Джон Шемякин - Дикий барин в диком поле (сборник)
А вот чай, имперское баловство, недолюбливаю. Постоянно выступаю на любительских концертах с лекцией о вреде чая под названием «Кто пьёт чай, тот спасения не чай». Иногда разноображу свои выступления геополитическими мотивами, и тогда лекция называется «Китайская стрела в Россию вошла!»:
– И возлюбят люди несытое лакомство, безмерное питиё от травы листвия идоложерственного, кроплёного змеиным жиром; от китаян сие будет покупаемо обменою на товары, на осквернение христианских душ… и тогда будет пришествие антихристово!
Лекции мои сопровождаются показом туманных картинок на стене клуба, очень познавательны и популярны. Иногда использую для аудиоконтакта с публикой патефон с немецкой пружиной.
Меланхолия
Из-за жары лишился всякого аппетита. Повелел напечь мне лепёшек с тёртой луковкой, сыром острым рассольным и кунжутом. Валялся в беседке, обмакивал горячие лепёшки в холодный йогурт с базиликом. Потом внесли мне пару бифштексов под яйцом и винограду. Пил лимонад с растёртой на льду мятой.
Меланхолия.
Джейми Оливер
Чем мне нравятся видеорецепты Якова Оливера?
Он с едой не церемонится. Не сюсюкает, не ласкает. Не улыбается вырезке. Не лукавит с картофелем. Не причитает бухарской скороговоркой над бараниной. Хвать кролика в кулак и об стол его для начала, для порядка – раз! другой! что? мало?! вот тебе ещё!
Тушка кролика смекает, что всё! В надёжных руках она, кокетничать поздно, разводи лапы – и в огонь!
А Яков не унимается. Цап кусок сыра, и к тёрке его страшенной. Не вынимая из пакета практически, пармезан – вжик-вжик! А пармезан вообще ещё ничего не понял: где он? что с ним? кто кругом? почему молча?!
По колено в ботве стоит Оливер не просто так. Не нагибаясь, пучок из землицы – дёрг! Об колено обтряс, чисто для проформы, и об стол опять – н-на! петрушку тебе в ноздри! н-на!
Вчера видел лично, как Яков достал из банки оливки, руку туда по локоть, пошурудил, выгреб пригоршню, потом другую, и все-все оливки передавил ножом, а потом тарелкой ещё додавил. Оливки, понятно, в кашу! Косточки, конечно, кто куда, глупые… Но Оливер их, наверное, подберёт и молотком добьёт. До единой. Уже без камер. Раз Оливер, то фрейдизм нам в помощь, если оливки на столе и нож.
Я Оливера ценю очень.
Я бы хотел увидеть кавказского Оливера, чтобы кинза седела ещё до встречи с ним. Котлеты сбились в кучу и трясутся. А по кухне чтоб дикий вой: А-А-А-А!!! А-А-А-А-А!!! Каша манный!!! Куда пошёл?! А-А-А-А!!!
Перекус
Нарезал в местный йогурт немного огурцов и накидал туда же много «сечи из разварной говядины».
Потом вмешал в мелко пузырящийся продукт смесь из красного перца, растёртого чеснока и петрушки. Поставил в холодильник для настаивания.
Вскоре мне принесут морковные и баклажанные чипсы, выложенные горкой, немного присоленные и ломкие. Всем этим я буду перекусывать. Ну, может, ещё салат какой… не знаю пока.
Вечером снова еду в археологический музей.
На ужин сегодня будет тюрбо с тыквенно-апельсиновым соусом и немного печёной вишни.
Чипсы
Почему вот люди едят чипсы?
То, что это вкусно, я не верю, конечно. Думаю, что всё дело в том, что, только поедая чипсы в их разных видах, человечество восполняет свой сенсорный голод по хрусту.
Наша нормальная пища теперь не хрустит, не то что в прежние эпохи. Кости мы теперь разгрызаем не часто. А хруст должен в нашей жизни присутствовать. С хрустом мы ассоциируем полноту и качество жизни. Не с шорохом, свистом или грохотом. Нам дорог полнокровный жизненный хруст.
И вот нам, доверчивым, чьи-то корыстные руки подсунули эти диаволовы чипсы.
Вот мы и хрустим, притворяясь хищниками в ночной саванне.
Пористый шоколад
Или вот шоколад. Понятно ведь, что белый и пористый шоколады могли возникнуть в обществе, пережившем эпоху фильмов ужасов. Уже перешедшем порог индустрии производства кошмаров.
Белый шоколад – это шоколад, переживший нападение шоколадных вампиров. Или, не исключено, белый шоколад – это шоколад-зомби.
А пористый шоколад – это шоколад из мира страшенных шоколадных эпидемий. Он не может быть здоровым, говорю, пористый шоколад.
Отдельная тема – шоколадные батончики. Эти батончики – свидетельство готовности мира к ядерному апокалипсису. Только в капающем радиоактивной водой убежище можно хотеть есть «Сникерс». Чтоб сразу за полдня паёк в одной упаковке.
