным носом.
— Ну, кланяйтесь от нас Ефросинье Михайловне, — сказала Агния. — Как она, здорова?
— А чего ей сделается? Пашет на огороде кверху попой…
Сын Ефросиньи Михайловны вновь скрылся в канаве, а подруги пошли дальше.
К своей даче они могли пройти и задами, в их саду была калиточка на поле, но, поскольку надо было еще зайти за сумками к Борису Николаевичу, решили выйти на деревенскую улицу раньше, возле Школьного прудка: здесь был короткий, но вполне цивилизованный переулок, соединявший полевую дорогу с деревенской. Начальной школы в Оринке уже давно не было, даже фундамент от нее не сохранился — кто-то разобрал и увез для своего строительства, а вот прудик остался и даже сохранил название. Да еще каким-то чудом уцелела пышная изгородь из розовой спиреи, уже начинавшей зацветать. Окликнули убежавшего вперед Титаника, вышли на деревенскую улицу, и тут их ожидала новая встреча: из недостроенного двухэтажного дома напротив пруда вышел крупный и плотный мужчина в камуфляжной куртке.
— Здравствуйте, уважаемые соседки! С приездом!
— День добрый, Андрей Ильич! Как поживаете?
— Отлично! Разрешите доложить? За зиму никаких покушений на вашу дачу не было. Вот только Костика как-то раз захватил с дровами из вашего сарая. Заставил назад отнести.
— И он отнес? — удивилась Агния Львовна.
— А куда он денется? Отнес. Пошел Симин дом ломать на дрова. — Сима — это была их ориновская соседка со странностями: жила она в городе у детей, деревенским домом не пользовалась, но не желала его ни продавать, ни ремонтировать — так он и разваливался на покое. Зато участок, на котором стоял дом, повышался в цене с каждым годом.
— А вообще зима прошла спокойно?
— Да не очень… Как я ни следил, а два ограбления все же произошли. Но оба на том конце деревни, я туда почти не заглядываю. А на этом конце никаких безобразий обнаружено не было.
— Спасибо вам большое, Андрей Ильич! С тех пор как вы тут поселились, в деревне жить стало гораздо спокойней, — поблагодарила его Агния Львовна.
— Если бы я еще не один за порядком следил, а и другие мужики мне помогали, так у нас бы вообще образцовая станица была!
Андрей Ильич, офицер в отставке и потомственный казак, мечтал превратить Оринку в казачью станицу. Он сам и его жена вступили в отряд петербургского казачества, и даже оба имели звания: он — урядника, а жена — хорунжего. Но больше в Оринке казаков пока не появилось, несмотря на его усиленную агитацию. Однако какой-то порядок в деревне Андрею Ильичу поддерживать удавалось. Он и зимой жил в Оринке, а вечерами с женой совершал обязательную прогулку-обход на своей половине деревни. Немногочисленная местная шпана, надо сказать, его побаивалась и уважала. Особенно после того, как он, застукав двух парней за ограблением чьей-то дачи, приволок обоих за шиворот к Школьному пруду и безжалостно бросил в холодную осеннюю воду; да еще и с полчаса не давал на берег выйти! А жена его стояла на берегу и уговаривала не вызывать по мобильному телефону милицию, погладить их на первый раз. «Андрюша, — умоляла она, — ведь на них все ограбления районные навесят, им меньше чем по пять лет не дадут!» «Вот пять лет и будем спокойно жить!» — отвечал непреклонный казак, но в конце концов пожалел парней и выпустил их из пруда. Вот с тех пор ограбления дач на этом конце деревни и прекратились. А на дальнем конце Оринки — случалось, там казаков не проживало.
— Кланяйтесь от нас супруге, Андрей Ильич! — сказала Лика Казимировна.
— Спасибо, передам. Ну, счастливого вам отдыха!
Они пошли дальше. Возле дома похитителя дров Костика их ожидала приятнейшая встреча — нет, не с Костиком, а со старой собакой Динкой! Она выскочила на них прямо сквозь ворота: в воротах не хватало половины досок — видно, Костик пожег за зиму, — и завертелась, закрутила и хвостом, и задом, повизгивая от радости: они были старые друзья. Динке было уже лет десять, а это для собаки возраст солидный. Была она, конечно, собака беспородная, но ума фантастического даже для дворняжки.
