Марк Твен - Янки при дворе короля Артура
Мальчишки мнѣ помогали, иначе я никогда не кончилъ бы съ моимъ одеваньемъ. Только что я кончилъ свое облаченіе, какъ вошолъ сэръ Бедиверъ и я увидѣлъ, что такъ или иначе, но я выбралъ не совсѣмъ удобное вооруженіе для такого далекаго путешествія. Какой статный видъ былъ у рыцаря! Онъ былъ высокаго роста и широкаго тѣлосложенія. У него на головѣ была коническая стальная каска, закрывавшая ему уши, а забраломъ ему служила узкая полоса стали, доходившая ему до верхней губы и предохранявшая его носъ; все его остальное одѣяніе отъ затылка до пятъ состояло изъ гибкой кольчуги; но лучше всего было его верхнее платье, которое также состояло изъ кольчуги, какъ я уже сказалъ, и спускалось прямо отъ его плечъ до бедеръ; затѣмъ другая кольчуга отъ тальи до ногъ, обѣ эти кольчуги были раздѣлены разрѣзомъ такъ, что онъ могъ ѣздить верхомъ, а края этой кольчуги спускались по обѣимъ сторонамъ. Онъ отправлялся къ гробу Господню и такое одѣяніе было вполнѣ приспособлено къ такому дальнему путешествію. Я дорого далъ бы за такое одѣяніе, но теперь было слишкомъ поздно переодѣваться. Солнце уже встало; король и весь дворъ были въ сборѣ, хотѣли меня видѣть и пожелать мнѣ успѣха; я не могъ медлитъ, такъ какъ это не согласовалось съ этикетомъ. Въ такомъ одѣяніи даже нельзя было сѣсть самому на лошадь, а если бы вы захотѣли попробовать это, только пришли бы въ отчаяніе. Они подняли меня, именно такъ поднимаютъ человѣка въ аптеку, пораженнаго солнечнымъ ударомъ; меня усадили на лошадь, дали въ руки узду, вложили ноги въ стремена; я чувствовалъ себя такъ же неловко, такъ же странно, какъ человѣкъ, неожиданно вступившій въ бракъ, или ослѣпленный молніей, или что-нибудь въ родѣ этого; человѣкъ въ такомъ одѣяніи даже не можетъ повернуться кругомъ, онъ точно цѣпенѣетъ и не въ состояніи сдѣлать никакого движенія; затѣмъ мнѣ дали нѣчто въ родѣ мачты, что у нихъ называлось пикою и я взялъ ее рукою; потомъ мнѣ надѣли на шею щитъ и я былъ совершенно готовъ сняться съ якоря и пуститься въ море. Всѣ были очень внимательны ко мнѣ, какъ это и должно было быть, и одна почетная дѣвушка подарила мнѣ на прощанье свой собственный кубокъ. Теперь уже ничего не оставалось болѣе дѣлать, какъ-только ѣхать, да посадить еще сзади меня на сѣдло эту дѣвушку, которая сообщила намъ о таинственномъ замкѣ; я долженъ былъ держать ее рукою вокругъ таліи.
И вотъ мы отправились; всѣ простились съ нами и долго махали намъ платками или шлемами. И всякій, кого мы встрѣчали, съѣзжая съ холма и направляясь по деревнѣ, кланялись намъ съ большимъ почтеніемъ, за исключеніемъ мальчишекъ, которые кричали намъ вслѣдъ:
— О, что за чучѣлы! — и бросали въ насъ комками земли.
Я по своему опыту знаю, что мальчишки всегда одни и тѣ же во всѣ времена и во всѣхъ странахъ; они ни къ кому и ни къ чему не питаютъ уваженія. Они говорили:- «Проваливай, лысый!» древнему пророку, который, никого не трогая, шелъ своей дорогой; они дѣлали то же самое и въ средніе вѣка. У пророка были въ распоряженіи медвѣди, которые расправились за него съ мальчишками. Я же проѣхалъ мимо, не отвѣчая, потому что я ихъ здѣсь болѣе не найду.
