Александр Покровский - 72 метра
Всем подряд!
— Командирам боевых частей, начальникам служб прибыть в центральный пост на доклад! — разнеслось по отсекам.
Командир атомохода капитан первого ранга Титлов — маленький, скоренький, метр с небольшим (карманный вариант героя) нырнул через переборку в третий отсек.
Лодка в доке. Средний ремонт. Ее режут, аж верещит; съемные листы отваливают, оборудование выдирают, и обрубленные кабели торчат, как пучок скальпированных нервов. Всюду сварка, запах гари. Завод чувствуется. Личный состав уже бродит в обнимку с работягами, как стадо.
Всех подтянуть! Всех надо подтянуть! Занять, поставить задачу! Вставить всем подряд без разбора! Чтоб работалось! И без продыха! Никакой раскачки! Люди должны быть заняты! Не разгибаясь! Никакого простоя и спанья! Иначе — разложение! И офицеры! Офицеры! Офицеры! Начать прежде всего с офицеров! Сегодня же начать!
Командир Титлов вбежал в центральный.
— Смир-на-а!!!
Даже пневмомашинки замерли. Собранные командиры боевых частей образовали коридор, по которому он промчался до командирского кресла, как бычок, прибывший на корриду, добежал и рухнул в него, крикнув влет:
— Вольно!
В момент падения командирское кресло развалилось, просто трахнулось на палубу, старо было слишком, не выдержало, трахнулось, и командир Титлов вывалился из него, как младенец из кулька, скользнул по засаленной палубе и закатился под раскуроченный пульт, въехал. Голова сработала как защелка. Защелкнула. Никто не успел отреагировать.
— Эй! — крикнул командир Титлов, лежа на палубе распяленный, хоть горло у него и было зажато. — Чего встали?!
Этого было достаточно; все очнулись и пришли в движение — бросились выдергивать его за ноги, отчего рот у командира закрылся сам собой. Командир сопротивлялся, боролся, шипел:
— Порвете, суки, порвете…
Лягался и матюгался. Тогда все бросились корчевать пульт, на Титлова два раза наступили невзначай.
— Раздавите, курвы, раздавите, — рычал командир, — тащите домкрат, бар-раны…
Домкрат нашли после обеда; достали командира, поддомкратив, к вечеру.
Командир лично руководил своим доставанием.
Заняты были все.
Особенно офицеры.
Все подтянулись.
Когда командир встал, он вставил всем подряд!
Без разбора!
Чтоб работалось!
И без продыха!
Вот так вот!
А как же!..
Борзота
Когда конкретно на флоте началось усиление воинской дисциплины, я уже не помню. Помню только, что почувствовали мы это как-то сразу: больше стало различных преград, колючей проволоки, вахт, патрулей, проверок, комиссий, то есть больше стало трогательной заботы о том, чтоб подводник все время сидел в прочном корпусе или где-нибудь рядом, за колючей проволокой.
И с каждым днем маразм крепчал!
А командующие менялись, как в бреду, будто их на ощупь из мешка доставали: придешь с автономки — уже новый.
И каждый новый чего-нибудь нам придумывал.
Последний придумал вот что: чтоб в городке никто после девяти утра не шлялся, он обнес техническую зону, где у нас лодочки стоят, еще одним забором и поставил КПП. То есть после девяти утра из лодки без приключений не выйти. А в зоне патруль шляется — всех ловит. И как убогим к автономке готовиться — один Аллах ведает!
Связисту нашему, молодому лейтенанту, понадобилось секретные документики из лодки вынести. Пристегнул он пистолет в область малого таза, взял секреты под мышку и пошел, а на КПП его застопорили:
— Назад!
— Я с документами. — попробовал лейтенант.
— Назад!
Лейтенант с ними препирался минут десять, дошел до белого каления и спросил:
— Где у вас старший?
Старший — мичман сидел на КПП в отдельной комнате и от духоты разлагался.
Лейтенант вошел, и не успел мичман в себя прийти, как лейтенант вложил ему в ухо пистолет и сказал:
— Если твои придурки меня не пропустят, я кого-то здесь шлепну!
Мичман, с пистолетом в ухе, кося глазом, немедленно установил, что обстоятельства у лейтенанта, видимо, вполне уважительные и в порядке исключения можно было бы ему разрешить пронести документы.
Когда лейтенант исчез, с КПП позвонили куда следует.
Командующего на месте не оказалось, и лейтенанта вызвал к себе начальник штаба флотилии.
Лейтенант вошел и представился, после чего начальник штаба успел только открыть свой рот и сказать:
— Лейтенант…
И больше он не успел ничего сказать, ибо в этот момент открыл свой рот лейтенант:
— Я сопровождаю секреты! По какому праву меня останавливают? Для чего мне дают пистолет, если всякая сволочь может меня затормозить! Защищая секреты, я даже могу применять оружие!..
И далее лейтенант изложил адмиралу порядок применения оружия, благо пистолет был рядом, и свои действия после того, как это оружие применено. А начштаба, оцепенев спиной, очень внимательно следил за пистолетом лейтенанта — брык-тык, брык-тык, — а ртом он делал так: «Мяу-мяу!»
Вы думаете, лейтенанту что-нибудь было? Ничего ему не было.
И не было потому, что адмирал все-таки не успел сообразить, что же он должен в этом случае делать. Он сказал только лейтенанту:
— Идите…
И лейтенант ушел.
А когда лейтенант ушел, адмирал — так, на всякий случай, позвонил медикам и поинтересовался:
— Лейтенант такой-то у вас нормален?
— Одну секундочку, выясним! — сказали те.
Выяснили и доложили:
— Абсолютно нормален!
Тогда адмирал положил трубку и промямлил:
— Вот борзота, а? Ведь так на флот и прет, так и прет!
А блокаду с зоны, где лодочки наши стоят, скоро сняли.
И командующего заодно с ней.
Бес
Иду я в субботу в 21 час по офицерскому коридору и вдруг слышу: звуки гармошки понеслись из каюты помощника, и вопли дикие вслед раздались. Подхожу — двери настежь.
Наш помощник — кличка Бес — сидит прямо на столе, кривой в корягу, в растерзанном кителе и без ботинок, в одних носках, на правом — дырища со стакан, сидит и шарит на гармошке, а мимо матросы шляются.
— Бес! — говорю я ему. — Драть тебя некому! Ты чего, собака, творишь?
Бесу тридцать восемь лет, он пьянь невозможная и к тому же старший лейтенант. Его воспитывали-воспитывали и заколебались воспитывать. Комбриг в его сторону смотреть спокойно не может: его тошнит.
Бес перестает надрывать инструмент, показывает мне дырищу на носке и говорит:
— Вот это — правда жизни… А драть меня — дральник тупить… Запомните… уволить меня в запас невозможно… Невозможно…
— Ну, Бес, — сказал я, улыбаясь, потому что без улыбки на него смотреть никак нельзя, — отольются вам слезы нашей боеготовности, отольются… учтите, вы доиграетесь.
После этого мы выпили с ним шила, помочились в бутылки и выбросили их в иллюминатор.
Наутро я его не достучался: Бес — в штопоре, его теперь трое суток в живых не будет.
Пи-ить!
Автономка подползла к завершающему этапу.
На этом этапе раздражает все, даже собственный палец в собственном родном носу: все кажется, не так скоблит; и в этот момент, если на вас плюнуть сверху, вы не будете радостно, серебристо смеяться, нет, не будете…
Врач Сашенька, которого за долгую холостяцкую жизнь звали на экипаже не иначе как «старый козел», заполз в умывальник.
Во рту он держал ручку зубной щетки: Сашеньке хотелось почистить зубки.
Сашенька был чуть проснувшийся: последний волос на его босой голове стоял одиноким пером.
В таком состоянии воин не готов к бою: в глазах — песок, во рту— конюшня, в душе — осадок и «зачем меня мать родила?». Жить воин в такие минуты не хочет. Попроси у него жизнь — и он ее тут же отдаст.
— О-о-о-о-х! — проскрипел Сашенька, сморкнувшись мимо зеркала и уложив перо внутренним займом. — Где моя амбразура…
Хотелось пить. За ужином он перебрал чеснока, перебрал. В автономке у всех бывает чесночный голод. Все нажираются, а потом хотят пить.
«Чеснок — это маленькое испытание для большой любви», — некстати вспомнил Сашенька изречение кают-компании, потом он вытащил изо рта ручку зубной щетки, плюнул в раковину плевральной тканью и открыл кран.
Зашипело, но вода не пошла.
— Ну что за половые игры? — застонал Сашенька и рявкнул: — Вахта!
Вахты, как всегда, под руками не оказалось.
— Проклятые трюмные. Вахта-а-а!!!
Что делает военнослужащий, если вода не идет, а ему хочется пить? Военнослужащий сосет!!! Так, как сосет военнослужащий, никто не сосет.
Сашенька набрал полный рот меди и скользко зачавкал. Воды получилось не много.
— Ну, суки, — сказал Сашенька с полным ртом меди, имея в виду трюмный дивизион, когда сосать стало нечего, — ну, суки, придете за таблетками. Я вам намажу…
