Артур Гафуров - Учитель Истории
— Тоже Младовская княгиня?
— Верно, верно. Остальные предметы к истории города отношения не имеют, они им и не интересны.
— То есть как это не имеют? — не согласился я. — Они же находились в коллекции Юрьевских, а эта фамилия жила на Младовской земле!
— Не совсем. Юрьево стало частью Младовского района только в 1935 году, когда была образована Калининская область. До этого Юрьево находилось на Зубцовской земле. А во времена Младовского княжества такого населенного пункта и вовсе не было.
— Ааа… — понял я. — То есть, они как бы патриоты в границах своего уезда?
— Они бандиты, — отрезала Валерия Степановна. — Не более того. Вот мой дом. Спасибо, что помог, голубчик. Завтра придешь книжки свои умные читать?
— Приду, — пообещал я.
— Вот хорошо! А то ведь за весь день порой зайдет человека два-три, не больше. Кому нужны теперь библиотеки… Кому нужны мы…
— Нужны! — горячо уверил ее я.
— Ну, хорошо, хорошо, не кричи только, — усмехнулась она. — Ступай уже.
Распрощавшись с Валерией Степановной, я двинул в сторону общежития, однако не прошел и двадцати шагов, как понял, что заблудился. Увлеченный беседой человек, как правило, не следит за дорогой, что может привести к неприятным последствиям… Особенно если дорога незнакомая. Как назло, в голову стали лезть разные мысли об уличной преступности, которая, судя по рассказу библиотекарши, здесь цветет буйным цветом. Еще и холод стал пробирать сквозь одежду: видимо, обещанный мороз уже заявился в город. Ну да, вон уже придорожные лужицы льдом затягивает. А я тут, как дурак, шатаюсь по пустым переулкам, рискуя напороться на каких-нибудь «громобоев». Которые любят отнимать мобильники у заплутавших пешеходов. Во славу великой Руси.
Интересно, почему Валерия Степановна так разозлилась, когда я назвал обсуждаемую компашку славянистами? Для нее это слово значит что-то важное? Или просто близко по духу? Мысли вдруг потекли по странному руслу. Быть может, в среде образованных пожилых людей так же силен фанатизм, как и у молодежи? Только если подростки тащатся кто по английскому футболу, а кто по всякой монгольской попсе, то эти живут своими кумирами — из другого времени. Вешают на стены плакаты с Достоевским или Буниным (я представил себе такой над кроватью Валерии Степановны и громко рассмеялся, чем невольно спугнул женщину, у которой как раз собирался спросить дорогу), а на их дни рождения покупают торты со свечами. И спорят насчет актуальности идей западников и славянофилов. Или устраивают словесные баталии на тему, что лучше: проза Пушкина или поэзия Кэрролла? Если так, то такой фанатизм мне больше по душе: по крайней мере, тут в ходу бренды и тренды, проверенные временем. А вот назовите мне хотя бы одного футболиста, что играл хотя бы полвека назад, и о котором до сих пор помнят люди, далекие от «темы»? Я, как ни напрягал память, никого кроме Бобби Чарльтона вспомнить не смог. Да и то, он, кажется, до сих пор жив, хоть и выходил на поле еще в шестидесятые. Блин, что вообще за бредовые мысли, откуда они взялись?
Уточнив направление у попавшегося навстречу лысого дедули, я свернул направо и уже через две минуты вышел к берегу Волги. Ориентируясь по ней, можно было добраться куда угодно. Мне было угодно домой, но для этого требовалось дать солидный крюк, чтобы обогнуть многочисленные частные постройки. Настоящий полутораэтажный квартал практически в самом центре города! И как они сами в нем ориентируются? Проходы между дворами либо отсутствуют в принципе, либо забиты снегом. Напрямки никак, только в обход. Или спуститься к воде и срезать вдоль берега?
Наверное, будь немного потеплее, я бы не рискнул соваться на темный, заваленный глыбами колотого льда и при этом довольно крутой берег лишь ради того, чтобы сэкономить двадцать минут времени. Но подмораживало довольно ощутимо, а у меня с собой не было даже перчаток, не говоря уже о шапке. Рискнем, сказал я сам себе и, отыскав расчищенную тропку, бодро преодолел половину спуска. Чахлое уличное освещение осталось позади.
— Темно, блин.
Не скажу, что, делясь с миром этой короткой фразой, я рассчитывал получить ответ, однако…
— А ты чего хотел? Ночь на дворе.
— Жеваный крот! — от неожиданности я поскользнулся и шлепнулся на покатый склон. Тут же попытался подняться, шлепнулся повторно и беспомощно заозирался по сторонам. — Кто здесь?!
Бедро пронзила тупая боль: землица нынче не то, что в июле. Твердая.
— Я здесь, — отозвался голос из мрака. — А что?
— Да так… Неожиданно просто. Я, кажется, ногу ушиб.
— Иди мамочке пожалуйся.
