Мартти Ларни - Хоровод нищих
– Я… Прошу прощения, но я не Эмиль…
– Не Эмиль? Так кто же вы?
Голос женщины задрожал от страха, и она попыталась отстраниться подальше от чужака.
– Кто вы? Мужчина робко ответил:
– Я Йере… Йере Суомалайнен, начальник рекламы завода «Чудный аромат».
Лидия потеряла самообладание, вскочила на ноги и закричала:
– На помощь! Ионас, помоги!
Выскочила в переднюю и продолжала там звать на помощь. Йере почесал виски и снова пошарил рукой по стене.
Наконец ему удалось нащупать на косяке двери выключатель. Он включил свет и испуганно осмотрелся. Заспанный Ионас влетел в комнату, одетый в длинную ночную фланелевую рубашку и с сильно просмоленной тряпкой в руке. Лидия в ночной сорочке встала в дверном проеме и теперь уже тихо стонала. Возник короткий напряженный момент. Ионас бросил взгляд убийцы на Йере, а затем крикнул Лидии:
– Чего он хотел? Почему не отвечаешь? Чего он хотел?
– Ничего… Я, видимо, увидела сон…
– Он лез к тебе в постель? – грозно продолжил допрос Ионас.
– Нет.
Ионас подошел вплотную к Йере и с угрозой в голосе спросил:
– Чего ты искал здесь среди ночи?
Поэт знал, что в момент сведения счетов ложь и обман не помогут. Уставясь глазами в пол, он прошептал:
– Туалет.
Йере мог бы с успехом срочно сочинить и другую причину, но пожелал быть столь же честным, сколь и храбрым. Он никогда не испытывал такого унижения. Его трепещущая душа поэта была сейчас растянула на ужасной колодке презренной будничности. Взгляд Йере надолго задержался на худых голенях мастера, на пальцах ног, которые были украшены пышными хохолками волос.
– Ах, нужник? – презрительно усмехнулся Ионас. – Вон там, в передней.
Йере поспешил в переднюю и плотно закрыл за собой дверь. Он понимал, что за спиной ничего лестного говорить о нем не будут. Как только Ионас остался наедине с Лидией, он стал осыпать ее упреками.
– Средь ночи такая жизнь.
– Я не думала делать никому ничего плохого, – защищалась женщина.
– Зачем тогда подняла такой шум? Скажи прямо, размахивала перед ним юбкой, как знаменем?
– Постыдись! Я все-таки…
– Дама!
Ионас с обиженным видом отправился на свою половину, злобно прошипев на прощанье:
– Завтра этот мошенник вылетит отсюда. И ботинки ему чинить не буду. Пусть наденет на ноги свою поэзию.
Роман молодых обычно начинается с обоюдной нежности, а завершается поиском квартиры. У Лидии квартира имелась, но роман ни с кем не завязывался. Князь сидел в тюрьме, поселковый казначей женат, Ионас слишком стар, а Эмиля Золя вообще не существовало. Взамен был какой-то Йере Суомалайнен, утверждавший, что у человека нет памяти, а есть лишь способность оживлять в виде зримых представлений прожитый опыт.
– Это счастье, что человек умеет забывать, – утверждал Йере. – Память – это не какой-то чердак, на котором сваливают весь старый хлам, а библиотека, куда при необходимости заходят, чтобы выбрать то или иное произведение. Я довольно часто забываю свое имя, но способен воспроизвести его. Когда слышу слово «мыло», на ум приходит должность начальника рекламы, и я воссоздаю свое имя.
Лидия сидела на краю кровати Йере и восхищалась речью этого мужчины, поскольку абсолютно не понимала ее. Постепенно она начала сомневаться в его способности воспроизведения забытого. Она вспомнила своего князя, который сразу воспроизводился, как только видел шелковую ночную рубашку и папильотки Лидии.
Любовь слепа, но, к счастью, чувства влюбленных обострены. У Йере Суомалайнена совсем не оказалось таких органов. Поэтому Лидия несколько в печальном настроении ушла в свою мастерскую и стала грустить об исчезновении Эмиля Золя.
Йере съел последние бутерброды и предался сну.
Глава седьмая,
в которой Йере встречается с соперником и решает подчиниться неизбежному приговору Господа Бога
В тот ненастный сентябрьский день, когда Йере появился в мастерской Ионаса Сухонена, его физические потребности и угнетенное состояние достигли апогея, и он обратился к испытанному методу артиста в жизни Хайстила. Удачное выступление свидетельствовало о таланте, в особенности когда роль нужно было разрабатывать без помощи драматургов. У Йере это получилось, ибо голод оказался сильнее волнения, сопутствующего выходу артиста на сцену.
