Марк Твен - Янки при дворе короля Артура
— Въ странѣ Модерэ, милостивый сэръ.
— Въ странѣ Модерэ? Я не помню, чтобы слышалъ когда-либо такое названіе. Ваши родители живы?
— Что касается до этого, то я не знаю, живы-ли они, или нѣтъ; я нѣсколько лѣтъ была заключена въ замкѣ.
— Какъ ваше имя?
— Меня зовутъ дѣвица Алезандела Картелуазъ, къ вашимъ услугамъ.
— Знаете-ли вы кого-нибудь здѣсь, кто бы могъ засвидѣтельствовать это?
— Здѣсь никто меня не знаетъ, милостивый сэръ, я пришла сюда въ первый разъ.
— Принесли-ли вы съ собою письма, или какіе-либо документы, наконецъ, какія-нибудь доказательства, что вы вполнѣ честны и искренни?
— О, конечно, нѣтъ! и къ чему мнѣ это? Развѣ у меня нѣтъ языка, чтобы разсказать о себѣ самой?
— Да, вы говорите, это я знаю; но большая разница, если ваши слова подтвердитъ кто-нибудь другой.
— Разница? Какая же тутъ разница? Я боюсь, что не понимаю васъ.
— Вы не понимаете? Страна… вы видите… вы видите… почему вы не понимаете такихъ обыкновенныхъ вещей, какъ это? Неужели вы не понимаете разницы между вашимъ… Отчего вы это смотрите такъ наивно и такъ простодушно?
— Я? Право, не знаю; вѣроятно, такова воля Божія.
— Да, да; но вы не думайте, что я раздраженъ. Нисколько. Перемѣнимъ тему разговора. Займемся этимъ замкомъ, въ которомъ томятся сорокъ пять принцессъ, а хозяева тамъ три людоѣда; объясните мнѣ, гдѣ находится этотъ гаремъ?
— Гаремъ?
— Замокъ; вы прекрасно понимаете; гдѣ находится этотъ замокъ?
— О, что касается до этого, то онъ очень обширенъ, крѣпокъ, весьма приличенъ и находится въ далекой странѣ. Да, нужно пройти очень много миль.
— А сколько?
— О, милостивый сэръ, это очень трудно сказать; ихъ такъ много и онѣ на такомъ большомъ разстояніи одна отъ другой; всѣ эти столбы, помѣчающіе мили, сдѣланы одинаково и окрашены одинаковою краскою; нельзя различить одного столба отъ другого; да и какъ ихъ сосчитать; развѣ брать каждый отдѣльно; притомъ это выше способностей человѣка, потому что, если вы отмѣтите…
— Остановитесь, остановитесь, не будемъ говорить о разстояніи; но гдѣ собственно лежитъ этотъ замокъ? Въ какомъ направленіи отсюда?
— А отсюда туда, милостивый сэръ, нѣтъ никакого направленія по той причинѣ, что дорога не идетъ прямо, а постоянно сворачиваетъ въ сторону; поэтому-то и нѣтъ настоящаго направленія къ этому мѣсту; то вы идете подъ однимъ небомъ, то подъ другимъ; вы думаете, что идете, какъ говорится, на востокъ, а очутитесь съ другой стороны; кромѣ того, вы замѣчаете, что дорога опять поворачиваетъ назадъ на пространствѣ полукруга; такое чудо встрѣчается не одинъ разъ, а еще разъ, и опять, и еще, и еще; вы будете жестоко наказаны за то, если въ вашемъ суетномъ умѣ вздумаете сдѣлать вопреки волѣ Того, Который не даетъ опредѣленнаго направленія замку отъ извѣстнаго мѣста, а только оттуда, откуда Ему будетъ угодно; а если Ему не угодно, то Онъ сотретъ съ лица земли всѣ замки и всѣ направленія, предостерегая, такимъ образомъ, Свои созданія, что тамъ, гдѣ Ему что угодно, то такъ и будетъ, а что Ему не угодно, то и…
