Виктор Шендерович - Неснятое кино
– Мераб? – на секунду оторвавшись от борща, уточнил С.
– Не Мераб, иностранец какой-то.
– Какой, к черту, иностранец… – пробурчал С.
В это время раздался телефонный звонок. И словно по звонку со стуком распахнулось окно. Бумаги, грудой лежавшие на подоконнике, сквозняком бросило в лицо С. Рефлекторно пытаясь поймать их, он задел тарелку. Упав, она разлетелась вдребезги. Телефон продолжал звонить.
– А, черт! – в сердцах закричал С.
– Что там у тебя? – раздался голос жены.
Озираясь на красное, расплывающееся по кухонному линолеуму борщевое пятно, он шагнул в коридор, вернулся, закрыл окно и опрометью бросился к трезвонящему аппарату.
– Могла бы подойти! – крикнул С. в сторону комнаты. – Да! Алло!
– Все равно тебя, – раздраженно крикнула жена.
– Господин С.? – с легким акцентом осведомилась трубка.
– Да, – сказал С.
– С вами говорит секретарь Американского общества любителей Эдгара По. Моя фамилия – Вильсон.
– Я слушаю вас, – сказал С., дикими глазами глядя на повернувшуюся от пишмашинки жену.
– Мы высоко ценим ваш многолетний интерес к творчеству нашего патрона… – сказал иностранец.
В горле у С. пересохло.
– Откуда вы знаете?
– О, да какая разница! – весело заявил иностранец. – Так вот, дело в том, что он был в Санкт-Петербурге.
– Кто?
Иностранец коротко рассмеялся:
– По. Эдгар Аллан По.
Наступила пауза, которую, немного придя в себя, прервал С.
– Господин… э-э…
– Вильсон, – дружелюбно подсказал иностранец.
– Да, простите… Господин Вильсон, но это давно опровергнуто… Этого не было!
За спиной С., невидимый ему, прилетел и по-хозяйски уселся на балконный поручень ворон.
– Было, было, – заверил иностранец. – Так не могли бы вы для нужд нашего общества сделать виды вашего чудесного города. В особенности тех его мест, где мог останавливаться наш замечательный соотечественник?
– Простите, но…
– Я думаю, вам лучше надо сейчас записать мой телефон, – чуть коверкая грамматику, сказал иностранец.
– Да-да…
Растерявшись от напора собеседника, С. не сразу нашел в свалке бумаг у телефона чистый клочок и ручку.
– Слушаю!
Несколько секунд он записывал.
– И еще, – сказал иностранец. – Не откажитесь, уважаемый господин С, принять от нашей фирмы маленький презент…
– Какой презент? – не понял С, но в трубке уже звучали гудки.
Ворон, оттолкнувшись сильными лапами от балконных перил, полетел прочь.
Когда С, положив трубку, обернулся от телефона, птицы за стеклом не было. А были сумерки, из комнаты доносился стук пишущей машинки, на кухонном линолеуме темнела борщевая лужа.
Человеческая река вынесла его из метро. Осторожно перешагивая через лужи на асфальте, С. двинулся вдоль серых, обесцвеченных тусклым утренним светом домов. Зашел в пустующую будку телефона-автомата, снял трубку, подергал рычаг… Телефон не работал. Не работал и другой, за углом. С досадой швырнув трубку на рычаг, С. вышел из будки и прибавил шагу: он опаздывал на работу. На жестяной крыше будки, безразлично глядя на людской поток, сидел ворон.
Войдя в издательство, С. поднялся по ступенькам и, кивнув вахтерше, хотел пройти к лифтам.
– Секундочку!
Он обернулся.
– Вам какой-то сверток.
– Мне?
Вахтерша вынула из недр стола нечто, свернутое, как чертеж, в трубку.
– Что это? – спросил С.
– От господина Вильсона, – прочла по журналу вахтерша и поджала губы.
Ему не работалось.
Отложив кипы редакционных фотографий, он снова набрал номер, но телефон у Лики по-прежнему не отвечал. Зато презент, обещанный – и доставленный! – загадочным поклонником Эдгара По, лежал на подоконнике. Еще раз начав крутить колесико телефона, С. вдруг положил трубку и протянул руку к свертку.
– Слушай, Васильева не было? – В комнату заглянула голова с косичкой.
С. отдернул руку от подоконника.
– Не было.
– Где ж он гуляет? – возмутилась голова и исчезла.
Что-то останавливало С. от того, чтобы вскрыть сверток прилюдно. Наконец оставшись в одиночестве, он нервным движением разорвал обертку.
Клочки бумаг с записанными на них именами и номерами телефонов валялись на полке у телефона, торчали из-за телефонной проводки. С. медленно пересмотрел их еще раз: стараясь не волноваться, вывернул карманы висевших в шкафу брюк, но того, что искал он – телефона давешнего иностранца, – не было, словно тот никогда и не звонил.
Однако обещанный им презент – старинный и, судя по всему, дорогой гобелен – лежал на тахте. С. присел рядом: помедлив, снова развернул его – огромный рыжий конь скакал мимо средневекового замка.
С. провел пальцем по гобелену.
– Бред какой-то, – пробурчал он и вышел из комнаты.
Перед полкой с телефоном С. остановился и в который раз обвел взглядом тесный закуток коридора.
– Тань, – окликнул он наконец жену, – я вчера телефон записывал американца этого. Ты не знаешь, где он?
– Не знаю, – бесстрастно ответила из кухни жена.
– Прямо тут где-то оставлял, – пожаловался С. – Ты не убирала?
– Я не домработница, – донеслось с кухни. – Я не обязана следить за твоими бумажками.
С. сорвался.
– Я не говорю, что ты обязана! – заорал он и опрометью кинулся в кухню. – Я не говорил этого! Я просто спросил: может быть, ты видела?
Жена, стоя у раковины, ожесточенно терла щеткой сковороду.
– Не видела! И не знаю я, кто тебе звонит и кому звонишь ты! Не знаю и знать не хочу!
– Дура! – закричал С. – Дура, при чем тут?..
И осекся.
Таня несколько секунд терла сковороду, потом повернула к нему стареющее лицо.
– При чем тут – что? – спросила она.
На третьем этаже хлопнула дверь, простучали вниз по лестнице шаги: С. вышел из подъезда и, перейдя двор-колодец, полутемный в ранних петербургских сумерках, завернул за угол. Там, уже невидимый из окон собственной квартиры, зашел в телефонную будку. Набрал номер, постоял чуть дольше, чем нужно было, чтобы понять: никто не подойдет. Вышел из будки и, вернувшись во двор, отпер большой висячий замок на обитой жестью двери подвала.
Через несколько секунд зажегся свет в подвале, опустились плотные тяжелые шторы.
В своей фотолаборатории, в красном свете безопасного для пленок фонаря, С. был похож на средневекового алхимика. Да и в самой процедуре печати было что-то завораживающее. Сходство с алхимиком усиливалось тем, что С. без перерыва бормотал что-то, и в бормотании этом повторялось:
– Вильямс, Уильямсон… Ч-черт, как же его?
Он заправил пленку в коробку и начал заливать проявитель.
Залив его, засек время и присел на табурет рядом, мыча что-то нечленораздельное.
Фамилия иностранца вертелась в сознании, напоминая что-то, но что именно, вспомнить не мог.
– Виллис, – пробормотал С., устанавливая фотоувеличитель на резкость. – Нет. Презент от фирмы… Твою мать, а?
Он привычно взял щипчиками первый отпечаток и опустил в ванночку с раствором. Через несколько секунд на листе стало медленно появляться смеющееся лицо Лики.
Стрелки старенького будильника показывали начало десятого.
Снился звонящий телефон, упавшая тарелка и красная борщевая лужа на линолеуме. А телефон все звонил. Потом оказалось: звонят в дверь и уже не во сне.
– Телеграмму примите, – хмуро сказала тетка с тяжелым лицом.
– А?
С. – в утреннем ознобе, полуодетый – топтался в прихожей. Буквы в телеграмме прыгали, не желая становиться словами. Он смотрел в телеграфный бланк, ничего не понимая. Наконец – прочел.
– Распишитесь, – сказала женщина, подставляя тетрадь с привязанным огрызком карандаша. – Распишитесь! – повторила она.
С. чиркнул по бумаге, и почтальонша исчезла, оставив его в прихожей – полуодетого, с телеграммой в руке.
Он вошел в комнату. Еще не начинало светать. Жена спала. Он немного постоял, глядя на нее, потом побрел на кухню. Там стоял на столе стакан с остатками ночного чая. С. плеснул в него воды из чайника, поднес ко рту. И, поставив обратно, снова уставился в телеграмму.
«ЛИКА УМЕРЛА ТЧК СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙТЕ»
Электричка, почти пустая в этот рассветный час, отползла от перрона и через несколько секунд скрылась в стене тумана.
В предпоследнем вагоне, у окна, глядя невидящими глазами на медленно плывущий мимо пейзаж, сидел С.
…Электричка, разогнавшись, летела мимо спящих петербургских кварталов, пронизывала отсыревший за ночь воздух, короткими гудками будила пригород. Взлетали наверх и снова падали провода.
С. задремал и в тяжелой полудреме увидел лицо Лики – на своих фотографиях, в кювете с закрепителем, – чудесное, открытое, смеющееся, совершенно живое лицо.
Вдруг, заскрипев всеми сочленениями, электричка остановилась посреди перегона. С. открыл глаза, несколько секунд бессмысленно смотрел в окно на застывший, утонувший в молоке пейзаж, потом огляделся. Немногочисленные пассажиры спокойно подремывали или просто сидели, глядя в никуда. Вдруг, как всегда хрипло и неразборчиво, забурчало вагонное радио.
