Сами с усами - Виктор Михайлович Бобылев
В моем сценарии Разин экспансивен, трясти его начинает, когда видит, что обижают простого человека. И, по-моему, это искренне. Это так и было. Таким он остался в преданиях, таким создал его самый великий художник — народ.
— Василий Макарович, наш журнал «наполовину» молодежный. Что бы вы сказали молодым?
— Молодым-то у меня есть что сказать. Я не хочу, чтобы они разучились мечтать, я хочу только, чтобы они знали: к желанной цели их приведет разум и труд. Они сами, как говорится, творцы своего счастья. Я боюсь, что они слышали-переслышали это, и скривят недовольно лица, не дослушают меня.
Мне хочется быть очень убедительным, но я не могу найти слов более точных, чем эти два: разум и труд. Не вина этих слов, что их употребляют слишком часто, иногда попусту, всуе, притворно, ради хорошей оценки или чтобы породить в людях хорошее о себе мнение…
Слова эти не виноваты, они говорят правду, они вечны. Если бы тебя хоть сколько-нибудь мог убедить мой, например, опыт (я деревенский, жить начал трудно, голодно, рано пошел работать), то тоже в этом: главная сила на земле — разум и труд.
Здесь не должно смущать, что это слишком просто: за этой простотой люди за тридевять земель ходят, ее добывают всей жизнью. Это не просто, просто как раз не понять этого. За тобой право подумать, что разумному и трудолюбивому не всегда хорошо в жизни (скажем так: не всегда ему лучше всех), молодежь могла это уже заметить, но за мной право утверждать, что все ценное, прекрасное на земле создал умный, талантливый, трудолюбивый человек. Никогда еще в истории человеческой ни один паразит не сделал ничего стоящего, с этим молодые должны согласиться. Начинающим в литературе от души, с радостью и надеждой желаю выносливости и успеха. И хоть немного — удачи.
О мечте спрашиваете? Что касается мечты… Я не отвергаю мечты, но верую я все же в труд. Мечта мечтой, а когда мастер берется за дело, когда его руки знают и умеют сделать красиво, точно, умно, это подороже всякой мечты. Такие ребята — сами с усами. И еще: я не доверяю красивым словам. Мечта — слишком красивое слово. Слов красивых люди наговорили много, надо дел тоже красивых наделать столько же, и хорошо бы побольше.
Написал я недавно рассказ о великолепном мастере Семке Рысь, который жил-был в селе одном под названием Чебровка. Как-то пригляделся он к церковке, которая стояла в деревне Талица, что в трех верстах от Чебровки, и поразился: красотой она ему в душу, в самое сердце ударила. И решил мастер возродить былую красоту… Впрочем, вот он, этот рассказ. — Василий Макарович взял со стола тетрадку, полистал, поднял голову, спросил:
— Почитаем?
Я кивнул и услышал, как Семка ездил в райгородок, к батюшке действующей церкви, к митрополиту, в облисполком с единственной просьбой дать ему троих мужиков, и он бы до холодов отремонтировал талицкую красавицу, чтобы она стояла еще триста лет и радовала глаза и душу. «Как-то в выходной день, — глуховатым голосом читал Шукшин, — Семка пошел опять к талицкой церкви. Сел на косогор, стал внимательно смотреть на нее. Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица — столько лет стоит! — молчит. Много-много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее дожди, заносили снега… Но вот — стоит. Кому на радость? Давно уж истлели в земле строители ее, давно стала прахом та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величал или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе — на людную городскую площадь — там заметят. Этого заботило что-то другое — красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа. Милый, дорогой человек!.. Не знаешь, что и сказать тебе — туда, в твою черную жуткую тьму небытия, — не услышишь. Да и что тут скажешь? Ну, — хорошо, красиво, волнует, радует… Разве в этом дело? Он и сам радовался, волновался, и понимал, что — красиво. Что?.. Ничего. Умеешь радоваться — радуйся, умеешь радовать — радуй… Не умеешь — воюй, командуй или что-нибудь такое делай — можно разрушить вот эту сказку: подложить пару килограммов динамита — дроболызнет, и все дела. Каждому свое…»
Однако, к величайшему сожалению Семки, оказалось, что церквушка эта прекрасная как памятник архитектуры никакой ценности не представляет — простая копия владимирских храмов.
«Но красота-то какая! — все пытался упорствовать Мастер. — Она бы людей радовала — стояла». Но денег на ремонт не дали, и это очень обидело его, так и не уяснившего для себя, почему красота не заслуживает внимания.
Василий Макарович закончил читать, коротко, но очень заинтересованно спросил:
— Как?..
— Волнует, — одним словом ответил я, и писатель удовлетворенно, с едва заметной гординкой в голосе, произнес:
— Мы-то сами с усами… — Потом деловито: — Возьмете для журнала?
— Спасибо! Я сам хотел попросить.
Рассказ «Мастер» я увез с собой, и вскоре он был опубликован в журнале.
— Никак не пойму: в каждом вашем рассказе, даже самом «несмешном», наличествуют пронзительный такой юмор, а то и по смыслу — злая усмешка, — откуда они берутся?
— Никогда не ставлю себе это целью, но, видно, таков я по своему душевному складу, что без сатиры, без юмора, как говорится, ни туда и ни сюда.
— Вам однажды, после просмотра материала «Калины красной», Сергей Бондарчук сказал, что это — настоящее искусство, а вы крепко обиделись, даже, слышал, заплакали от обиды. Почему?
— Меня до слез обидело слово «искусство», оно порой звучит как уход от жизни, а ведь художник должен добиваться подлинности. Поймите, Прокудина я не играл, а был им, прожил всю его жизнь, и ту, что увидели на экране, и ту, что осталась за кадром.
Я знаю, когда пишу хорошо — пишу и как будто пером вытаскиваю живые голоса людей. Как бы это яснее выразить?.. Вот Белов. Я легко и просто подчиняюсь правде беловских героев. Когда они у него разговаривают, слышу их интонации знаю, почему молчат, если замолчали, порой — до иллюзии — вдруг пахнет на тебя банным духом.
«По всей бане так ароматы и пойдут!» — не много скажет вологодский расторопный
