Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд

— Как я уже говорил, — сказал он, — средний бык производит за раз примерно пять кубиков жидкости. Это совсем немного. Даже в смеси с глицерином этого недостаточно, чтобы разделить на много частей и ввести эти части различным коровам. Так что я должен был найти разбавитель, нечто, чем увеличить объем.

— А почему не добавить еще глицерина?

— Я пытался, но это не работает. Он чересчур вязкий. Не буду утомлять вас перечнем всех, в том числе и самых неожиданных субстанций, с которыми я экспериментировал. Сразу назову ту, которая подошла. Восемьдесят процентов снятого молока, десять процентов яичного желтка и десять процентов глицерина — таковой была найденная мною смесь. Сперма от нее в восторге. Вы тщательно смешиваете этот коктейль и получаете жидкость в объеме, дающем поле для экспериментов. Я несколько лет работал с братниными коровами и в конечном итоге нашел оптимальную дозу.

— И чему же она равна?

— Оптимальная доза не превышает двадцать миллионов сперматозоидов на корову. Если впрыскивать смесь коровам в нужное время, то получается восемьдесят процентов беременностей. И не забывайте, Корнелиус, — продолжил он возбужденно, — что каждая бычья эякуляция содержит пять миллиардов сперматозоидов. При делении на дозы по двадцать миллионов выходит двести пятьдесят раздельных доз! Это просто потрясало воображение!

— Значит ли это, — спросил я, — что одной-единственной своей эякуляцией я могу обрюхатить двести пятьдесят женщин?

— Вы, Корнелиус, все же не бык, как бы вам ни хотелось думать иначе.

— Так сколько же все-таки женщин может забеременеть от одной моей эякуляции?

— Что-нибудь вроде сотни, но тут я вам не помощник.

Господи, подумал я, так в этом случае я могу обрюхатить семь сотен женщин в неделю!

— А вы проверяли это на практике, с быком вашего брата?

— Проверял, и не раз, — сказал Уорсли. — Все работает. Я собираю эякуляцию, быстро смешиваю ее со снятым молоком, яичным желтком и глицерином, делю на отдельные дозы и замораживаю.

— И каков же объем каждой дозы?

— Очень маленький, примерно половина кубика.

— Так значит, вы вводите каждой корове всего лишь полкубика жидкости?

— Да, и больше не надо. Но не забывайте, что в этой половине кубика содержится двадцать миллионов живых сперматозоидов.

— Да, конечно.

— Эти раздельные крошечные дозы хранятся у меня в тоненьких резиновых трубочках, которые я называю соломинками. Я закупориваю их с обоих концов, а потом замораживаю. Вы только подумайте, Корнелиус, — двести пятьдесят высокоэффективных соломинок со сперматозоидами из одной-единственной эякуляции!

— Я непрерывно об этом думаю, — сказал я. — Это какое-то чертово чудо.

— И я могу держать их в глубокой заморозке сколько душе угодно. Все, что мне нужно сделать, когда у коровы начнется течка, это вынуть одну соломинку из жидкого азота, оттаять ее, на что нужно не больше минуты, засосать ее содержимое в шприц и впрыснуть в корову.

Бутылка портвейна опустела уже на три четверти, и А. Р. Уорсли явно был немного под мухой. Я снова наполнил его бокал.

— А что там за роскошный бык, о котором вы говорили? — спросил я.

— К этому я как раз подхожу, мой мальчик. Это самая интересная часть всей истории. Сбор урожая.

— Расскажите мне.

— Конечно же, я тебе расскажу. Тогда я сказал своему брату, это было три года назад, как раз посередине войны… видишь ли, мой брат был освобожден от военной службы, он ведь фермер… ну так я сказал Эрнесту… «Эрнест, — сказал я, — если бы тебе предложили выбрать любого в Англии быка, чтобы он покрыл все твое стадо, какого бы ты выбрал?» «Я не знаю насчет всей Англии, — сказал Эрнест, — но лучший бык в этих местах — это Всеславный Чемпион Фризии, принадлежащий лорду Сомертону. Он чистопородный фризец, а эти фризцы, они лучшая в мире молочная порода. Боже, Артур, — сказал он, — ты бы только взглянул на этого быка! Он настоящий великан! Он стоит десять тысяч фунтов, и каждая телка, которую он производит, доится как сумасшедшая». «Где содержится этот бык?» — спросил я у брата. «В поместье лорда Сомертона, в Бердбруке». — «Бердбрук? Это же тут, совсем рядом». «В трех милях отсюда, — сказал мой брат. — У них там две сотни фризских дойных коров и бык, обслуживающий это стадо. Он прекрасен, Артур, он истинно прекрасен». «Хорошо, — сказал я. — Через двенадцать месяцев восемьдесят процентов твоих коров будут имеет телят от этого быка. Тебе это понравится?» «Понравится? — завопил мой брат. — Да это удвоит мои удои!» Могу я попросить вас, мой дорогой Корнелиус, налить мне последний бокал вашего отличного портвейна?

Я налил ему еще, что там оставалось, вплоть до осадка со дна бутылки.

— Так расскажите, — сказал я, — что же вы с братом сделали.

— Мы выждали момент, когда у одной из братниных коров была в полном разгаре течка. Тогда самой темной и глухой ночью… для этого, Корнелиус, потребовалась смелость, величайшая смелость…

— Я ничуть в этом не сомневаюсь.

— Глухой темной ночью Эрнест взял корову на поводок и повел ее по проселкам к поместью лорда Сомертона, до которого было три мили.

— Вы тоже пошли с ним?

— Я поехал следом на велосипеде.

— Но почему велосипед?

