Виктор Шендерович - Неснятое кино
В баре, за угловым столиком, Роман Юрьевич, отечески улыбаясь, что-то объяснял Кузнецовой, которую привел Степан. Сам Степан у входа колотил по клавишам игрового автомата. Мимо него, выйдя из лифта, прошли Жукова и Стеценко.
Они миновали бар и вошли в бильярдную, где Деветьяров и Аслан учили играть Черышеву. Помогая девушке достать шар, Аслан прилег рядом. Деветьяров не отказал себе в удовольствии понаблюдать за этим сеансом сзади.
Степан, оторвавшись от игрового автомата, вразвалочку пошел следом за Жуковой и Стеценко.
Если бы, обогнув пустой тренажерный зал в торце здания, мы снова заглянули в бильярдную, то обнаружили бы там некоторые изменения. На одном бильярде играли Черышева с Асланом, на другом – охранник Степан и рыжая Стеценко.
Деветьяров и Жукова сидели в креслах поодаль. Ее рука уже была накрыта его ладонью.
В баре за угловым столиком, теперь одна, сидела Кузнецова. Рассчитавшись с барменом, от стойки отошла и прошла мимо нее с тарелкой пирожных косметолог Катя и, выйдя из бара, вызвала лифт.
Ева Сергеевна лежала на кровати с маской на лице. Дверь открылась, и косметолог, поставив на столик тарелку, присела к Еве Сергеевне и начала снимать маску.
Дверь следующего номера открылась, обнаружив в проеме силуэты Аслана и Черышевой.
Холл пятого этажа был пуст, лишь видна была площадка перед лифтом, на которой телохранитель Степан, держа дверь, что-то говорил стоящей в кабине Стеценко. Но двери лифта закрылись, и Степан, в досаде ударив по ним, исчез, и камера, обогнув угол здания, заглянула напоследок в открытое окно, перед которым стоял Деветьяров.
– Андрей! – раздался сзади голос Жуковой. Она стояла в одном полотенце, улыбаясь.
Деветьяров задернул шторы.
– Раз и! Два и! Три и! Четыре и! – командовал Деветьяров. – И пошли круги! Голова! Плечи! Грудь! Таз! Колени! Стопа! И побежали! Ножки выше! И поскакали обезьянками! Наташа, это не обезьянка, это дохлый бегемотик!
Дверь открылась. На пороге спортзала стояла Жукова.
– Андрей Николаевич! – не слишком пряча улыбку, сказала она. – Можно?
Деветьяров встал с четверенек.
– Можно – что? – спросил он.
– Войти, – сказала Жукова.
Деветьяров подошел к магнитоле и выключил музыку.
– Ну, попробуй, – сказал он.
Жукова вошла и закрыла дверь.
– Ну, вошла, – сказал Деветьяров. – И что?
Семеро девушек, прекратив работу, смотрели во все глаза.
– Я проспала, – улыбнулась Жукова.
– Много спать вредно, – холодно произнес Деветьяров. – От этого пухнут мозги и рождаются дети-дебилы.
Он включил магнитолу и, отвернувшись от Жуковой, обратился к семерке занимающихся:
– Поехали. Волна! И раз! И два!
– Сто-оп!
Шленский откусил от яблока и тихо сказал:
– Еще раз.
Все разошлись по кулисам, и снова по замысловатой траектории вышли к своим точкам, и снова остановились неодновременно.
– Еще раз! – потребовал Шленский.
После третьего раза Стеценко осталась стоять посреди сцены.
– Не понял, – сказал Шленский.
– Сколько можно ходить-то? – спросила Стеценко.
– Пока не научитесь, – ответил Шленский и снова откусил от яблока. – А что?
– Я больше не пойду, – заявила Стеценко. – Я не заводная.
– А я заводной! – заорал Шленский. – Я заводной и буду лечить ваш санаторий, пока не сдохну! Уйди с глаз, рыжая, пока я не убил тебя этим огрызком! Умения – как у морской свинки, а гонору – на Голливуд!
Стеценко фыркнула, но все-таки убралась за кулисы, из-за которых тут же высунулась Веснина.
– Леонид Михалыч, а что, опять с самого начала?
Шленский запустил в кулису огрызком.
– Псих, – заметила Лаврушина. – Но симпатичный.
– Начали!
– А-а-а! – заорал Деветьяров и, схватившись за голову, картинно рухнул на колени перед Весниной. – Наташенька! – взмолился Деветьяров. – Ну, давай еще раз. Последний китайский раз.
– Ta-та-та, ту! Ту-ту, та, та! – прохлопал он ритм.
Веснина попробовала повторить – и снова мимо ритма.
Деветьярова скривило, как от зубной боли.
– Я научусь, честное слово, – пообещала Веснина.
– Научишься – женюсь, – пообещал Деветьяров.
– А мне и не надо, – сказала Веснина, и взрыв женского хохота потряс зал.
– Ну, давай от печки, – сказал Шленский.
– Меня зовут Лена Кузнецова, – сказала Кузнецова. – Я из Нижнеудинска, работаю медсестрой…
– А легче? – попросил Шленский. – Ну, как будто кругом не враги.
