Николай Лейкин - Наши за границей

— Пянъ и бёръ… — сказала Глафира Сеневовна. — И побольше. Боку…

— Пянъ-беръ… — повторилъ Николай Ивановичъ.

— Oui, oui, monsieur… Un déjeuner…

— Да, да… Мнѣ и женѣ… Ну, живо…

Слуга побѣжалъ исполнять требуемое.

XXV

Когда Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна умылись, поспѣлъ и кофе. Тотъ-же слуга въ потертомъ пиджакѣ и четырехъ угольномъ бумажномъ колпакѣ внесъ подносъ съ кофейникомъ, молочникомъ и булками. Прежде всего Николая Ивановича поразили громадныя чашки для кофе, превосходящія по своимъ размѣрамъ даже суповыя чашки. При нихъ находились такъ-называемыя дессертныя ложки. Николай Ивановичъ, какъ увидѣлъ чашки и ложки, такъ а воскликнулъ:

— Батюшки! Чашки-то какія! Да ты-бы еще, молодецъ, ведра съ уполовниками принесъ! Кто-же въ такихъ чашкахъ кофей пьетъ! Ужъ прачки на что до кофеища охотницы, а такую чашку кофею, я полагаю, ни одна прачка не вытянетъ.

Слуга стоялъ, кланялся и глупо улыбался.

— Глаша! Переведи ему, — обратился Николай Ивановичъ къ женѣ.

— Да какъ-же я переведу-то? — отвѣчала Глафира Семеновна въ замѣшательствѣ. — Ты такія слова говоришь, которыхъ я по-французски и не знаю. Ле тасъ тре гранъ, — указала она слугѣ на чашки. — Пуркуа гранъ?

— Oh, madame, c'est toujours comme èa. Vous avez demandé cate au lait.

— Говоритъ, что такія чашки нужно, — перевела Глафира Семеновна. — Вѣрно, ужъ у нихъ такой обычай, вѣрно, ужъ кофейная страна.

— Ты ему про прачку-то скажи.

— Я не знаю, какъ прачка по-французски.

— Какъ не знаешь? Вѣдь комнатныя слова ты всѣ знаешь, а прачка комнатное слово.

— Ну, вотъ поди-жъ ты- забыла.

— Такъ какъ-же мы стирать-то будемъ? Вѣдь бѣлье придется въ стирку отдавать.

— Ну, тогда я въ словарѣ посмотрю. Наливай же себѣ кофею и пей. Чего ты надъ чашкой-то сидишь!

— Какъ тутъ пить! Тутъ надо ложками хлебать, а не пить. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что они нарочно такія купели вмѣсто чашекъ намъ подали, чтобы потомъ за три порціи кофею взять, а то такъ и за четыре. Вотъ помяни мое слово, за четыре порціи въ счетъ наворотятъ. Грабежъ, чисто грабежъ.

— Да пей ужъ, пей. Вѣдь на грабежъ и заграницу поѣхали.

Слуга все стоялъ и глупо улыбался.

— Voulez-vous encore quelque chose, monsieur? — спросилъ онъ, наконецъ, собираясь уходить.

Николай Ивановичъ понялъ слово «анкоръ» и воскликнулъ: — Какъ: анкоръ? Какъ: еще? Ведра съ кофеемъ принесъ, да еще спрашиваетъ-не подать-ли анкоръ. Сорокаведерную бочку съ кофеемъ намъ еще приволочь хочешь, что-ли! Иди, иди съ Богомъ! Вишь, какъ разлакомился! Анкоръ! Правду купецъ-то въ Кельнѣ на станціи говорилъ, что здѣсь семь шкуръ дерутъ, — отнесся Николай Ивановичъ въ женѣ.

Слуга все еще стоялъ, глупо улыбался и наконецъ сказалъ:

— J'aime la langue russe… Oh, que j aime, quand on parle russe!

— Глаша! Что онъ торчитъ? Что ему еще надо?

