О.Александр Авдюгин - Господь управит
Отца настоятеля смущало преимущество «второстепенных» служб над основной и главной, и он постоянно занимался самоукорением, а также поиском нужных слов, примеров и доказательств, чтобы побороть доморощенную «богословскую» мысль.
После долгих размышлений и раздумий решил он собранные на два подсвечника деньги потратить на книжки, брошюрки, иконки, видео- и аудиодиски и прочие принадлежности, которые, по мнению настоятеля, должны были побороть увядший интерес прихожан к богословию. Нельзя сказать, что в церковной лавке подобных изданий и изделий не было. Были. Но имели столь неказистый и непривлекательный вид, что особого любопытства ни у кого не вызывали, да и цены были отнюдь не для поселков и деревень.
Практически рядом с приходом отца Стефана проходила недавно появившаяся граница между двумя крайне независимыми государствами, за которой располагалась другая православная епархия. В деле снабжения церковной утварью, свечами, облачениями, книгами и прочим товаром церковно-приходского свойства соседи были обеспечены, по сравнению с о. Стефаном, просто превосходно. Поэтому и он, и другие местные настоятели потихоньку «подкармливались» «за границей», за что периодически получали нагоняи от собственного архиерея… Впрочем, недовольство родного владыки всегда покрывалось его любовью к им самим рукоположенным чадам, а соседний архиерей, видя наплыв из-за кордона, тут же издал негласный указ: «Хохлам на 20 % дороже», чем несказанно улучшил благосостояние собственной епархии.
Как бы там ни было, на межгосударственных отношениях данный прецедент никак не сказался, а вот таможня встала перед дилеммой: с одной стороны — Церковь одна, но с другой — государства разные. Прописывать же законы по перемещению церковных принадлежностей никто не решался ни с той, ни с другой стороны. Поэтому ситуация каждый раз зависела от того, понимают ли таможенники принцип: «Вас накажешь — Бог накажет».
Большинство понимало верно, по-православному, но встречались и эксклюзивы, твердившие о подрыве национальных экономик, интересов и прочих культурных ценностей.
Отец Стефан был абсолютно уверен, что «зарубежные» миссионерские приобретения не могут подлежать никакому таможенному контролю, тем паче, что как по одну, так и по другую сторону границы обличья, язык и менталитет были абсолютно одинаковые.
К сожалению, батюшка ошибся. Ему именно эксклюзив в фуражке с зеленым околышем и попался. Точнее, два эксклюзива — на той и на этой стороне.
Накануне нашему настоятелю двух храмов несказанно повезло. Наряду с иконками, крестиками и разнообразной красиво изданной литературой он приобрел парочку ящиков местного и потому дешевого кагора и упаковку покрывал, которыми укрывают усопших в гробу.
До верху загруженный «жигуленок», вытребованный батюшкой у председателя поселкового Совета, урча и пыхтя, въехал под таможенную арку и замер, ожидаючи пропуска в родное государство.
Таможенник попался молодой, тщательно наглаженный и выбритый, с лицом, выражающим крайнюю государственную ответственность и международную значимость. Мельком оглядев пакеты с книгами и иконами, он заявил, указывая таможенной палкой-указкой на ящики с вином:
— Провоз разрешен не более двух литров.
— Так это же вино не для питья, а для причастия, — возмутился отец Стефан. — Оно и за вино считаться не должно.
— Да хоть в бензобак его используй, — отрезал таможенник. — Нельзя более двух литров.
И добавил:
— Давайте машину на штраф-площадку и идите к начальству, разбирайтесь.
Пылая праведным гневом, поднимался отец Стефан на второй этаж таможенного стеклянного корпуса, сочиняя по дороге пламенную речь, обличающую недопустимость подобного отношения к Церкви вообще и к священнику в частности. Сочинить практически успел, но главный таможенник, видимо, уже предупрежденный по рации о злостном нарушении государственной границы, смиренно выложил перед оторопевшим батюшкой красную папку «Ограничений и запрещений».
— Видишь, отче, тут написано: «Алкоголь (вино, водка, коньячные изделия) — не более двух литров». Я ничего сделать не могу…
— Да как же не можете, — возмутился батюшка. — Мы же одна Церковь! Да и не алкоголь это.
— Как это не алкоголь, отец святой?! Вино отродясь алкоголем было и есть.
«Помоги, Господи», — взмолился в уме отец настоятель и тут же выдал:
— А я вам докажу… — и почти бегом ринулся к машине. Быстро достал бутылку и, развивая-разбрасывая по сторонам полами рясы ошеломленных таможенников, взлетел к начальнику.
