Виктор Шендерович - Неснятое кино
Проверили и опровергли, разумеется, много десятилетий спустя, когда человечество наконец уяснило, какой гений подыхал в нищете у него под боком.
И тем не менее – Эдгар По выдумал себе два года жизни в России!
Это толкнуло нашу фантазию, и психологический триллер (в каком еще жанре мог появиться здесь Эдгар По?) начал помаленьку проступать сквозь туманные пейзажи питерских пригородов.
Сценарий был послан на американский конкурс. С тем же успехом мы могли послать его на деревню дедушке. Но разве могу я считать потерянными полгода жизни, проведенные в магнетическом поле великого бостонского скитальца?
Я вчитывался в новеллы, я своими руками перевязывал его сюжетные узлы и вместе с героем фильма искал следы Эдгара По на серых невских берегах…
Птица по имени NEVERMORE
Психологический триллер
Стоял октябрь, и рассветало только к восьми.
В тумане темнела громада Исаакия. Громыхал по Лиговке трамвай; Мойка неспешно заворачивала за мост; на перилах и фонарях моста застыла крупная морось. Мерно маша крылами, над рекой пролетел ворон. Щелчок затвора на секунду остановил его полет.
Стоявший у моста в этот неурочный час человек – мужчина лет сорока – поднял голову от видоискателя.
…Домой он возвращался засветло. На улицу уже выходили прохожие, но город еще отсыпался после трудовой недели. Во дворе дома, ежась от сырого петербургского ветра, человек выгреб из кармана плаща мелочь и нашел монетку.
– Алло… – ответил ему сонный женский голос.
– Это я, – сказал человек. – Доброе утро.
– А который час, – без выражения спросил голос.
– Не знаю, – сказал человек.
– И я не знаю, – сообщила она.
– Прости, олененок, – ответил он. – Я позже не мог.
– Ты не из дома?
– Ты мой догадливый, – ответил он.
– Су-мас-шедший! – засмеялась она и нравоучительно добавила: – По ночам надо спать! – Он не ответил. – Алло!
– Ты сегодня приедешь? – спросил он.
Входную дверь он открыл почти бесшумно и так же бесшумно ее за собою запер. Аккуратно поставил ящик с фотоаппаратурой, заглянул в комнату: жена спала. Прикрыв дверь, он прошел на кухню. Поставил чайник на огонь, отрезал ломоть хлеба, оторвал стрелку лука, росшего в майонезных банках на подоконнике, ткнул им в соль, съел. Качнул головой, сказал сам себе:
– Старый идиот!
И рассмеялся.
– Здравствуй.
Она стояла против него – в беретике и легком плаще. Стояла и морщила нос.
– Здравствуй.
– Ты последний раз предупреждал, чтобы я не опаздывала… – виновато сказала она.
С. (так мы будем звать героя нашей истории) кивнул.
– А я опять опоздала.
– Опять, – подтвердил он.
– Что же теперь будет? – в притворном ужасе спросила она.
– Теперь – все, – вздохнул С. – Мороженого не куплю.
– Ой, дяденька, дяденька! – Она запрыгала вокруг него. – Купи мороженого!
Они сидели в кафе. Она ела из вазочки мороженое и рассматривала фотографии. С. смотрел на нее.
– Здорово… – выдохнула она наконец.
Он смотрел на нее.
– Он у тебя такой таинственный, – сказала она. – Какой-то совсем незнакомый город. Хочется пожить – там… – Она подняла глаза. – О чем ты сейчас подумал?
– Я? Ни о чем.
– Неправда! Ты на меня посмотрел и о чем-то подумал!
– Ешь, – сказал он. – Растает.
– Скажи!
Он рассмеялся. Она смотрела на него.
– Ты, упрямое существо… – предупредил С.
– Ну? – вдруг посерьезнев, тихо сказала она.
Несколько секунд они не отрываясь смотрели друг другу в глаза.
– Я подумал, – сказал он, – черт с ними, с фотографиями. У меня в кармане ключ от квартиры.
– Где деньги лежат?
– Нет, просто от пустой квартиры.
Опустив голову, она аккуратно отделила от пломбира кусочек и разделила его пополам.
Сырой осенний Петербург прилип к прямоугольнику окна: в полусумраке необжитой квартиры С. бережно вел Лику сквозь все па вечного любовного танца, и напряжение уходило из ее тела…
– Ты меня любишь? – спросила она.
Не ответив, он, как на кнопку звонка, нажал пальцем на ее нос:
– Дзынь!
Они поцеловались, и она снова примостилась к нему на плечо. Он лежал, неотрывно глядя в темнеющий за окном город.
– Ты не ответил, – услышал он ее голос.
