Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд

— Прекрасная это все-таки страна — Судан, — говорил он. — Огромная и очень от нас далекая. Полная тайн и секретов. Хотите, я вам расскажу один из величайших секретов Судана?

— Очень хотим, сэр, — сказали мы. — Расскажите, пожалуйста.

— Одним из величайших секретов, — сказал он, выливая в горло очередной бокал вина, — секретом, известным только туземцам да немногим старожилам вроде меня, является маленькое существо, суданский волдырный жук, или, называя его по-научному, cantharis vesicatoria sudanii.

— Вы имеете в виду скарабея? — спросил я.

— Конечно же нет! — возмутился он. — Суданский волдырный жук — это крылатое насекомое. Даже не столько жук, сколько муха, длиною примерно в три четверти дюйма. Он очень красивый с виду, золотисто-зеленый, радужно переливающийся.

— Так в чем же тут секрет? — спросили мы.

— Эти жучки, — продолжил майор, — водятся только в одном месте. Это участок примерно в двадцать квадратных миль к северу от Хартума, где растет дерево, называемое хашаб. Жучки питаются листьями хашаба. И там есть такие люди, которые всю свою жизнь собирают этих жуков. Охотники за жуками, так их называют. Это такие востроглазые туземцы, которые знают про жуков буквально все — и где они живут, и какие у них привычки. Наловив жуков, они их убивают, высушивают на солнце и толкут в мельчайший порошок. Этот порошок очень ценится туземцами, которые хранят его в специальных Жуковых Коробочках, украшенных затейливой резьбой. Жуковая Коробочка их вождя делается обычно из серебра.

— Только что это за порошок? — спросили мы. — Что они с ним делают?

— Дело не в том, что они с ним делают, — сказал майор. — Дело в том, что он делает с ними. Этот порошок — самый мощный в мире афродизиак.

— Шпанская мушка! — радостно крикнул кто-то из нас. — Это шпанская мушка!

— Не то чтобы точно, но вы на верном пути. Обычная шпанская мушка водится в Испании и южной Италии. Я же говорю о суданской мушке, которая хоть и относится к тому же семейству, но принципиально отлична. Она раз в десять сильнее обычной шпанской мушки; эффект от этой мелкой суданской твари столь сокрушителен, что ее опасно применять даже в самых микроскопических дозах.

— И все же ее применяют?

— Господи, конечно же да. Каждый негритос из Хартума и его окрестностей пользуется этим жуком. Белые, те, кто о нем знает, склонны воздерживаться, слишком уж он опасен.

— А вы, — спросил кто-то, — вы его применяли?

Майор взглянул на задавшего вопрос, и под его огромными усами расцвела улыбка.

— Это мы обсудим чуть попозже, хорошо?

— Так что же он все-таки делает, этот порошок? — спросила одна из девушек.

— Господи, — сказал майор, — что он делает? Он буквально разжигает огонь под вашими гениталиями. Ведь это одновременно и мощнейший афродизиак, и столь же мощный ирритант. Он не только делает тебя безоглядно похотливым, но и гарантирует мощнейшую, неестественно долгую эрекцию… Парнишка, ты не мог бы мне налить еще вина?

Я вскочил со стула и сбегал за вином. Мои гости стали вдруг очень тихими. Девушки зачарованно взирали на майора, их глаза сверкали как звезды. Парни глядели на девушек, как те реагируют на этот нескромный рассказ. Я налил майору полный фужер.

— У твоего отца всегда был хороший погреб, — сказал майор. — И весьма пристойные сигары.

Он глядел на меня и молчал.

— Не желаете ли сигару, сэр?

— Ты очень предупредителен.

Я сходил в гостиную и принес отцовский ящичек сигар «Монтекристо». Майор сунул одну из них в свой нагрудный карман, а другую в рот.

— Если хотите, — произнес он, — я расскажу вам истинную историю про себя и волдырного жука.

— Расскажите, — попросили мы. — Расскажите, сэр.

— Эта история вам понравится, — сказал он, вынимая сигару изо рта и срезая ногтем ее конец. — У кого есть спички?

Я чиркнул спичкой и поднес огонек к сигаре майора. Его голова окуталась клубами дыма, его лицо едва виднелось сквозь этот дым и казалось каким-то огромным перезрелым пурпурным фруктом.