— Вот смотрите. Количество градусов — 18, количество сахара — 18 %, и на свет… — отец Стефан поднял бутылку к висевшей лампочке, — не просматривается!
— Ну и что? — уже с неподдельным интересом спросил главный таможенник данной местности.
— А то, — ответствовал батюшка, — что если бы это было лишь вино, то была бы разница в градусах и сахаре, и лампочка бы сквозь бутылку просвечивалась.
Начальник протяжно-внимательно посмотрел на священника, а затем нажал кнопку селектора:
— Миш, возьми мой мотоцикл и смотайся в универсам. Купи бутылку кагора и бегом ко мне.
На другой стороне селектора хмыкнули и задали вопрос:
— А закусь?
— Я те дам «закусь»! Делай, что говорю.
Минут через пятнадцать в дверях начальствующего кабинета появился взлохмаченный Мишка с бутылкой кагора. Начальник молча забрал у него бутылку и уставился на этикетку. Затем посмотрел на просвет, подняв к электрической лампочке.
Во время этих манипуляций отец Стефан шептал молитву, а Мишка, ничего не понимая, смотрел распахнутыми глазами на начальника.
— Слушай, батюшка, — обратился к священнику главный таможенник, — а ведь ты прав. Тут и свет видно, и цифры разные.
При этих словах отец Стефан выдохнул и перекрестился, у Мишки же челюсть поползла вниз, чтобы так и остаться. Священник благодарил Бога за удачную мысль, а Мишка уверился, что поп начальника с ума совратил…
Руководитель таможни лично проводил священника к машине, поблагодарил за подаренную бутылку настоящего Кагора и открыл границу. Выруливая с одной таможни и заруливая на другую, которая присоседилась рядышком, отец Стефан улыбался во весь рот и радостно пел песнь Амвросия Медиоланского «Тебе, Бога, хвалим…»
Как оказалось — рано пел. Родные таможенники приготовили батюшке сюрприз, о котором он до сих пор рассказывает с придыханием и только тогда, когда попросят.
Наша граница была обустроена скромнее, без двухэтажных излишеств, турникетов и телекамер. Тех, кто въезжал в страну родную, как правило, лишь окидывали взглядом и пропускали без обычной для иностранцев строгой проверки. Чем не угодил отец Стефан, не понятно до дня нынешнего, но как он думает — слишком широко улыбался.
Таможенник приказал открыть багажник и, полностью проигнорировав два ящика с настоящим кагором, указал на пакет с сотней покрывал, столь необходимых для последнего пути батюшкиных прихожан.
— Это что?
— Покрывала.
— Почему так много?
— Так спрос большой.
Таможенник пожевал губами и четко, отделяя слово от слова, выдал следующее:
— Вы, гражданин отец священник, своим торгашеством наносите урон экономике государства, в котором живете.
Отец Стефан даже слова молитв позабыл. Он ошарашено смотрел на местного Карацупу и не знал, что ответить.
— Вам, как работнику культа, должно быть стыдно заниматься спекуляцией, — продолжал таможенник, постепенно повышая голос, так как вокруг стали собираться прочие стражи таможенного и пограничного контроля.
Отец Стефан молчал.
— Вот скажите, зачем вам в церкви столько покрывал, — вопрошал таможенник, — каждый день банкеты устраивать?
Тут батюшкин голос и прорезался…
— Банкеты?! Да это покрывала покойников в гробу покрывать.
На таможне установилась тишина. Было слышно, как со стороны сопредельного государства летело, нарушая границу, три комара, как квакали лягушки в заграничном пруду, казалось, если еще прислушаться, то можно явственно услышать, как меняется время в разницу «один час» на рубежах родной Отчизны…
— Кого накрывать? — полушепотом вопросил таможенник.
— Покойников, — повысил голос отец Стефан, и, высмыкнув из пакета несколько изделий для усопших, предложил стражам рубежей:
— Вам надо? Возьмите!
Тишина грозила взорваться чем-то страшным и непредсказуемым. Все вольно или невольно отступили от стоявшего с покрывалами в протянутой руке священника и насуплено, недобро смотрели на него. Сзади послышалось:
— Так ты что, поп, всех нас похоронить решил?
Отец Стефан ответить не успел. К нему быстро подошел немолодой уже офицер и тихонько подталкивая его к машине, вполголоса затараторил:
