Виктор Шендерович - «Здесь было НТВ», ТВ-6, ТВС и другие истории

Виктор Шендерович

«Здесь было НТВ», ТВ-6, ТВС и другие истории

Еду на работу, опаздываю, ловлю машину:

– Останкино!

– Сколько?

– А сколько надо? – интересуюсь.

– Ну, вообще тут полтинник, – говорит водитель, – но вам… – Улыбка.

Я понимаю, что поеду на халяву.

– Давайте – восемьдесят? Вы же «звезда».

Программа «Итого», сделавшая меня «звездой» с правом проезда за восемьдесят вместо пятидесяти, начиналась с идеи вылезти из-за кукольных спин и заговорить своим голосом. Запросилось наружу мое театральное прошлое, а кроме того – давно хотелось приблизить комментарий к злобе дня.

В «Куклах», с их сложной технологией, сдавать очередной сценарий приходилось во вторник, в эфир же программа шла только в воскресенье. А за пять дней в России может произойти черт знает что, вплоть до полной перемены власти.

Несколько раз «Куклы» попадали в эту пятидневную ловушку, и с довольно печальными результатами. Текст, актуальный во вторник, к выходным оказывался абракадаброй, не имеющей отношения к реальности.

И на ушах по этому поводу мы стояли регулярно.

Самый выразительный случай такого рода произошел в дни правительственного кризиса в сентябре 1998-го. Депутаты дважды забодали кандидатуру Черномырдина – и все шло к тому, что Борис Николаевич насупится, упрется и выдвинет ЧВСа в третий раз. В расчете на этот вариант развития событий сценаристом Белюшиной были написаны очередные «Куклы». Но жизнь пошла враскосяк со сценарием. В среду, когда программа была написана, озвучена и уже полным ходом шли съемки, мне позвонил гендиректор НТВ Олег Добродеев.

– Витя, – сказал он негромко. – Дед хочет Лужкова.

– О господи, – сказал я. – Точно? – спросил я чуть погодя.

Олег Борисович несколько секунд помолчал, давая мне возможность самому осознать идиотизм своего вопроса. Что может быть точного в России, в конце XX века, под руководством Деда?

– Пиши Лужкова, – напутствовал меня гендиректор и дал отбой.

Я позвонил Белюшиной – она ахнула – и мы приступили к операции. Скальпель, зажим… Диалог, реприза… Через пару часов ЧВС был вырезан из сценарного тела, а на его место вживлен Лужков. Когда я накладывал швы, позвонил Добродеев.

– Витя, – негромко сказал он. – Только одно слово.

У меня оборвалось сердце.

– Да, – сказал я.

– Маслюков, – сказал Олег Борисович.

– Это п….ц, – сказал я, имея в виду не только судьбу программы.

– П….ц, – подтвердил гендиректор НТВ.

– А это точно? – опять спросил я. – Кто тебе сказал?

– Да я как раз тут… – уклончиво ответил Добродеев, и я понял, что Олег Борисович находится там. Мне даже показалось, что я услышал в трубке голос Деда.

Галлюцинация, понимаешь.

Я позвонил Белюшиной, послушал, как умеет материться она – и мы приступили к новой имплантации. Лужков с ЧВСом были вырезаны с мясом. Окровавленные куски текста летели из-под моих рук. Время от времени в операционную звонил Добродеев с прямым репортажем о ситуации в Поднебесной.

– Лужков, – говорил он. – Лужков, точно. Или Маслюков. В крайнем случае, Черномырдин.

К вечеру среды были написаны все три варианта.

В четверг утром Ельцин выдвинул Примакова.

Сценарист Белюшина уже не материлась, но и переписывать сценарий больше не могла. Ее нежная психическая структура оказалась неприспособленной к грубым реалиям Родины. Примакова в располосованный сценарий я вшивал самостоятельно – и до пятницы (дня голосования в Думе) молился за Евгения Максимовича всеми доступными мне способами.

Не то чтобы я мечтал о его премьерстве – просто очень хотелось передохнуть.

Сильно передохнуть не получилось: телевидение втянуло меня с потрохами. Не могу сказать, что это был мой личный выбор. Как по другому поводу сказано у Довлатова: это не любовь, это судьба.

Первая программа «Итого» вышла в эфир 19 апреля 97-го года, и это изменило мою жизнь довольно кардинально. Через какое-то время со мною начали здороваться прохожие. Некоторые кивали совершенно автоматически, как шапочному знакомому. Интеллигентные сограждане улыбались одними глазами. Сограждане попроще брали за рукав и начинали общаться, преимущественно на «ты». Совсем простые требовали, чтобы я с ними немедленно выпил – и обсудил жизнь. Мысль о том, что мы незнакомы, не приходила им в голову, и в каком-то смысле они были правы.