— О, это совершенно вѣрно, совершенно вѣрно, отдохнемъ немножко; оставимъ эти направленія; чортъ съ ними съ этими направленіями… Прошу извиненія, прошу тысячу извиненій, я сегодня не совсѣмъ здоровъ; не обращайте вниманія на мои монологи, это старая привычка, старая и дурная привычка, отъ которой трудно отвязаться, въ особенности, когда испорчено пищевареніе тѣмъ, что ѣмъ такую пищу, которая была изъята навѣки изъ употребленія прежде чѣмъ я родился; хороша страна! человѣкъ не можетъ правильно отправлять функціи, какъ весенній цыпленокъ, когда ему тысяча триста лѣтъ. Но все равно… не думайте никогда объ этомъ; но вернемся къ нашему разговору. Нѣтъ-ли у васъ плана той мѣстности, гдѣ находится этотъ замокъ? Теперь хорошій планъ…
— Это, безъ сомнѣнія, тѣ вещи, которыя въ послѣднее время невѣрные привозили изъ-за далекихъ морей; это обыкновенно кипятятъ въ маслѣ, потомъ, прибавляютъ соли и перцу…
— Что, планъ? Что вы такое говорите отъ этомъ? Это вовсе не то; не объясняйте мнѣ; я терпѣть не могу никакихъ объясненій; ваши объясненія только затемняютъ самый смыслъ, такъ что вы ничего не можете сказать. Уходите, моя милая; прощайте. Кларенсъ, проводите ее.
О, теперь для меня совершенно ясно, почему эти ослы не допытывались у этихъ лгуновъ разныхъ подробностей. Эта дѣвушка была себѣ на умѣ, и вы не могли бы вырвать у ней истины никакими способами. Это была вполнѣ невѣжда; а между тѣмъ, король и его рыцари слушали ее, какъ будто бы она была листкомъ изъ Евангелія. Вотъ какова была простота тогдашняго Двора: эти бродяги безъ всякаго смущенія проникали къ королю въ его дворецъ, точно какъ будто они входили въ бѣдный домъ въ мое время. Фактически король былъ доволенъ видѣть эту дѣвушку, услышать ея повѣствованіе: она была такою же желанною гостьею какъ трупъ для коронера [2].
Лишь только я кончилъ эти размышленія, какъ вернулся Кларенсъ. Я замѣтилъ, что всѣ мои усилія не привели ни къ чему; я никакъ не могъ добиться отъ дѣвушки, гдѣ именно находится этотъ замокъ. Юноша посмотрѣлъ на меня не то съ удивленіемъ, не то съ недоумѣніемъ и замѣтилъ, что его крайне удивило, къ чему я предлагалъ дѣвушкѣ всѣ эти вопросы.
— Почему? — въ свою очередь спросилъ я, — какимъ образомъ я могу найти замокъ? Какъ я доберусь туда?
— О, на этотъ вопросъ тебѣ всякій легко отвѣтитъ. Она поѣдетъ съ тобою. Это всегда такъ дѣлаютъ. Она будетъ сопровождать тебя.
— Поѣдетъ со мною? Вотъ глупости!
— Но повѣрь мнѣ, что она поѣдетъ. Она хочетъ ѣхать съ тобою. Вотъ ты увидишь!
— Какъ? Она будетъ питаться листьями и травами по холмамъ и въ чащѣ лѣсовъ… одна… со мною вдвоемъ… А я все равно, что помолвленъ. Вѣдь это настоящій скандалъ. Подумай только, на что это будетъ похоже?
И въ моемъ воображеніи мелькнуло розовое личико! Юноша захотѣлъ узнать всѣ подробности этого сердечнаго дѣла. Я заставилъ его поклясться, что онъ сохранитъ все это въ тайнѣ и прошепталъ ея имя: «Пуссъ Фламиганъ». Онъ посмотрѣлъ съ видомъ отчаянія и сказалъ, что не знаетъ графини. Какъ было естественно со стороны этого маленькаго придворнаго дать ей титулъ. Онъ спросилъ меня также, гдѣ она живетъ.
