Гаральд Бергстед - Праздник Святого Йоргена
И после второго куплета тут же грянул третий:
Слезы потоком текут из глаз, —блаженство и сладость плача!
Коронный вор уже не пытался остановить поющих. Всякий раз, когда хор затихал, находилось с десяток паломников, которые лезли вон из кожи, лишь бы показать, что они знают, как начинается следующий куплет, и снова над толпой звучал псалом:
Пойте же, дети, радуйтесь вновь,Йоргена сердце согрела любовь…
И новая буря восторга прокатывалась по толпе.
Еще вчера он мечтал о том, как взорвет ко всем чертям этот праздник святого Йоргена, обрушится на эту дурацкую ребячливость и исступленный фанатизм и возвратит людям здравый рассудок; он покончит со всей этой болтовней о плащах и милости божьей, покончит с нелепыми обрядами и шутовством и превратит собор во вместилище народной мудрости и здравого смысла.
Но глядя на это множество глаз, которые светились слепой наивной верой, глядя на это море глупцов, которые, словно первобытные звери, взирали на него с какой-то сопливой беспомощностью, и тупым страхом и в своей почти идиотской религиозности не желали большего, как уютно слиться с толпой таких же фанатиков, подчиняясь их стихийному натиску… глядя на них, Микаэль вдруг понял, что эти несметные толпы богомольцев сами ищут святые храмы, чтобы смотреть на них снизу вверх, подобно тому как зверь смотрит на солнце, ищут чудотворные плащи и сбегаются к ним со всех сторон, пуская от восторга в штаны; и ни у кого из этих скудоумных согбенных существ не появится ни одной светлой мысли, до тех пор пока у них будет главный капеллан, с чьих слюнявых губ они получают разжеванные и пережеванные истины, подобно тому как дети получают разжеванную пищу изо рта кормилицы.
Микаэль подумал, что этих первосвященников и главных капелланов можно все же понять. Они уже не могут не лицемерить. Иначе богомольцы по своей глупости и скудоумию просто не станут их слушать. И капелланам ничего не остается, как плести всякую чушь, рассказывать всевозможные небылицы и так часто лгать, что они уже и сами не способны отличить правду от лжи. И вот они стали отъявленными мошенниками, хитрыми и жадными.
Душа Микаэля содрогалась от отвращения. Но он был не в силах вырвать этих людей из сильных и цепких рук кровососов первосвященников. Как-никак эти руки управляли ими уже сотни лет…
* * *Лебеди скрылись за далекими горами. Он страстно желал улететь, улететь вслед за ними. Ведь они жили на лоне великой и могучей природы, где нет первосвященников, нет божественного провидения, нет плащей и капелланов…
Паломники пропели восьмой куплет, заключив его словами:
От века и до века да славится наш Йорген!
Коронный вор зделал знак рукой, и тут же воцарилась мертвая тишина. Тысячи глаз буквально смотрели ему в рот, ловили каждое движение его губ.
— Друзья мои! — начал он. — Итак, я посетил свой собор, повидал свою невесту и теперь со спокойной душой могу покинуть вас. Однако незабываемые дни, которые я провел среди вас, никогда не изгладятся из моей памяти.
Но перед тем как уйти, мне хотелось бы напомнить всем вам мудрые слова пророка: «Тот, кто доволен, никогда не унывает, а тот, кто унывает, никогда не бывает доволен!» Это поистине мудрые слова, слова, имеющие глубочайший смысл, который великий пророк раскрыл для всех истинно верующих, и слова эти дадут нам благодатную пищу для размышления в часы досуга, когда мы попытаемся проникнуть в их сокровенную суть. Итак, прощайте, дети мои, прощайте!
В толпе послышались жалобные крики и плач:
— О святой Йорген, останься с нами. Побудь с нами еще, святой Йорген!
— Увы, я не могу остаться! — воскликнул Микаэль. — До меня дошли важные известия, и, очевидно, самой судьбе угодно, чтобы я отбыл сегодня же, иначе будет поздно. Я не из тех, кто противится воле судьбы, да и вы, я полагаю, не захотите толкнуть меня на этот опаснейший путь.
— Нет, нет! — раздалось в толпе.
— Но, Йорген, ты же обещал исцелить сегодня всех больных и увечных! — закричал старый Тобиас из Нокебю, желая доставить святому удовольствие и заодно показать всем, в каких он приятельских отношениях с самим святым Йоргеном.
— Да, да! — завопили увечные паломники, стараясь протиснуться поближе к святому.