Теперь, украдкой встречаясь на городских углах, они спешили спрятаться в свое новообретенное убежище. Осень теряла цвет, кончался октябрь…
Он лежал, привычно глядя в серый квадрат за оконной плоскостью. Из ванной комнаты доносился шум льющейся воды. Он встал, быстро натянул на себя брюки и подошел к окну. Открыл форточку, глубоко втянул сырой свежий поток. За сеткой проводов и цинком крыш, неудержимо притягивая взгляд, темнел купол Исаакия.
Прошлепав в коридор, он втащил в комнату ящик с аппаратурой, поменял объектив и начал колдовать над диафрагмой.
Сзади раздался смех.
Она стояла в дверях – в его рубашке, с распущенными по плечам волосами.
– Стой где стоишь! – крикнул он и потянулся в ящик к другому фотоаппарату.
– Не надо!
– Не уходи! Секунду!
– Ну я прошу!..
Он вскинул фотоаппарат. Она опрометью скрылась за косяком двери. Он в недоумении опустил руки.
– Лика! – позвал он.
Никто не ответил ему.
Он вышел в коридор, прошел в кухню. Лики нигде не было.
Дверь в ванную комнату была заперта.
– Олененок, я не буду тебя снимать. Выходи, – пообещал он, прислонившись к двери.
– Честно?
– Честное пионерское, – поклялся он и ушел комнату.
Через минуту ее недоверчивое лицо осторожно появилось из-за косяка. С., скрестив ноги по-турецки, сидел возле своего ящика.
– Закрой свой сундук, – потребовала она.
В ответ он торжественно щелкнул замком.
– Ну то-то, – сказала она. – Агрессор.
И появилась из-за косяка вся – в одной рубашке, освещенная вдруг выстрелившим из-за туч солнечным лучом.
– Иди сюда, – сказал он.
– Не-а.
С., хитро улыбаясь, потянулся к ящику с фотоаппаратом.
– Ты обещал, – напомнила она.
С. медленно, как охотник, боящийся спугнуть дичь, открыл крышку.
– Ты обещал, – сказала она. В глазах стоял страх.
От пригородной станции, на которой жила Лика, до ее дома надо было еще ехать на автобусе. На кругу конечной остановки было пусто: они стояли под серым, сеющим мелкую морось небом и целовались на глазах у какого-то неодобрительного мужика.
– Ну, иди, – сказала она наконец. – Электричку пропустишь.
– Пропущу, – подтвердил он.
– Иди. У тебя, наверное, дел…
Он пожал плечами.
– Тогда давай пойдем пешком?
Они шли через парк, поминутно припадая друг к другу.
– Стой! – вдруг сказал он. – Смотри!
Только начинало смеркаться, косые слоистые куски солнца лежали в просвете между влажными стволами.
Сделав несколько снимков, он перевел объектив на нее.
– Нет, нет! – Лика в неподдельном испуге закрыла лицо руками.
– Что с тобой?
– Я боюсь, – ответила она.
– Чего? – изумился С.
Лика не ответила.
Несколько метров они прошли молча.
– Жизнь уходит, – вдруг сказала она.
– Ты-то откуда знаешь? – усмехнулся он.
– Ты не понял. Жизнь уходит – от человека на его фотографии. Я читала.
– Что за ерунда! – воскликнул он.
Лика упрямо замотала головой:
– Уходит. Правда-правда.
– И ты во все это веришь?
С. обогнал ее и пошел спиной вперед, испытующе заглядывая в смущенное девичье лицо.
– Не во все. Во многое.
– Жуть! – С. скорчил страшное лицо.
Лика рассмеялась, и он незаметно, не целясь, щелкнул затвором фотоаппарата.
– И в черный астрал веришь? – спросил он завывающим голосом.
– Да! – принимая его игру, выкрикнула она.
Он успел сфотографировать ее еще раз.
– И в прорицание?
– Да!
– И в заряженную водичку?
– И в водичку! – хохоча, заявила она.
С. без перерыва щелкал затвором.
– Даю установку! – прогудел он. – На счет «десять» из вас выходит к чертовой матери вся эта ерунда…
Через несколько секунд они опять целовались. Ящик с фотоаппаратурой болтался на его плече, мешая поцелую, и С. осторожно поставил его на землю.
За стеклом сгущались сумерки; черное на серо-лиловом, раскачивалось от ветра дерево. Поглядывая в окно, С. жадно ел борщ. Из комнаты доносился стук пишущей машинки, потом прекратился.
– Ну, что? – спросила, выйдя в коридор, жена. – Наснимался?
– Ага, – ответил С.
– Где был? – поинтересовалась она, ненароком обнюхивая его куртку, висевшую в прихожей.
– Да… в Парголово.
– Красивые места, – сказала она.
Он пожал плечами:
– Да ничего…
– Ну и славно, – без выражения сказала она. И ушла в комнату. – Тебе звонил кто-то… с акцентом! – донеслось уже оттуда.
– Мераб? – на секунду оторвавшись от борща, уточнил С.
– Не Мераб, иностранец какой-то.