— Говоритъ, что очень любитъ слушать, когда говорятъ по-русски, — перевела Глафира Семеновна и кивнула слугѣ, сказавъ:- Але…

Тотъ переминался съ ноги на ногу и не шелъ.

— Votre nom, monsieur, votre carte… — сказалъ онъ.- Il faut noter chez nous en das…

— Что онъ говоритъ? Чего еще ему надо, Глаша?

— Спрашиваетъ, какъ насъ зовутъ.

— А! Паспортъ? Сейчасъ, сейчасъ… — засуетился Николай Ивановичъ.

— Oh, non, monsieur… Le passeport ее n'es pas nécessaire. Seulement votre nom, votre carte.

— Говоритъ, что паспортъ не надо. Проситъ только твою карточку.

— Какъ не надо! Вздоръ… Пускай ужъ заодно беретъ. Вѣдь прописаться-же въ участкѣ надо. Вѣдь не на одинъ день пріѣхали. Вотъ паспортъ… — выложилъ Николай Ивановичъ на столъ свою паспортную книжку.

Слуга отстранилъ ее рукой и стоялъ на своемъ, что паспорта не надо, а надо только карточку.

— Seulement une carte… une carte de visite… — пояснилъ онъ.

— Дай ему свою визитную карточку. Говоритъ, что паспорта не надо. Вѣрно, здѣсь не прописываются.

— Какъ возможно, чтобы не прописывались. Гдѣ-же это видано, чтобы не прописываться въ чужомъ мѣстѣ! Почемъ они насъ знаютъ! А вдругъ мы безпаспортные! Вотъ, братъ, бери паспортъ… — протянулъ слугѣ Николай Ивановичъ книжку.

— Pas passeport… Seulement la carte… — упрямился слуга.

— Да что ты его задерживаешь-то! Ну, дай ему свою карточку. Вѣдь для чего-же нибудь ты велѣлъ сдѣлать свои карточки на французскомъ языкѣ.

Николай Ивановичъ пожалъ плечами и подалъ карточку. Слуга удалился.

— Глаша, знаешь, что я полагаю? — сказалъ Николай Ивановичъ по уходѣ слуги. — Я полагаю, что тутъ какая-нибудь штука. Гдѣ-же это видано, чтобы въ гостинницѣ паспорта не брать въ прописку!

— Какая штука?

— А вотъ какая. Не хотятъ-ли они отжилить нашъ багажъ, наши вещи? Мы уйдемъ изъ номера, вещи наши оставимъ, вернемся, а они намъ скажутъ: да вы у насъ въ гостинницѣ не прописаны, стало быть, вовсе и не останавливались, и никакихъ вашихъ вещей у насъ нѣтъ.

— Да что ты! Выдумаешь тоже…

— Отчего-же они паспортъ не взяли въ прописку? Паспортъ въ гостинницахъ прежде всего. Нѣтъ, я внизу во что-бы ни стало всучу его хозяйкѣ. Паспортъ прописанъ, такъ всякому спокойнѣе. И сейчасъ и въ полицію жаловаться можешь, и всякая штука…

Глафира Семеновна, между тѣмъ, напилась уже кофею и переодѣвалась.

— Ты смотри, Глаша, все самое лучшее на себя надѣвай, — говорилъ Николай Ивановичъ женѣ. — Здѣсь, братъ, Парижъ, здѣсь первыя модницы, первыя франтихи, отсюда моды-то къ намъ идутъ, такъ ужъ надо не ударить въ грязь лицомъ. А то что за радость, за кухарку какую-нибудь примутъ! Паспорта нашего не взяли, стало быть, не знаютъ, что мы купцы. Да здѣсь, я думаю, и кухарки-то по послѣдней модѣ одѣты ходятъ.

— Да вѣдь мы на выставку сейчасъ поѣдемъ… Вотъ ежели-бы въ театръ… — пробовала возразить Глафира Семеновна.

— Такъ на выставкѣ-то, по всѣмъ вѣроятіямъ, всѣ какъ разряжены! Вѣдь выставка, а ни что другое. Нѣтъ, ужъ ты новое шелковое платье надѣнь, бархатное пальто, визитную шляпку и брилліантовую брошку и брилліантовыя браслетки.