Нормальная, здоровая такая цивилизация должна производить нормальный толстый твёрдый шоколад, упакованный в фольгу, с горчинкой и прочее. В мире нормального шоколада может жить здоровая фантазия. В мире пористого, белого и прочего – здоровая фантазия жить не может. Что хорошее в голове и в душе у человека вызовет белое и пористое?
Ничего хорошего.
Запасы
При всей своей легкомысленности к некоторым вещам я отношусь очень серьёзно. С такой степенью серьезности, что дальше только вдумчивость, а за ней – бескрайняя горящая степь, красное небо и разбегающиеся христианские мученики.
В доме должны быть запасы еды. Не то, что мы называем «запасами» в городской суете, а полновесные такие, амбарные залежи продовольствия. Чтобы в рядах продовольствие стояло, колоннами высилось, шеренгами непоколебимо, чтобы жратва лоснилась на срезах и томилась в ожидании. В идеале до горизонта. Чтобы выехать к продовольствию, окинуть взором… а не получается окинуть. Всё подтянутое, свежее, ладное, скрипит на ощупь, трескается от сытости, сочное и ядрёное. Гвардия. Любимцы. Резервы. На стременах привстанешь, а всё равно не видать края, нет. Всё блестит, всё по форме, по росту.
– Что?! – багровея, кричишь. – Готовы, сынки, а?! Не посрамим?!
А в ответ гул торжественный:
– Нет, государь-надёжа! Выстоим!
Утрёшь непрошеную слезу перчаткой и махнёшь:
– Ну, значит, ребяты, в огонь! За матушку-императрицу! Кидайтесь в последний приступ, а за мной не задержится! Вознесёмся ж! Орлы! Подведите того вон, понюхаю, что ли… Ах, хорош!
И слышишь вокруг гулкие раскаты: «УРА-А-А!!! УРА-А-А-А-А!!!» Прослезишься вторично. А тут и перезвон. Сзади подбегают гости. Кричат: «Гимн, господа, гимн! Встанемте на колени! Боже!» Хлопаешь по тугим бокам окорок тамбовский, а он счастливый такой! Смеётся!
А во многих християнских, благочестивых с виду домах еда содержится на положении военнопленной массы. Тоскливо дожидается неминучего конца у проволоки. Видно, что жратву втянули. Поспешно, без любви, обманом. Всё какое-то похватанное, наспех вскрытое, загибающееся, растерянное, душевно опустошенное, зябнущее по камерам. Сыр выгнулся как в предсмертной муке, масло там какое-то, полкастрюли супца, где-то притаились рожки или иные какие нищенские макароны. Они в банке, они обречены на вечное заключение за своё происхождение. Не вырваться. Лук какой-то инфернальный в нижнем ящике сам не понимает, что с ним происходит, за что муку такую принимает? Месяц назад ведь был полносоким, ядрёным таким чиполлино, а ноне что? Пожухлый вдовец-сиделец, забытый монте-кристо, морщины и вялые перья. Сказать ничего не может – отвык. Ни злости в нём, ни надежды, ничего… Прошла жизнь.
Откроешь эдакий холодильник – это тюрьма, друзья, карцер. Дымящаяся ночная полынья с присыпанной порошей запиской: «Прощевайте…»
– Ты кто? – сипло спрашиваешь у какого-то вскрытого йогурта. – Ты чего тут? один-то?..
А он не помнит, кто он! Он помер, поди, уже в белом безмолвии. Скорбная судьба, бесславная кончина.
Люди в таких домах и себя мучают, и продовольствие истязают. Страшно.
Романтические блюда
Есть два блюда, которые превращают заурядное романтическое свидание в неожиданный и полноценный ужин.
Если чувствуешь, что романтика недопустимо сгущается, звучит тревожное танго, розы наливаются красным, и ужин может прерваться, превратившись в бог знает что, – немедленно, с разворота, заказывай борщ. Всё, ужин спасён! романтика посрамлена! ты молодец! хлебай, утирайся, шути! пронесло!
Если чувствуешь, что эффекта от лицезрения твоего общения с борщом недостаточно, если чувствуешь, что возможен романтический срыв и женщина уже думает, что расскажет подругам, – сразу заказывай спутнице рыбу. Целиком, с костями и в соли. Никто из людей не может есть рыбу с костями и думать о чём-то ином, кроме как: дать бы тебе табуретом по башке, кавалер! чтоб ты сдох! чтобы я ещё раз! подонок…
Стейки
Никогда мужчина не бывает так нежен и вдумчив, как при жарке стейков. Никогда.
Он бы женился на стейках, но понимает, что недостоин.
Таких предварительных ласк не видели француженки. Такой заботы не ощущали мамы.
Жарил я сегодня стейки. Напротив девушки танцуют. Погода жаркая, девушки жаркие, танцы очень жаркие.
А я стейки жарю.
На девушек смотрел с недоуменным раздражением. Это вот как, к примеру, занимаешься сексом, а напротив тебя вдруг фарш начинают крутить какие-то не сказать даже кто.