ГЛАВА XII.
Медленное мученіе.
Скоро мы выѣхали въ поле. Было очень пріятно ѣхать въ этомъ спокойномъ уединеніи въ прохладное осеннее утро. Съ вершины холма виднѣлись разстилающіяся у его подножія зеленыя долины, мы, подобно вѣтру, промчались по этимъ долинамъ, гдѣ, подобно островкамъ, тамъ и сямъ возвышались деревья, а высокіе дубы бросали отъ себя длинную тѣнь; за этими долинами мы видѣли цѣлый рядъ холмовъ, синихъ отъ тумана и переливавшихся въ волнистой перспективѣ горизонта; въ нѣкоторыхъ промежуткахъ на волнистыхъ вершинахъ холмовъ появлялись бѣлыя и сѣрыя пятна и мы знали, что это были замки. Мы переѣхали уже широкую естественную просѣку, блестящую отъ росы; мы двигались какъ духи, потому что по слою торфа не слышно было звука копытъ; проѣзжая по просѣкѣ, мы дремали подъ зеленоватымъ свѣтомъ, которымъ были окрашены лучи солнца, проникавшіе сквозь зеленую крышку листьевъ; у нашихъ ногъ журчалъ самый чистый и самый холодный ручеекъ; онъ точно шептался съ листьями, и эта музыка ласкала ухо; иногда мы въѣзжали въ такую чащу лѣса, что заслонялся свѣтъ солнца; кое-гдѣ проскользнетъ какое-нибудь миленькое дикое животное и проскользнетъ такъ быстро, что даже и не замѣтно было, откуда они проскользали; порой взвивались птицы, испуганныя топотомъ копытъ моей лошади; то они летѣли за кормомъ и беззаботно распѣвали пѣсни; изъ лѣса мы опять въѣзжали на поляну.
Такъ разъ пять мы въѣзжали въ лѣсъ и опять выѣзжали на поляну; уже прошло часа два послѣ восхожденія солнца и становилось жарко; и это было чувствительно. Наконецъ, намъ пришлось ѣхать по такой мѣстности, гдѣ вовсе не было тѣни. Странно иногда бываетъ замѣчать, какъ небольшія волненія растутъ съ минуты на минуту и принимаютъ все большіе и большіе размѣры. Вещь, о которой я сначала и не думалъ, теперь все болѣе и болѣе занимала мои мысли. Мнѣ понадобился мой носовой платокъ и я рѣшительно не зналъ, какъ его достать; я старался вовсе не думать объ этомъ, но, какъ на зло, это не выходило у меня изъ ума. Я проклиналъ человѣка, сдѣлавшаго одѣяніе безъ кармана; мнѣ, какъ нарочно, былъ необходимъ мой носовой платокъ каждую минуту. Видите-ли, платокъ у меня былъ въ шлемѣ вмѣстѣ съ другими необходимыми вещами; но это былъ такого рода шлемъ, который нельзя было снять самому. Я не обратилъ на это никакого вниманія, когда мнѣ надѣвали этотъ шлемъ; впрочемъ, я даже вовсе и не зналъ этого; все это крайне меня раздражало. Но представьте себѣ, что нельзя достать вещи, которая вамъ такъ необходима, такъ необходима. Мои мысли не могли сосредоточиться на чемъ либо другомъ; и представлялъ себѣ въ умѣ носовой платокъ, рисовалъ себѣ въ умѣ носовой платокъ; потъ струился у меня по лбу и я не могъ его вытереть; хотя было бы что-нибудь у меня подъ руками, ну, хоть кусочекъ бумаги, а то даже не было и такой бездѣлицы; это былъ дѣйствительно самый ужасный родъ бѣдствія. Я не говорилъ бы, если бы это не было такъ. Я старался себя успокоить тѣмъ, что на слѣдующій разъ непремѣнно возьму съ собою ридикюль, пусть люди смѣются, сколько имъ угодно. Дѣйствительно, эти желѣзные болваны Круглаго Стола найдутъ это немного скандальнымъ, но я прежде всего дорожу комфортомъ, а потомъ уже забочусь о стилѣ. И вотъ мы двигались все дальше и дальше и пришлось проѣзжать по пыльному мѣсту; поднялось цѣлое облако пыли; оно проникло мнѣ въ носъ и заставило меня чихать и плакать. Я сталъ говорить такія вещи, которыхъ не слѣдовало говорить; не отрекаюсь отъ этого. Я не лучше прочихъ людей. Казалось, что мы никого не встрѣтимъ въ этой Британіи, наводящей скуку, даже и людоѣда; а для послѣдняго было бы хорошо встрѣтиться со мною, когда я былъ въ такомъ расположеніи духа. Ахъ, пусть бы встрѣтился людоѣдъ, но только съ носовымъ платкомъ. Большинство рыцарей, конечно, думали бы только о томъ, чтобы имъ достались его вооруженія; но мнѣ нужно только его банданна, пусть бы онъ сохранилъ себѣ весь желѣзный и мѣдный товаръ.