— Въ Истъ Гар…
Но тутъ я пришелъ въ себя, и остановился сконфуженный; потомъ продолжалъ:
— Ничего, не обращайте на это вниманія; когда-нибудь я тебѣ разскажу объ этомъ.
Но онъ сталъ разспрашивать меня: можетъ-ли онъ когда-нибудь ее увидѣть? Позволю-ли я ему когда-нибудь ее увидѣть?
Но не бездѣлица была обѣщать ему это… еще до этого было тысячу триста лѣтъ, или что-то въ этомъ родѣ… а онъ такъ любопытенъ… но все же я обѣщалъ ему. Я вздохнулъ; я не могъ этому помочь. Безсмысленно было съ моей стороны вздыхать объ этомъ, разъ, что она еще не родилась; но мы не можемъ отдавать себѣ отчета въ нашихъ чувствахъ, а между тѣмъ, мы все же чувствуемъ.
О моей экспедиціи говорили цѣлый день и цѣлую ночь; всѣ эти люди были очень добры ко мнѣ и, казалось, забыли и свое оскорбленіе и свою печаль; они очень тревожились, какимъ образомъ мнѣ удастся одолѣть этихъ людоѣдовъ и освободить этихъ старыхъ дѣвственницъ, точно имъ самимъ нужно было совершить этотъ подвигъ. Да, это были славныя дѣти… но только дѣти не болѣе; они давали мнѣ совѣты, какимъ образомъ развѣдать объ этихъ исполинахъ и какъ на нихъ напасть; затѣмъ они разсказали мнѣ различные заклинанія противъ чаръ, дали мнѣ мази и другія снадобья для моихъ ранъ. Но они вовсе не подумали о томъ, что если я былъ такимъ хорошимъ некромантикомъ, какимъ заявлялъ себя, то мнѣ вовсе не было никакой нужды въ ихъ мазяхъ и наставленіяхъ относительно заклинаній противъ чаръ и всѣхъ этихъ огненныхъ драконовъ.
Мнѣ приготовили завтракъ пораньше; я долженъ былъ встать съ разсвѣтомъ, таковъ былъ тамъ обычай; но я прокопался съ своимъ одѣваньемъ и это отняло у меня немало времени. Облачиться во всѣ доспѣхи представляло нѣкоторое затрудненіе; сначала вы обертываете въ одинъ или два ряда шерстяное одѣяло вокругъ вашего тѣла, чтобы не чувствовать прикосновенія холоднаго желѣза; затѣмъ вы надѣваете кольчугу, состоящую изъ мелкихъ стальныхъ звеньевъ, сплетенныхъ вмѣстѣ; эта кольчуга очень гибка; но въ то же время она очень тяжела и представляетъ весьма неудобную одежду; далѣе вы надѣваете башмаки, покрытые сверху переплетающимися полосками стали и привинчиваете къ пяткамъ ваши неуклюжія шпоры. Послѣ этого пристегиваются къ ногамъ пряжкою ножныя латы, а потомъ и набедренникъ; затѣмъ идутъ латы на спину и латы на грудь и начинаешь чувствовать себя нѣсколько стѣсненнымъ; далѣе на грудныя латы надѣвается нѣчто въ родѣ полуюбки, состоящей изъ широкихъ переплетенныхъ между собою стальныхъ полосокъ, это одѣяніе спускается внизъ, но сзади сдѣланъ вырѣзъ, такъ что можно былобы сѣсть; къ этому еще добавляется мечъ, которымъ васъ опоясываютъ; потомъ идутъ нарукавники въ видѣ трубъ, далѣе надѣваютъ желѣзныя перчатки на руки, а на голову нѣчто въ родѣ желѣзной крысоловки съ стальнымъ пучкомъ сзади, который доходитъ до самаго затылка; тогда вы имѣете видъ свѣчки, отлитой въ форму. Въ такомъ одѣяніи не затанцуешь! Человѣкъ, закованный такимъ способомъ, представляетъ орѣхъ, который даже не стоитъ того, чтобы его раскололи, потому что тутъ вы найдете слишкомъ мало мякоти въ сравненіи съ навьюченною на нее шелухою.