– Меня зовут Лена Кузнецова…
– Как тебя зовут?
– Да что же это у него с памятью? – громким шепотом сказала Стеценко. Малютка Шефер в зале прыснула.
– Убью! – не оборачиваясь, крикнул Шленский. – Давай, давай…
– Меня зовут Лена Кузнецова, – сказала Кузнецова.
– Зоя Космодемьянская.
– Нет, Кузнецова. – Лена улыбнулась.
– Замри! – заорал Шленский. – Во-от, ты же улыбаться умеешь! А чего скрывала? Ну, раз ты не Зоя Космодемьянская, а Лена Кузнецова, да еще такая симпатичная, – давай еще раз…
…В одиннадцатом часу вечера Деветьяров и Веснина сидели на полу спортзала друг напротив друга и, как туземцы в барабан, стучали по полу. Веснина все пыталась поймать свой хлопок.
– Та-та-та, ту! Ту-ту, та, та!
– Ой, – сказала Веснина. – Ой, получилось.
– Еще разок – давай? – не поверил ушам Деветьяров.
Веснина дала еще разок.
– Получилось! – Она завизжала от восторга, повисла на шее у Деветьярова и звучно поцеловала его в щеку.
В приоткрытую дверь спортзала за всем этим наблюдали Жукова и Стеценко.
– Теперь точно женится, – сказала Стеценко.
– Это мне, – сказал Деветьяров, забирая со стола у Лаврушиной и Черышевой пирожные с кремом.
– Ну Андрей Николаевич! – возмущенно крикнула Лаврушина.
– Козленочком станешь, – сказал неумолимый Деветьяров и откусил от пирожного.
Смешливая Шефер опять прыснула.
– А ты ешь, Мэрилин павлодарская, а то тебя в профиль не видно… Девочки, – обратился он к лишенным сладкого, – с завтрашнего дня ваши полдники идут на поправку Шефер!
Закончив свое антре, Деветьяров присел за столик, где полдничал Шленский, и положил перед ним надкусанное пирожное.
– Это тебе, Эфрос. От конкурсанток.
– Спасибо, – не моргнув глазом сказал Шленский и положил пирожное в рот.
– Приятного аппетита, Леонид Михайлович, – остановившись, сказала проходившая к своему столику Кузнецова.
– Пользуешься успехом, – поднял брови Деветьяров.
– Я им – не пользуюсь, – ответил Шленский.
Один эскиз сменялся другим.
– Это пролог, – комментировал художник, щупловатый парень с бородкой а-ля Арамис. – Значит, здесь вот – как договаривались, металлическая лента, а стробоскоп либо здесь, либо здесь.
– Может быть, сюда какое-нибудь цветовое пятно? – спросил Шленский.
– А будет! – сказал художник. – Там же фотография цветная, в цвете сомо…
– В каком?..
– Сомо. Ну это такой… желто-розовый.
– А кто это сказал? – поинтересовался Шленский. – Насчет фотографии?
– Ева, – сказал художник. – Она говорит, вы в курсе.
– Ясно. И кто там будет… в цвете сомо?..
– Да я откуда знаю… – ответил художник и, почему-то опустив глаза, занялся поиском следующего эскиза.
– Ну, вот и не больно. Ну, вот и совсем не больно…
Посреди спортзала лежала Лаврушина. Остальные сидели и стояли вокруг, глядя, как Деветьяров медленно покручивал туда-сюда ее подвернутую стопу. Лаврушина морщилась с неподдельным испугом в глазах.
– И ничего там связки не порваны, – сказал наконец Деветьяров, – не дурите мне голову! Это вывих, – сказал он, поглаживая Лаврушину по ноге.
Жукова, Черышева и Веснина внимательно следили за этим братским поглаживанием.
– А по-моему, и вывиха нет, – сказала Черышева.
– Сто-о-оп! – заорал Шленский.
– Боже мой, – поморщилась Даля. – Зачем же кричать?
– Раз и! Два и! – Деветьяров под музыку гонял девушек по спортзалу, но в этом уже явственно просматривались черты какого-то номера.
Шленский, под ту же музыку сидя в своем номере над листами писчей бумаги, изрисовывал их сценарием будущего шоу.
– Три и! Четыре и! – на весь спортзал хлопал в ладоши Деветьяров. – Стоп! Наташа, Саша, Лена, – еще раз свой проход!
– Стоп! – стоя в проходе кинозала, кричал Шленский. – Шефер, собери мозги в кучку. Еще раз!
– И раз! И два! – кричал Деветьяров в спортзале.
– Убью всех! – орал Шленский в кинозале. – На каком такте начинаем идти?
– На пятом! – стонал в спортзале Деветьяров. – На пятом акте идем!
– У нас сейчас обед, – робко заметила Шефер.
– У вас сейчас я, – безжалостно отрезал Деветьяров.
– Еще раз, – командовал Шленский.
– Еще раз, – говорил Деветьяров.
– Я сейчас умру, – задыхаясь, обещала Веснина.
– Умрешь – похороним, – успокаивал Деветьяров. – Поехали! Получится – отпущу спать.