Не буду кокетничать: это неудобство – вполне посильная плата за приязнь своего народа.

Пришлось привыкать и ко встречам с собственным именем в самых неожиданных контекстах. Поначалу я обижался и даже звонил в редакции, но потом плюнул – и виртуальный «Шендерович», окончательно отделившись от меня, зажил своей собственной жизнью. Он эмигрировал в Америку и разводился с женой, владел престижным московским клубом, говорил какие-то немыслимые пошлости в интервью, которых я не давал, а однажды был госпитализирован с сердечным приступом. Добрые люди сообщили об этом по телефону моей маме – по счастью, как раз в тот момент, когда у мамы был я сам.

Наконец, в одно прекрасное утро, заглянув в интернет, я обнаружил там висящий на пол-экрана анонс: «Шендерович обвиняется в убийстве испанки». Покрывшись холодным потом, я щелкнул «мышью» – и через несколько секунд выяснил, что речь идет об испанском хирурге Херардо Шендеровиче, зарезавшем пациентку. Ну и однофамильцы у меня…

Как в анекдоте про Пушкина и Муму: женщину зарезал Херардо – а к следователю позвали… В общем, я в очередной раз дописался. В одно прекрасное апрельское утро 99-го года мне позвонили из московской прокуратуры и попросили зайти.

Эту хохму я уже знал. Из-за «Кукол» меня допрашивали еще в девяносто пятом, и признаться, я думал, что уже хватит. Но, как выяснилось, история действительно движется по спирали.

На сей раз в дальнюю дорогу меня позвал депутат Государственной думы коммунист Никифоренко. Этот государственный муж обратился к Генпрокурору Скуратову с просьбой «рассмотреть коллективное письмо из г. Оренбурга о телепередачах г-на Шендеровича, который частенько любит подменять сатиру хамскими высокомерными оценками известных политиков страны, избегая оскорблений в адрес Президента» (курсив мой – В.Ш.).

Коммунист Никифоренко знал, кому жаловаться – прокурору Скуратову, после показа по РТР его досугов с проститутками только и оставалось, что стать борцом с антинародным режимом. Но это – подробности, а спираль исторического развития состояла в том, что весной 99-го отсутствие оскорблений в адрес Президента России уже являлось обстоятельством, отягчающим вину.

И опять – мою.

Тут следует вспомнить, что следующим хозяином Кремля в то время, по всем раскладам, выходил Примаков. Евгений Максимович еще не был близко знаком с творчеством Сергея Доренко и думал, что рейтинг – это то, что растет. Коммунисты и особисты по такому случаю смелели день ото дня. В похожей ситуации Хлестаков замечал чиновнику Землянике: «Помнится, вчера вы были меньше ростом…» В сентябре 1991-го эти господа были счастливы уж тем, что их не поднимают за шею вслед за их железным Феликсом, но к концу десятилетия помаленьку начали снова входить во вкус, восстанавливая навыки руководства страной.

Навыки восстанавливались быстро. Мерзости делались теперь не от шальной коржаковской удали, а как положено – по многочисленным просьбам трудящихся. Тут самое время перейти собственно к коллективному письму из Оренбурга, которое сопроводил в прокуратуру бдительный слуга народа.

По части патриотизма это сочинение было исполнено на пять с плюсом, чего не скажешь о правописании. Оно и понятно: озабоченному патриотизмом не до подробностей родной грамматики.

«В одной из передач, – писали обиженные мною и Богом граждане, – одна из кукол изображала женщину с русой косой, в русской национальной одежде, с голубыми глазами (т. е. русская) где на вопрос «Что делать?», присловутый «Мозговед» Шендеровича предписал русским «трудотерапию»…

Продравшись сквозь патриотический синтаксис, я сел писать покаянное объяснение, первую фразу которого мне продиктовал добрый следователь.

«…По существу заданных мне вопросов могу показать следующее. Я действительно являюсь постоянным автором сценариев программы «Куклы». Однако ни в одном из выпусков этой программы не было куклы с русой косой, в русской национальной одежде, с голубыми глазами, как утверждается в письме из Оренбурга.

Нечто похожее было в программе «Итого». А именно: в выпуске за 26 декабря 1998 г. психиатр Андрей Бильжо, говоря о пациентке Р. с аналогичными приметами (коса, одежда, цвет глаз), действительно прописал ей «трудотерапию».

В ответ на запрос депутата Ю. Никифоренко поясняю, что под пациенткой Р. авторы программы имели в виду Россию. Поясняю также, что это не оскорбление, а метафора.