«Черт бы побрал этого старого идиота из Нокебю, — подумали первосвященники.
— Теперь все погибло».
Однако святой лишь улыбнулся и добродушно покачал головой.
— О маловерные! — воскликнул он. — Неужели вы думаете, что я забыл об этом?
— Нет, нет! — кричали паломники.
— Или я заслужил ваше недоверие?
— Нет, нет!
— Разве не сделал я для вас так много, что это превзошло ваши самые смелые ожидания?
— Сделал, сделал!
— Так слушайте же меня, — продолжал святой Йорген. — Здесь передо мной столько больных, увечных и калек, что, как вы сами понимаете, я не могу исцелять каждого в отдельности. Не так ли?
— Исцели хоть меня, — раздался чей-то крик.
— И меня! И меня! — понеслось со всех сторон. Завязалась невообразимая давка.
— Нет, нет! — вскричал святой. — Было бы жестоко исцелить одних и не исцелить других. Избави бог от подобной несправедливости! Но я сделаю иначе. Слышите ли вы меня?
— Слышим, слышим!
— Так вот, сегодня вечером, сразу же после захода солнца, войдите попарно в Соборную рощу. Поняли?
— Поняли!
— В северной части рощи растет моя священная ивовая изгородь. Отрежьте себе по маленькой веточке и отнесите домой. Посадите веточку в цветочный горшок и поливайте колодезной водой, зачерпнутой при лунном свете. И знайте, что первые семь листочков, которые зазеленеют на вашей веточке, обладают чудодейственной силой! Сорвите их! Но не сорвите по ошибке восьмой листок, ибо в нем таится яд, который сразу же уничтожит целительное действие семи первых листочков. На этих семи листочках сделайте настой и пейте его, но медленно и с молитвой. Тогда совершится чудо, и вы все поймете, что я всегда выполняю свои обещания… Однако моя священная дорожная карета уже готова. В нее уже положили священные окорока и запрягли священных соборных быков. Итак, прощайте, прощайте! От всего сердца говорю вам: прощайте, до новой встречи!
И снова буря восторга. Паломники машут руками, у многих из глаз текут слезы, и вдруг все дружно запевают псалом:
Пусть глупы мы и убоги,и бедны, и хромоноги,лик наш радостен и светел,ибо Йорген нас приметил,
Впереди всех стоит и поет старый Коркис. Руки у него трясутся, по серебристо-белой бороде текут слезы, но он радостно улыбаотся и не отрываясь смотрит на святого своими ясными, умными глазами.
И когда Коронный вор увидел, как легко этот умный благородный человек поддался дешевому и грубому обману, ему стало горько и тоскливо. Он резко повернулся к первосвященникам, словно желая выместить на них свою горечь и досаду, и властно сказал:
— А теперь, святые отцы, настала минута расставания. Пусть каждый из вас приблизится и поцелует мне на прощанье руку.
Лица у первосвященников вытянулись, однако один за другим они подходили к святому Йоргену и лобзали его руку. Паломники смотрели на них во все глаза.
— Прощай, гроссмейстер, охраняй мой собор и никому, слышишь, никому не давай водить себя за нос.
— Мошенник! — вырвалось у гроссмейстера, когда он почтительно целовал руку святого.
— Прощай, хранитель плаща! Снова повесь этот плащ в моем святом соборе. И да не осквернит твоих святых рук какая-нибудь гнусная подделка.
— Как это трогательно! — прошамкала старуха с провалившимся носом, обращаясь к старику с заячьей губой, и вытерла передником глаза.
— А все-таки он любит их! — умиленно сказала хромая девушка какому-то карлику.
— Ну а как же! Они ведь тоже святые люди! — заметил старый гнусавый паломник своему косоглазому соседу.
— Вот уж истинно! И нам надо почитать святых! — сказала плачущим голосом старуха ребенку с раздувшейся от водянки головой.
Так думали паломники.
Отъезд
Итак, святой Йорген простился с господами первосвященниками. Последним к Микаэлю подошел главный капеллан. Святой Йорген прошептал ему на прощанье несколько слов, и тот, пошатываясь, вернулся на свое место. Очень уж велика была горечь расставания!
А было вот что…
Несколько мгновений святой в упор смотрел на капеллана. Его голова была гордо закинута назад.
— Пес, паршивый пес! — прошептал Микаэль. — Склони голову и поцелуй руку своего сына, моля о прощении за то, что произвел его на свет и украл у него честное имя.
Капеллан весь дрожал от ярости, но все же склонился и поцеловал руку сына.