— Здравствуй, здравствуй, Диночка! Здравствуй, хорошая собака! — погладила ее Агния Львовна.
— Титаник, Титаник, ты погляди, кто тебя встречает! — сказала Лика Казимировна. Титаник подошел к Динке, и они дружески обнюхались — узнали друг дружку.
— Приходи к нам, Дина, мы тебе косточек привезли! — пригласила Варвара Симеоновна, и они пошли дальше, а Динка вернулась в свой двор через насквозь проходные ворота.
Через дом от Костика жила толстушка-болтушка Зоя. Завидев идущих из окна, она тотчас выбежала на дорогу, обняла по очереди всех троих и скороговоркой выложила все деревенские новости. Но тараторила она так, что подруги поняли только самое главное: зимой скончался Анатолий Иванович, их добрый знакомый, запойный пьяница и труженик золотые руки в перерывах между запоями. О нем искренне пожалели и перекрестились с короткой молитвой.
А возле дома Оленьки остановились сами.
— Девочки, вы посмотрите, какая красота! — воскликнула Лика.
Прошлой осенью Оленька наняла экскаватор и вырыла перед домом прудок для поливки, на месте бывших картофельных грядок. Теперь берега прудка были обложены валунами, между ними были посажены цветы, к воде спускались кирпичные ступени, а к дому и огороду вели посыпанные песком дорожки. Сама хозяйка прудка как раз высаживала какие-то кустики.
— День добрый, Оленька! Что сажаете?
— Здравствуйте! С приездом! Да вот пионы белые купила: красные и розовые у меня уже есть, а белых не было.
— Красиво у вас стало.
— Ну! Надоело смотреть на картошку под окнами. Посадила пять борозд позади дома и хватит — лишь бы молодая картошка была. А на зиму куплю у фермера.
Поговорили и с Оленькой. Они ее с детства помнили — с Оленькиного детства: она дружила с сыновьями Агнии Львовны и Варвары Симеоновны.
Наконец дошли до ворот Бориса Николаевича и сразу же увидели свои сумки, стоявшие возле машины, из-под которой уже торчали ноги соседа в легких тапочках.
Он высунул голову на стук калитки.
— А, это вы? Что так долго добирались?
— Мы бы еще дольше шли, если бы двинулись по деревне, — засмеялась Агния Львовна. — Поговорить-то с каждым встречным надо?
— А как же! Дело соседское, соскучились за зиму.
— Спасибо, Борис Николаевич, что подвезли наши сумки.
— Да не за что! — и голова ушла обратно под машину.
И вот она — их милая, милая дача! За деревьями и кустами дом почти не был виден, над зелеными листьями виднелась только крыша да верхняя часть дома. Открыли замок, отворили ворота и гуськом, с трепетом, молча, пошли к дому по узкой дорожке. Титаник важно шел впереди, обнюхивая кусты вдоль дорожки. Сумки оставили возле лестницы, что вела на высокое крыльцо: они разберут их позже — нагруженные сумки вверх по лестнице не поднять. Вошли на прогретую солнцем гостевую веранду, благоухающую черемухой, — на столе стоял кувшин с распустившимися ветками. Подошли к простенку, где висела литография иконы «Христос и дети», и Агния прочла молитву.
— Вот мы и дома, девочки! — сказала она.
— Аминь! — ответили «девочки», после чего каждая прошла в свою комнату и прилегла на свою постель. Они очень устали за дорогу, все-таки возраст… А Титаник, быстро обежав и обнюхав дом, вернулся на площадку высокого крыльца и улегся там на коврике — это было его законное дачное место.
Обед в этот день был поздний, но легкий: отварили картошку и сделали к ней салат из привезенных огурцов и помидоров. За водой идти в этот день им не пришлось: на кухне стояли два ведра с питьевой водой — Марк позаботился; он же натаскал воды в стоявший на крыльце большой старый бидон из-под молока — это была вода для хозяйственных нужд. Так что особых забот у старушек в этот день не было. Походили по саду, он уже отцветал, осмотрелись — и опять прилегли, опьянев от свежего воздуха.