— Зачѣмъ-же это?

— Надѣвай, тебѣ говорятъ, а то за кухарку примутъ. Въ модный городъ, откуда всякіе наряды идутъ, пріѣхали, да вдругъ въ тряпки одѣться! Все лучшее надѣнь. А главное, брилліанты. Да и спокойнѣе оно будетъ, ежели брилліанты-то на себѣ. А то вонъ видишь, паспорта даже въ прописку не взяли, такъ какъ тутъ брилліанты-то въ номерѣ оставлять! У тебя брилліантовъ съ собой больше чѣмъ на четыре тысячи.

— Вотъ развѣ только изъ-за этого…

— Надѣвай, надѣвай… Я дѣло говорю.

Черезъ четверть часа Глафира Семеновна одѣлась.

— Ну, вотъ такъ хорошо. Теперь никто не скажетъ, что кухарка, — сказалъ Николай Ивановичъ. — Вотъ и я брилліантовый перстень на палецъ надѣну. Совсѣмъ готова?

— Совсѣмъ. На выставку поѣдемъ?

— Конечно-же, прямо на выставку. Какъ выставка-то по-французски? Какъ извозчика-то нанимать?

— Алекспозиціовъ.

— Алекспозиціонъ, алекспозиціонъ… Ну, тронемся…

Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна сошли съ лѣстницы. Внизу Николай Ивановичъ опять всячески старался всучить свой паспортъ въ прописку, обращаясь уже на этотъ разъ къ хозяину и хозяйкѣ гостинницы, но тѣ также наотрѣзъ отказались взять:- «се n'est pas nécessaire, monsieur».

— Нѣтъ, ужъ ты что ни говори, а тутъ какая-нибудь штука да есть, что они паспорта отъ насъ не берутъ! — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, выходя изъ подъѣзда на улицу, и прибавилъ:- Нужно держать ухо востро.

XXVI

— Батюшки! Да тутъ и извозчиковъ нѣтъ. Вотъ въ какую улицу мы заѣхали, — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, когда они вшли изъ подъѣзда гостинницы. — Какъ теперь выставку-то попасть?

— Языкъ до Кіева доведетъ, — отвѣчала храбро Глафира Семеновна.

— Ты по-французски-то тоже одни комнатныя слова знаешь, или и другія?

— По-французски я и другія слова знаю.

— Да знаешь-ли уличныя-то слова? Вотъ мы теперь на улицѣ, такъ вѣдь уличныя слова понадобятся.

— Еще-бы не знать! По-французски насъ настоящая француженка учила.

Николай Ивановичъ остановился и сказалъ:

— Послушай Глаша, можетъ быть, мы на выставку-то вовсе не въ ту сторону идемъ. Мы вышли направо изъ подъѣзда, а, можетъ быть, надо налѣво.

— Да вѣдь мы только до извозчика идемъ, а ужъ тотъ довезетъ.

— Все-таки лучше спросить. Вонъ надъ лавкой красная желѣзная перчатка виситъ, и у дверей, должно быть, хозяинъ-перчаточникъ съ трубкой въ зубахъ стоитъ — его и спроси.

Напротивъ черезъ узенькую улицу, около дверей въ невзрачную перчаточную лавку, стоялъ въ одной жилеткѣ, въ гарусныхъ туфляхъ и въ синей ермолкѣ съ кисточкой пожилой человѣкъ съ усами и бакенбардами и курилъ трубку. Супруги перешли улицу и подошли къ нему.

— Пардонъ, монсье… — обратилась къ немъ Глафира Семеновна. — Алекспозисіонъ — а друа у а гошъ?

Французъ очень любезно сталъ объяснять дорогу, сопровождая свои объясненія жестами. Оказалось, что супруги не въ ту сторону шли, и пришлось обернуться назадъ. Вышли на перекрестокъ улицъ и опять остановились.