Он уже точно не помнил, что говорил Ионасу в памятный момент первого знакомства. Но на следующее утро после несколько досадного ночного эпизода он исповедовался перед мастером, словно французский поэт Верлен, который, проснувшись ранним утром с чувством греха, спешил к настоятелю собора и принимался стучать в дверь, громко крича: «Отче, отче! Исповедай, будь так добр! Неужели ты, проклятый болван, не понимаешь, что я погряз в грехах?»
Утро для Йере было, как и для Верлена, дорого. Его мучила частичная потеря памяти. Удивительное дитя риторики, в речах которого было много слов и мало мысли, не помнил своего имени Эмиль Золя. Йере рассказал понятливому мастеру все то, что ему было выгодно.
– Я всегда отличался высокой моралью. В особенности благодарен я своему комплексу неполноценности, ибо он удерживает меня от неразумных поступков. Именно это и объясняет, почему я никогда не совершал преступлений или деяний, подобных им.
– Да, слов у тебя предостаточно, – согласился Ионас, – но мораль кошачьего хвоста не стоит. Плохо то, что твоим рассказам нельзя доверять. Слишком много несешь чепухи…
Йере пообещал больше не врать, не хвастаться и не фантазировать. Он почти поклялся, что выступал в качестве другой личности, сам того не сознавая. Роль, исполняемая неосознанно, всегда производит странное впечатление.
Ионас выслушал исповедь, которая постепенно превратилась в защитительную речь, и простил Йере. Мужчину следует прощать, если он признается, что поступал неправильно, женщину же прощают, когда она верит, что поступила по всем правилам.
С этого на редкость удачного утра прошла уже неделя. «Комкование легких» у Йере, которым пугал его Кафтан, прошло в один день. Бутерброды Лидии, теплая постель и крепкий сон воспрепятствовали второму появлению седоватого доктора. Больной поправился с той же скоростью, с какой легендарная саламандра возвращала себе хвост. Он снова был здоров и полон жизни. Ионас стал его другом, а Лидия влюбилась в него. Воротник его рубашки был чист и накрахмален, подметки его ботинок стали целыми. Только Адам и Ева могли бы сказать, была ли жизнь веселее в старые добрые времена.
Йере нежился в постели и прислушивался к стуку молотка, раздававшемуся из мастерской. Тусклое осеннее утро сильно растянуло сумерки. В воздухе чувствовались признаки раннего прихода зимы. Ветер был холоден, как коммунальные власти.
Сегодня нужно уходить. Об этом договорились вчера вечером. Грустно было покидать Ионаса, который почти две недели содержал Йере на полном пансионе. Одну лишь первую ночь он провел в комнате Лидии – с вечера в образе Золя, а к утру в качестве Суомалайнена. Утром он переместился для дальнейшего восстановления здоровья в жилище мастера, где перечитал все книги.
Днем Йере сидел в сапожной мастерской, помогая мастеру решать интеллектуальные проблемы (Ионас Сухонен интересовался учением о переселении душ и судьбой лапуасско-го движения). Вечерние часы Йере проводил в комнате Лидии, где хозяйка заводила патефон и решала все свои проблемы самостоятельно. Когда Ионасу предоставляли слово, он сухо утверждал:
– Господь создал говорящую машину, а Эдисон улучшил ее.
Ионас заметил, что между Лидией и Йере установилась определенная связь. Мастер сомневался, что из этого выйдет что-либо серьезное, что заставило бы Лидию раскошелиться, перестать тосковать по дому.
Йере встал с постели и стал медленно одеваться. Его одежда была в безупречном состоянии, чистая и починенная. Жаль было уходить – он уже привык к этому дому. Были бы деньжата, можно было бы укатить на поезде.
Из мастерской слышался ритмичный стук отбивочного молотка. Йере забрал со стола свои бумаги и перешел в мастерскую. Там мастер и его помощник сидели спиной друг к другу. Йере весело поздоровался, но ответа не последовало. Нестор покачал головой и ухмыльнулся. Ионас двусторонним молоточком выравнивал утолщение краев сапожных голенищ. Он сказал, обращаясь к Нестору:
– Три кофе и булочки с маслом. Запиши на мой счет.
Нестор отправился в кафе, но Ионас и сейчас избегал смотреть на Йере. Он работал со злостью. Отбивочный молоточек с длинной ручкой бил по коже, при этом Ионас издавал короткие фыркающие звуки.
– Срочная работа? – спросил Йере.
– Обычная, – ответил Ионас с улыбкой. Отстегнул коленный ремень и высвободил ботинок, затем встал, подошел к окну и продолжил: – Погода подходящая для прогулки.
Йере попытался улыбнуться и ответил:
– Оставалась бы она такой вплоть до Рождества. Хотя для меня так долго и не нужно, через неделю буду в Хельсинки, если не случится ничего непредвиденного.