Между-тѣмъ, становилось все жарче и жарче. Видите-ли, солнце стало спускаться ниже и ниже и нагрѣвало желѣзо все болѣе и болѣе. А когда вамъ такъ жарко, то васъ раздражаетъ всякая бездѣлица. Когда я ѣхалъ рысцой, то пыхтѣлъ и сопѣлъ и это мнѣ крайне надоѣдало; кромѣ того, меня выводилъ изъ терпѣнія щитъ, который отъ тряски такъ и прыгалъ у меня на шеѣ и колотилъ меня то въ грудь, то въ затылокъ; если бы мнѣ вздумалось прогуляться, то мои суставы захрустѣли бы и заскрипѣли бы такъ же монотонно, какъ тачешныя колеса, если бы мы своею скорою ѣздою не производили вѣтерка, то я положительно изжарился бы въ этой печи; но чѣмъ дальше, тѣмъ желѣзо становилось горячѣе и горячѣе и, казалось, вѣсъ въ немъ все прибавлялся и прибавлялся. Кромѣ того, приходилось постоянно перемѣнять пику съ одной стороны на другую, потому что было слишкомъ тяжело держать ее одною и тою же рукою долгое время.
Если во время такого путешествія вы еще вспотѣете, то у васъ… у васъ начинается зудъ. А между тѣмъ, ваше тѣло въ кольчугѣ, а руки снаружи; что тутъ дѣлать? Между руками и тѣломъ желѣзо. А это нелегкая вещь; зудъ появляется то въ одномъ мѣстѣ, то въ другомъ, то въ нѣсколькихъ заразъ; наконецъ, этотъ зудъ распространяется по всей территоріи вашего тѣла и вы не можете себѣ представить, какъ это непріятно и неудобно. И когда этотъ зудъ достигъ высшей степени, когда я находилъ, что уже не въ состояніи больше терпѣть, вдругъ появилась несносная муха, прошла черезъ преграду и совершенно безцеремонно помѣстилась на моемъ носу, а я никакъ не могъ поднять забрала; я могъ только трясти головою, а она у меня горѣла отъ жары; а вамъ извѣстно, какъ надоѣдливы мухи и какъ онѣ дѣйствуютъ, если найдутъ что-либо такое… а когда я трясъ головою, то муха только перемѣщалась съ одного мѣста на другое: съ носа на губы, съ губъ на ухо и все время жужжала и кусала меня, такъ-что всякій, кто былъ уже и безъ того измученъ до такой сильной степени, конечно, рѣшительно не могъ вынести; я также дошелъ до послѣдней степени мученія. Я попросилъ Ализанду освободить меня отъ шлема. Она сняла его, вынула оттуда все содержимое, а вмѣсто этого наполнила его чистою и свѣжею водою и я пилъ, пилъ, пока не освѣжился; остальную воду она вылила мнѣ за мое желѣзное одѣяніе. Нельзя себѣ представить, какъ это освѣжило и подкрѣпило меня. Она продолжала лить на меня воду, пока я не освѣжился окончательно.
