Зарисовки в рассказах - Владимир Войновский
— Все! Вылечил!
— Ну, теперь давай меняться. Ты будешь больной, а я буду доктором. Хорошо?
— Давай!
Мы поменялись. Родители, до этого наблюдавшие со стороны, подсели ко мне с двух сторон. Они улыбались и хвалили доктора. Врач, смеясь и шутя, попросил меня открыть рот. Как-то незаметно из чемоданчика он достал какой-то чехольчик и развернул его за моей спиной. Я сидел раскрыв ротик, а дядя, не переставая говорить мне всякую всячину, какими-то палочками, то постукивал, то скрежетал по моим зубкам.
— Ага! Вот маленький червячок, который кушает зубик. Ага! А вот второй червячок, который портит второй зубик. Раз!
Родители поддакивали ему, вздыхали и охали. Доктор наклонился и открыл чемоданчик. Раз! И рядом со мной. О, ужас. Рядом со мной выросла бормашина. Дядя чем-то щелкнул. Что-то вставил. И… Цепкие и сильные руки родителей сковали мои движения настолько, что я не мог пошевелиться. Несмотря на мои извивания и потуги вырваться, доктор молча и четко делал свою работу. Ему успешно удалось подлечить два зубика, и он собрался перейти к третьему. Он сунул свой палец мне в ротик, а чья-то родительская рука слегка ослабла. И… Я мгновенно стиснул зубы.
— А-а-а-а-а!!! — доктор в этот миг перекричал даже меня.
Он попытался вытащить палец, но все было бесполезно.
— А-а-а-а-а-а!!!
Наконец, я ослабил челюсти и освободил палец доктора. Палец посинел. Из ранок сочились капельки крови. Лечение зубов было прекращено.
Я был наказан и отправлен в детскую. Мама и папа еще долго извинялись перед доктором. Боль внутренняя и внешняя были успокоены. Слегка причитающий доктор покинул нашу квартиру.
— Маленький, вот видишь, зубки лечить не больно. Просто чуть-чуть страшно. Правда? Взял дяде, сделал больно. А дядя доброе дело пришел сделать. Зубки хотел тебе вылечить. Ну, скажи маме, ведь не больно зубки лечить?
— Нет!
— Просто моему мальчику страшно. Правда?
— Да!
— А вот если наш мальчик сам вылечит зубки, что папа ему купит? А папа ему купит…
— Велосипед, — четко и громко произнес я.
— Опять велосипед. Да сколько можно? — папа развел руками.
— Погоди. Если наш мальчик вылечит зубки, папа купит ему велосипед? — в голосе мамы появились настойчивые нотки. Она смотрела на папу.
— Да! Купит! Купит!
На том и сошлись. На следующий день я сам, без мамы и папы, сидел в стоматологическом кресле и, превозмогая страх, лечил зубы.
Как-то, наверное, через неделю, я с папой пришел домой. Поужинали. Я собрался гулять. Папа говорит:
— Сынок, сбегай в сарай. Принеси, пожалуйста, фанерку. Я маме досточку на кухню сделаю.
Я пошел в сарай. Открываю дверь. А там…! А там стоит новенький двухколесный велосипед. Самый настоящий подростковый велосипед. Вот!
Вот такая сделка между страхом и мечтой.
Стихия
Раннее утро очень поздней весны. Шла вторая половина семидесятых годов двадцатого столетия.
Вместе с поселком просыпался наш дом, а вместе с ним и наша квартира. Папа встал первым. Надел спортивное трико. Накинул поверх футболки байковую рубашку и, захватив мусорное ведро, вышел из квартиры. Удобства, то есть туалеты, в те времена были на улице.
Неторопливо он спускался по лестничному пролету со второго этажа. Навстречу, с первого, одетый в дождевик и высокие рыбацкие сапоги поднимался сосед Григорий. Он преградил путь и внимательно осмотрел отца с ног до головы.
— Привет, Леонтьевич! — хитро улыбнувшись, поприветствовал он отца.
— Привет, Григорий! — охотно ответил на приветствие папа и хотел продолжить свой путь, пытаясь обойти соседа.
— Утро сегодня хорошее. Ни одного облачка. Солнышко лучами сверкает, — продолжил разговор Григорий.
— Твоя правда. Прямо как на материке, солнечные лучики весело пробиваются сквозь оконное стекло в комнату. Будят, — сказал папа.
— Вот и я про то же. А ты никак собрался мусорок повыкинуть?
— Да!
— В тапочках, смотрю.
— Да! А что?
— Нет, ничего. Просто так спросил. Ну, давай, — и сосед отошел в сторону, освобождая проход.
«Странный какой-то этот Гриша. Не от мира сего», — подумал папа. Он бодро и весело продолжил свой путь. Спускаясь по последнему лестничному пролету, папа думал о вопросах соседа. Ему стал понятен их смысл. Остановившись на предпоследней ступеньке, не решаясь ступить и шагу дальше, папа медленно опустил голову вниз. Ноги чуть выше ступни были в воде: «Откуда вода? Что такое? Да что происходит?». Медленно, ругая соседа, он поднялся на второй этаж. Перед входной дверью быстро снял мокрые тапочки и трико. Вошел в квартиру.
— А-а-а-а! Что-то ты сегодня быстро, — сладко потягиваясь, сказала мама. — А где трико?
— Ай …! — ругнувшись, отец подошел к окну и одернул шторы. — Вот это да-да-а-а!
— Что там?
— Да ты только посмотри.
Мама встала и подошла к папе. Они молча, застыв от изумления, смотрели на улицу. За окном, насколько позволял обзор, вправо, влево и прямо все, где еще вчера вечером была земля, было покрыто водой. Редкие прохожие в высоких рыбацких сапогах шли по колено в воде.
Паника? Нет, никакой паники, ни родители, ни мы, дети, не испытывали. Просто очень сильное удивление. Даже какое-то чувство бодрости, восторга и веселости переполняло всех нас. Пока мы с мамой завтракали, папа ушел договариваться с соседом взять напрокат лодку.
Приветствуя жителей поселка, вся наша семья на лодке отправилась на работу. Папа ловко справлялся с веслами. Лодка шла легко и весело. Тем же способом вечером мы вернулись домой.
В тот год было очень много снега. Весной, сходя талыми водами, он переполнил русло речки, и она вышла из берегов. Не везде, но были места, где речка сошлась с морем. Стихия длилась ровно неделю. Все это время поселок жил своей прежней жизнью. Люди быстро приспособились к новым условиям. Строители строили. Рыбаки рыбачили. Жизнь протекала в нормальном русле, без слез и паники. Никто не рвался на большую землю. Никто никого не пугал гигантскими волнами цунами и уходом под воду поселка.
С бодрым воодушевлением наводнение было встречено местной детворой и местными дворниками.
Первые, несмотря на родительские запреты, пускались в дальние плавания на самодельных плотах, тазиках, корытах и, конечно, если очень повезет, на лодках, бережно привязанных возле подъездов. Проводились морские баталии. После сражений участники возвращались домой мокрые и получали свои порции родительской ласки и заботы.
Вторые безмерно праздновали отсутствие
