Беру тебя напрокат (СИ) - Трифоненко Елена

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Через пару секунд я уже с грохотом вваливаюсь в зал. Ника замечает меня почти сразу, лицо у нее вытягивается, глаза распахиваются на пол-лица. Мне даже смешно. Не ожидала, милая? А зря!

Я тут же сбавляю шаг и подхожу к ее столику нарочито медленно. Мне хочется насладиться Никиной взволнованностью, продлить ее тревогу. В конце концов, ей же нравится играть на моих нервах — пусть и на своей шкуре почувствует, каково это — напрячься до кончиков пальцев.

— Привет! — я отодвигаю себе стул и по-хозяйски плюхаюсь рядом со злючкой.

Моя нога грубо тыкается в ее. Сегодня на Нике шорты, и мне видно, как кожа ее после соприкосновения с моим коленом покрывается мурашками. Я даже ухмыляюсь: приятно, черт побери, когда девушек от тебя бросает в озноб.

Ника пытается незаметно отодвинуться в сторону, но я тут же пресекаю эти попытки, взгромоздив руку на спинку ее стула.

— Как дела, киса? Скучала по мне?

Она нервно сглатывает:

— Вы уже вернулись? Я думала, вас не будет гораздо дольше.

Ее щеки чуть бледнеют, но выражение глаз из взволнованного становится раздраженным.

До меня доносится одуряющий аромат ее волос. Такой древесный, с миндальными нотками. Я чуть ли не против воли запускаю пятерню в Никины пряди, перебираю их в наигранной задумчивости:

— Что с ногой? Полегчало?

— Да, спасибо.

— Быстро же ты оклемалась, — мой голос сочится сарказмом.

— У меня просто мазь хорошая, — Ника с неприязнью отталкивает мою руку от головы, заправляет волосы за уши. — Я тебе потом запишу название.

— Да уж будь добра! Такое быстродействующее лекарство в аптечке нужно каждому.

— Это твой парень, Никки? — вдруг встревает в нашу беседу кривоносый спутник злючки. Говорит он по-английски и вроде бы без акцента.

На меня снисходит озарение: этот хмырь — иностранец, потому Ника так возбудилась. Небось, спит и видит, как переедет в Лондон, вэ кэпитэл оф Грит Британ. Девчонки же сейчас через одну о таком мечтают. Вот и эта туда же.

— Это мой коллега, Джон, — виновато лыбится иностранцу злючка. — Мы с ним вместе делаем видео.

— Ага, — киваю я и демонстративно кладу ладонь ей на бедро. — Наши отношения такие деловые…

Ника пытается скинуть мою руку, но я только усиливаю хватку. Мои пальцы буквально впечатываются в ее нежную кожу. Глаза у Ники стремительно сужаются до щелочек, в них полыхают молнии. Другой бы, наверное, уже испепелился от ее взгляда, но я выдерживаю его с показным спокойствием. И даже усмехаюсь.

— Петров, чего тебе надо? — наконец спрашивает она по-русски.

— Чтобы ты перестала врать. Меня бесят твои дешевые спектакли.

Я, как последний дурак, вглядываюсь в ее глаза в поисках совести. Но ни фига там нет! Ника едва заметно вздыхает, а потом изо всех сил пытается изобразить бесхитростность. Получается из рук вон плохо — ей явно тяжело что-то из себя корчить, когда я так близко.

— Не понимаю, о чем ты, — бормочет она не слишком уверенно. — Я всегда говорю людям только правду. То, что сейчас мне лучше, не дает тебе права в чем-то меня обвинять.

Ее мурлычущие интонации выбивают меня из колеи. Мои мысли стремительно концентрируются на одном — на желании впиться губами в губы этой маленькой дряни. И даже мысль о том, что она, возможно, только что лобзалась с кривоносым, не охлаждает мой порыв.

— Я и сама не ожидала, что нога так быстро пройдет, — щебечет Ника и чуть взволнованно облизывает губы.

В глазах у меня темнеет. Черт! Еще секунда — и я сорвусь — притяну ее к себе и таки накрою поцелуем ее лживый рот. И она это, кажется, понимает. По крайней мере, смотрит почти с превосходством.

Я отшатываюсь от злючки и тут же поднимаюсь на ноги. Мне хочется чем-то пригрозить ей, встряхнуть ее как-то, но на ум ничего не идет. В итоге я выдаю совершенно бессмысленное:

— Больше никаких спектаклей! Еще раз отчебучишь что-нибудь подобное обеденному представлению — пеняй на себя.