— Однажды вечером, — начал он, — я сидел на веранде своего бунгало, милях в пятидесяти к северу от Хартума. Жарко было как в пекле, и вообще этот день выдался очень трудным. Я налил себе виски с минимальным количеством содовой. Это была первая за вечер доза, и я лежал в шезлонге, пристроив ноги на низенькой балюстраде, окружавшей веранду. Я ощущал, как виски растекается по желудку, и могу вам точно сказать, что нет большего блаженства, чем в конце долгого трудного дня, проведенного под палящим солнцем, ощутить, как первая порция виски растекается по желудку и вливается в твою кровь. Через несколько минут я встал, прошел в помещение, смешал себе вторую дозу, вернулся на веранду и снова лег в шезлонг. Моя рубашка насквозь пропотела, но я настолько устал, что не было сил даже на душ. И тут я вдруг окаменел. Я как раз собирался поднести стакан виски к губам, но моя рука замерла в воздухе, крепко сжимая пальцами стакан. Я не мог пошевелиться. Не мог даже говорить. Я хотел позвать на помощь своего боя, но не мог. Ригор мортис.[2] Паралич. Мое тело стало словно каменным.

— А вы испугались? — спросил кто-то из наших.

— Конечно же, я испугался, — сказал майор. — Испугался, как черт знает что, особенно если учесть, что находился я в суданской пустыне, черт знает в скольких милях от чего бы то ни было. Но этот паралич продлился недолго, может, там минуту или две, точно не скажу. Но когда я пришел в себя, то сразу же почувствовал жуткое жжение в паху. «Эй! — крикнул я. — Да какого хрена там делается?» А впрочем, можно было и не спрашивать, все и так было понятно. Активность в моих штанах развивалась на удивление бурно, и уже через несколько секунд мой орган распрямился и напрягся, как грот-мачта рыболовной шхуны.

— Что вы имеете в виду под вашим «органом»? — спросила девица, которую звали Гвендолин.

— Надеюсь, дорогая, вы поймете это по ходу рассказа, — отозвался майор.

— Дальше, майор, — поторопили мы, — что случилось дальше?

— Затем он начал пульсировать, — сказал майор.

— Кто начал пульсировать? — спросила Гвендолин.

— Мой орган, — сказал майор. — Я ощущал в нем каждый удар своею сердца. Он бился и пульсировал, он был большой и тугой, как воздушный шар. Знаете эти длинные, вроде сосисок, шарики, какие бывают у детей на утренниках? Я просто не мог о них не вспомнить, и мне все время казалось, что в мой орган непрерывно подкачивают воздух и скоро он лопнет.

Он отпил немного вина и какое-то время рассматривал столбик пепла на своей сигаре; мы сидели и молча ждали.

— Конечно же, — продолжил майор, — я попытался понять, что случилось. Я взглянул на свой виски. Стакан стоял там, где я ставил его всегда, на белых перилах, окружавших веранду. Затем мой взгляд переместился вверх, к нависавшему над верандой краешку крыши, и вдруг — вот оно! Я понял, что случилось.

— Что? — спросили мы хором.

— Большой волдырный жук совершал вечерний моцион по крыше, подошел слишком близко к краю и свалился вниз.

— Прямо в ваш стакан с виски! — крикнули мы.

— Вот именно, — подтвердил майор. — А я, изнывая от жары и жажды, проглотил его и даже не заметил.

Девица по имени Гвендолин взирала на майора огромными, как пуговицы, глазами.

— Честно говоря, — сказала она, — я никак не понимаю, о чем тут такой шум. Ну какой-то там маленький жучок, от него же никакого вреда.

— Милое дитя, — вздохнул майор, — если волдырного жука высушить и растолочь, получается порошок, называемый кантаридин. Это его фармацевтическое название. Суданская разновидность кантаридина называется cantharidin sudanii, и это абсолютно убийственная субстанция. Его максимально безопасная доза, если только безопасная доза вообще существует, это один миним. Миним — это одна шестидесятая жидкой унции. Проглотив одного-единственного взрослого волдырного жука, я получил страшно даже подумать сколько максимальных доз.

— Господи, — выдохнули мы. — Иисусе Христе.

— Пульсации стали совершенно ужасными, от них содрогалось все мое тело, — продолжил майор.

— Голова болела? — спросила Гвендолин.

— Нет, — отрезал майор.

— А что было дальше? — спросили мы.

— Мой орган, — продолжил майор, — жег меня, как докрасна раскаленный стержень. Я соскочил с шезлонга, запрыгнул в машину и погнал как угорелый в ближайшую больницу, каковая располагалась в Хартуме. Через сорок минут я был на месте и только каким-то чудом не обгадился со страху по дороге.

— Подождите минутку, — вмешалась эта дуреха Гвендолин, — что-то я вас не совсем понимаю. Чего конкретно вы боялись?

Ну что за кошмарная девица? Да и я хорош, что таких приглашаю. Майор, тут надо отдать ему должное, полностью ее проигнорировал.