— Минуту, и вы это узнаете. Стоял месяц май, теплый и ласковый, а время было около часа ночи. В небе висел ломтик луны, что делало наше предприятие еще более опасным, но нам этот свет был необходим. Весь путь занял около часа. «Ну вот, — сказал мой брат. — Вон там, ты их видишь?» Мы стояли около ворот, ведущих на двадцатиакровый участок, и при свете луны я различал большое стадо фризских коров, мирно щипавших траву. Чуть в стороне располагался большой особняк, Сомертон-Холл. В одном из окон верхнего этажа светился огонек. «А где же бык?» — спросил я. «Где-то здесь, с коровами, — сказал мой брат. — Он всегда пасется со стадом».

Наша корова, — продолжил Уорсли, — мычала как ошалелая. Когда они в течке, а рядом бык, они всегда так делают. Быка, значит, подзывают. На воротах висела цепь с замком, но мой брат был к этому готов; он вытащил ножовку, перепилил цепь и открыл ворота. Я прислонил велосипед к забору, и мы прошли на поле, ведя корову на веревке. При лунном свете все поле казалось молочно-белым. Почувствовав присутствие соперниц, наша корова замычала еще громче.

— А вы боялись? — спросил я.

— Боялся, — подтвердил Уорсли. — Я же тихий человек, Корнелиус, и я веду тихую жизнь. Я совсем не привык к подобным эскападам. Я ежесекундно ожидал, что к нам выбежит управляющий с двустволкой. Но я заставлял себя продолжать, потому что это было в интересах науки. А кроме того, я был в неоплатном долгу перед братом. Он ведь мне многим помог, теперь наступил мой черед.

Его трубка потухла; Уорсли замолк и начал набивать ее из жестянки с дешевым табаком.

— Продолжайте, — напомнил я.

— Видимо, бык услышал нашу корову. «Вот он! — крикнул мой брат. — Он бежит сюда!» К нам рысцой трусил массивный черно-белый бык, отделившийся от стада. На голове у него были короткие острые рога самого убийственного вида. «Готовься! — крикнул мой брат. — Он не будет ждать! Он сразу же бросится на нее! Давай мне этот резиновый мешок! Быстро!»

— Какой еще резиновый мешок? — спросил я Уорсли.

— Спермоприемник, мой дорогой юноша. Мое собственное изобретение. Удлиненный мешок с толстыми резиновыми краями, нечто вроде искусственной вагины. Весьма эффективный, к слову сказать. Но дай мне продолжить рассказ.

— Продолжайте, — сказал я.

— «Где мешок? — крикнул мой брат. — Да не копайся ты так долго!» Мешок лежал у меня в рюкзаке, я достал его и сунул брату. Брат занял позицию у хвоста коровы и немного сбоку; я стоял с другой стороны, готовый выполнить свою часть работы. Я был настолько перепуган, что весь вспотел и едва не обмочился. Я боялся быка, боялся этого света в окне Сомертон-Холла, но твердо держался намеченного плана.

Бык приближался, фыркая и капая слюной. Я уже видел медное кольцо в его носу и клянусь всем самым святым, что выглядел он до крайности опасно. Он знал свое дело и не стал раздумывать — мгновенно принюхался к нашей корове и тут же вскинул на нее свои передние ноги. Я пригнулся и встал рядом с ним. Теперь явилась на свет его пиписька. У него была гигантская мошонка и чуть повыше нее все удлинялась и удлинялась эта невероятная пиписька. Она удлинялась, как подзорная труба. Сперва она была совсем короткой, но затем быстро выросла и стала длиной с мою руку. Но она не была такой уж толстой — толщиной с обычную трость. Я попытался ее схватить, но как-то промахнулся. «Быстро! — прошипел мой брат. — Где он? Хватай его немедленно!» Но было уже поздно. Этот бык бил без промаха. Он попал в цель с первого раза, и конец его пиписьки был уже внутри коровы — да какой там конец, половина. «Вытаскивай!» — крикнул мой брат. Я снова схватился за бычий член, и началась нешуточная борьба. Я держался за него обеими руками и тянул; он был живой, пульсирующий и немного склизкий. Это было как вытаскивать змею. Бык совал его внутрь, а я вытаскивал наружу. Я тянул так сильно, что почувствовал, как он сгибается. Но затем я синхронизировал свои движения с движениями животного. Вы понимаете, о чем я? Он толкнет вперед, но затем, перед новым толчком, ему нужно было согнуть спину. И каждый раз, когда он сгибал спину, я выигрывал несколько дюймов. Затем бык снова толкал, и все повторялось. Но в сумме я у него выигрывал и под конец, используя обе руки, согнул его член почти пополам и вытащил наружу; его головка саданула меня по щеке, но я быстро засунул ее в мешок, который держал мой брат. Бык продолжал отчаянно тыкать, он был весь увлечен этим занятием. И слава тебе господи, что был увлечен. Похоже, он даже не понимал, что мы здесь присутствуем. Но его пиписька была в мешке, который держал мой брат, и уже через минуту все было кончено. Бык тяжело соскочил с коровы. И вдруг он увидел людей. Он стоял и тупо на нас пялился. Бык был совершенно огорошен, и кто бы этому удивился. Он издал громоподобное мычание и начал рыть землю передними копытами. Он собирался броситься на нас, однако мой брат, привычный к обращению с быками, подошел к нему и ударил прямо в нос. «Мотай отсюда!» — сказал он быку. Бык повернулся и потрусил к своим коровам. Мы выбежали через ворота и закрыли их за собой. Я взял у брата резиновый мешок, вскочил на велосипед и погнал как сумасшедший на ферму. Через пятнадцать минут я был уже там.