Она взвивается:

— Что? Что ты мне сделаешь, параноик? Выпорешь меня?

— Нет. Но есть вещи, которые ранят сильнее, чем порка.

— Например?

— Например, всеобщее общественное порицание. Обеспечить?

— О да, в этом ты силен, — словно против воли вырывается у Ники.

— В смысле?

Она поспешно отворачивается, делает вид, что не расслышала вопроса. Но я-то уже заинтригован. Я грубо, за подбородок, разворачиваю к себе ее лицо:

— Поясни.

— Ты и так все понял.

Вид у нее раздосадованный, глаза горят каким-то мстительным светом. И что это за фигня?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ярость в моей груди пульсирует темным сгустком. Переплавляется с недоумением.

— Я не собираюсь ломать башку над твоими тупыми загадками, — почти выплевываю я. — Есть что сказать — говори. Сплетен, что ли, каких-то наслушалась?

На ее лице проскальзывает целая круговерть эмоций. Но в итоге злючка с ними справляется, напускает на себя скучающее выражение.

— Отстань, Петров! — бурчит она и чуть нахохливается. — Не мешай мне общаться с новыми, интересными людьми.

— Ты сюда работать приехала, а не общаться.

Она закатывает глаза:

— И что? Мне теперь нельзя двадцать минут в кафе посидеть?

Я кошусь на кривоносого. Он смотрит на меня с ответным интересом, старательно улыбается. Хм… Может, мне таки стоит съездить ему по роже? Причины вроде нет, но желания — хоть отбавляй.

— Петров, да будь же ты человеком! — восклицает злючка. — Я ведь, правда, не вру. Нога прошла, и я просто решила выпить кофе с новым знакомым, пока вас нет. Чего ты взъелся?

К столику подваливает официант, выставляет перед злючкой и кривоносым коктейльные стаканы.

— Кофе, говоришь? — невольно скалюсь я. — А почему без круассанов?

Злючка краснеет. Кривоносый оживляется и предлагает угостить коктейлем и меня. И где только Ника откопала такое трепло? Я демонстративно игнорирую его сбивчивое английское лопотанье, сверлю взглядом злючку:

— У тебя час свободного времени. А потом будь добра — приведи себя в порядок и приготовься к съемкам. В восемь мы пойдем на вечернее шоу.

— Хорошо, — отвечает она с лицемерной улыбочкой. — Буду готова к половине восьмого.

Я выкидываю трубочку из ее стакана и махом опустошаю его наполовину. А потом тут же иду к выходу. В спину мне летит злобное бурчание, и это не может не радовать.

Чтобы немного встряхнуться, отвлечься от мысли о том, что злючка выстилается тряпочкой перед каким-то кривоносым иностранцем, я наведываюсь к парням. У них, конечно, не сьют, как у меня, но довольно уютно. В воздухе витает дух авантюризма.

Тоха зависает в интернете, а Пупс распластался на полу в странной позе и отчаянно сопит. При виде него я застываю на пороге:

— Это что?

— Это спорт, — флегматично поясняет Тоха. — Валера у нас решил заняться собой и теперь каждые четыре часа стоит в планке.

Меня почему-то настораживает такая внезапно проснувшаяся любовь к физкультуре.

— И ради чего пыжимся? — спрашиваю я, как бы невзначай. — Или ради кого?

Пупс в изнеможении плюхается пузом на ковер:

— Просто так для себя занимаюсь. А что, нельзя?

Вид у него слегка воинственный, и это настораживает меня еще больше. Вот только предъявить Пупсу пока нечего. Я миролюбиво улыбаюсь:

— Не, я всей душой за спорт, друг. Главное, не надорвись: нам твои пухлые ручонки еще очень нужны. Ты же помнишь, надеюсь, что к концу круиза у нас должны быть смонтированы все ролики?

— Помню. И первый влог у меня уже почти готов. Осталось совсем немного попыхтеть над переходами.

— Очень хорошо! — я даже как-то приободряюсь, отечески треплю Пупса по затылку.

Тоха снова поднимает на меня глаза, смотрит задумчиво. Такое чувство, будто он пытается разглядеть у меня признаки какой-нибудь смертельной болячки.