Из темноты прямо передо мной возникла размытая человеческая фигура. Мужчина был одет во все светлое и неплохо сливался с фоном местности. Надо же, а промолчи он в ответ на мою реплику, я, наверное, просто прошел бы мимо. Маскировка, что надо.
— Вы здесь охотитесь? — на всякий случай поинтересовался я, хоть и вопрос был довольно идиотский: ружья у незнакомца при себе не было, да и кто охотится в городской черте? И на кого?
— Не совсем, — сварливо ответил мужчина, помогая мне подняться. — Не охочусь, а ищу. Друга.
— Друга? Интересное место для поисков друга.
— Какие друзья, такие и места. У меня вот друг немножко ху… Ладно, не буду травмировать твои нежные ушки. Учишься быть Таней?
— Очень смешно… Какой еще Таней?
— Не важно. И чего ему дома не сидится, чудику…
Тут до меня дошло, кого он ищет. Что ж, это логично. И уж всяко лучше, чем повстречать какого-нибудь громобоя.
— Может, вам помочь? У меня тоже есть такой друг, и я знаю, как с ними иногда сложно бывает.
Рот незнакомца скривился в усмешке.
— Прям точно такой же? Чеканутый? Которого людям показать стыдно? И который тоже сбегает время от времени?
— Нет, с этим мне повезло, — дождавшись, когда он отвернется, я быстро ощупал ногу: ничего серьезного, только ушиб. — Он у меня домосед, так что с выходом в свет проблем не бывает. Но если что в голову стукнет, становится таким доставучим, что просто беда. Особенно жену мою любит. Может часами за ней ходить из комнаты в комнату, пока не прикрикнешь разок.
Мужчина аж присвистнул от удивления.
— Ого, даже так… Не, такого я бы не стерпел. Сразу в табло. Без разговоров. Друг, не друг — это уже дело третье. Нахрена нам враги, когда у нас такие друзья.
Он начал спускаться к самой воде, я — за ним.
— Жалко бить… Хотя иногда руки чешутся… Но обычно достаточно за шкирку взять, он мигом успокаивается.
— Он у тебя совсем отбитый, что ли? Ты лечить его пробовал?
— Не, я же говорю, его не били никогда. Только стреляли один раз, ранили даже. Но это никак не отразилось на его характере: как был балбесом, так и остался.
Незнакомец сочувственно кашлянул.
— В Шиза тоже как-то стреляли… Из пневматики, в спину. Неделю в больнице провалялся. Детишки баловались. Так и не нашли, кто это сделал. Твари.
— Козлы, — согласился я. — На большее смелости не хватает, только беззащитных обижать. Он у тебя крупный?
— Крупный, — в голосе мужчины послышалось недоумение, как будто бы его посетила мысль, что мы с ним говорим о разных вещах. — Ну, такой, средний… Худой, правда, как велосипед.
— Мой тоже был худой, пока мы с ним в лесу жили. Но потом жена откормила. Меня, кстати, Филипп зовут.
— Лев, — мужчина протянул руку для пожатия и тут же сменил тему, которая, как мне показалось, была ему неприятна. — Ты, Филипп из леса, хворей не боишься? Чего поперся на берег без шапки? От воды вон как холодом дует.
— Да я случайно… Забыл.
— Забыл он… Не местный, что ли? У нас морозы коварные. И вякнуть не успеешь, как головушку продует. Или тебе уже… Судя по разговорам. Хотя, ты же из леса…
— Да, заметил уже, что коварные, — я досадливо потер леденеющие уши. — И в лесу я не жил, а жил… Да это не важно. Слушай, Лев, может, позвать его, друга твоего? Если ты будешь молча таращиться в темноту, он так никогда и не узнает, что ты его ищешь. И я еще с тобой…
«Зачем-то поперся».
— Нельзя его звать, — ответил Лев. — На него иногда нападает приступ социофобии: если услышит меня, уйдет еще дальше. Я потому и в белом — чтобы не спугнуть. А ходит он каждый раз сюда: и зимой, и летом. Но летом хоть по берегу бродит, не так страшно. Вот лед…
— Какой у тебя неординарный питомец — задумчиво изрек я, ногой проверяя прочность льда у берега. — Не знал, что собаки тоже страдают социофобией.
— Какие еще собаки? — он так резко обернулся, что я невольно отпрянул от массивной фигуры. — Какой питомец? Ты думал, я тут псину ищу?
— А кого еще? — растерялся я. — Не человека же.
Лев повернулся ко мне всем корпусом. Лицо его, смутро различимое в темноте, производило зловещее впечатление: глаза блестят, как угольки, на усах и бороде застыл иней. Губы мужчины едва заметно шевелились, но до меня не долетало ни звука. Казалось, он пытался что-то сказать мне, но никак не мог подобрать правильные слова. Я же на всякий случай приготовился бежать: мало ли, вдруг он такой же «социофоб», как и его собака. Или кого он здесь ищет на этом льду.
