Алекс Сидоров - Люфтваффельники
В расположение родной роты, мы возвращались, зачастую уже после вечерней поверки. Молча кивали головой дневальному, в знак приветствия и проходили в спальное помещение. Нас никто ни о чем не спрашивал. Говорить не хотелось, язык от хронической усталости совсем не ворочался. Мы не умывались, так как на воду смотреть уже никто не мог. От постоянного пребывания по колено в воде разбухли сапоги. Стащить их с ног, перед сном и обуть утром, было весьма проблематично. Снять сапоги можно было только при помощи товарища. За ночь, яловые сапоги почти не просыхали. Летом казарменная сушилка не работала.
Мы обессиленные валились на койку. По ночам нам снились тарелки, «дискотека» не отпускала нас даже во сне. Моя самая нелюбимая песня с той поры, та в которой есть фраза: «Кружатся диски!»
Положение остальных ребят, тоже, мягко говоря, было не фонтан. Кое-кто ходил в караул через день, а там боевые посты, оружие, боеприпасы. Измотанные ребята, при разряжении оружия путали последовательность своих действий и частенько по ночам, особенно где-то в районе 4-х часов утра, когда сон накатывается вопреки желания и воли курсанта, раздавалась короткая очередь. Ничего не поделаешь, объективная реальность! Хронический недосып и патологическая усталость делали свое дело!
Одно хорошо — пули летели в резиновый коврик пулеулавливателя, пострадавших не было и, как правило, на следующую ночь или через ночь, сонную тишину опять разрывали звуки, очередных незапланированных выстрелов. Парни реально валились с ног, тупили и страшно «тормозили».
Доставалось всем. Курсанты напоминали некачественных роботов с их характерными отрывистыми движениями и с горящими в темноте красными глазами — «Терминаторы». Хроническая усталость стала ближайшей подругой каждого, оставшегося на ногах парня. Самое парадоксальное, что эпидемия не прекращалась, не смотря на все титанические усилия военных медиков. Каждый день, новые группы обгадившихся ребят исчезали за дверью бездонной обсерватории. В войне с заразой, перевес и подавляющее превосходство было явно на стороне коварного «дизеля».
Командование училища в порыве отчаяния пошло на крайние меры. В воду, предназначенную, для приготовления пищи стали добавлять лошадиные дозы хлорки и лизола. Думаю, что это не очень полезно для растущих организмов 18-20-ти летних парней. Но, нашего мнения, никто не спрашивал.
Перед входом в столовую поставили алюминиевые баки с зелеными плодами лимона. Подразделение курсантов, перед посещением столовой, выстраивалось в колонну по одному и, заходя во внутрь здания, каждый из ребят брал из бака зеленый лимон, который был обязан съесть целиком и полностью — вместе с кожурой.
Затем нам строго запретили пользоваться училищным водопроводом и стали завозить воду в цистернах из города. Эту воду, каждый из курсантов набирал в свою личную 800-граммовую фляжку, разрешалось пить только ее.
Во время проведения вечерней поверки, каждому выдавались какие-то таблетки, которые надлежало проглотить, после того как ответственный офицер, огласил твою фамилию. Факт заглатывания таблеток, строго контролировался. И так далее, и тому подобное.
Не смотря на хроническое недосыпание и усталость, мы набирались ума и опыту. Делали разумные выводы из происходящего и пытались по возможности облегчить жизнь самим себе и окружающим. Покумекав пару дней, нам удалось реанимировать «безнадежную» посудомоечную машину, которая без движения простояла далеко не один год. Жить стало веселей, появилось время отдышаться. Контактировать с хлоркой стали меньше, раны на руках стали постепенно затягиваться. Жизнь начала налаживаться. Появилась небольшая возможность, кратковременно вздремнуть после обеда или недолго понежиться на солнышке.
Вот как раз за этим занятием нас и застал Пиночет. Однажды, зайдя в столовую, проконтролировать наличие личного состава, он был несказанно удивлен. В помещении посудомойки со страшным скрежетом и лязганьем, вопреки всем законам физики и здравому смыслу, работала древняя посудомоечная машина. Один из курсантов, не торопясь и без лишней суеты, ставил на ленту транспортера грязные тарелки, а другой курсант, снимал уже чистые тарелки и аккуратно раскладывал их на стеллажи для просушки. Пиночет озадаченно призадумался. На его памяти эту машину, неоднократно и безуспешно, пыталась отремонтировать многочисленная бригада наладчиков с завода изготовителя, которая раздраженно посоветовала безжалостно выкинуть данный безнадежный образец металлохлама на ближайшую свалку металлолом. Пиночет нахмурился.
— Курсант Петровский! А где остальные три тела из состава наряда?
— Выносят объедки, для своевременной доставки их на свинарник, товарищ полковник.
Петровский не успел предупредить о надвигающейся опасности и Пиночет нашел нас троих, мирно загорающих на трубах теплотрассы. Пустые бачки из под объедков валялись рядом. Бочка с едой для свинок, давно была отбуксирована на свинарник. Мы полусонно нежились на солнышке и не заметили приближающегося комбата, который находился в крайней степени раздражения (впрочем, это было его стандартное состояние). А когда заметили, то было уже поздно.
— Симонов!
— Я, товарищ полковник!
— Ага, Пономарев и Копыто! Все здесь, голубчики! Загораете, значит?! Все училище, в поте лица, не жалея сил воюет с заразой, а вы тут балдеете?!
— Товарищ полковник, мы только-только вышли. Замотались в конец, и просто валимся с ног. Машину вот посудомоечную отремонтировали своими силами, чтобы полегче…
— Симонов, трое суток ареста!
— За что, товарищ полковник?
— Пять суток!
— Есть, пять суток! (лучше ограничиться на 5-ти сутках, чем неизбежно раскрутиться на «червонец» и не дай бог, еще на «гарнизонку», там вообще можно на месяц зависнуть) Кому прикажете передать дискотеку? Тьфу, тоесть посудомойку!
— Никому, после карантина отсидишь, голубчик! Кстати, на счет посудомоечной машины. За мной!
Волоча пустые бачки из-под объедков, мы еле поспевали за Пиночетом, который был свеж и бодр. На бегу, я по наивности предполагал, что комбат оценит наш рационализаторский талант и объявит амнистию, а может даже и заслуженную благодарность, но я ошибся. Надо было знать полковника Серова!
Пиночет легко взбежал по ступенькам на второй этаж и зашел в помещение посудомойки. Обойдя работающую машину со всех сторон и тщательно осмотрев ее, он взял штыковую лопату, которой мы размешивали стиральный порошок в ваннах с водой, и вставил ее черенок в ленту транспортера. Машина жалобно хрюкнула, в ее недрах что-то рыкнуло, запахло горелой изоляцией. Клемная коробка ярко заискрила и машина, жалобно звякнув, остановилась. Чудо автоматической техники умерло на наших глазах. Навсегда.
Удовлетворенный Пиночет выдернул силовые кабеля из щитка управления, помахал ими у нас перед носами. Затем, сурово посмотрел на нас и изрек следующее.
— Вот так! Не хрен бездельем маяться. Ишь, чего удумали. Загорают! Слишком много свободного времени у вас появилось, того и гляди, в самоволки начнете бегать. Заразу по городу разносить!
— Товарищ полковник, мы хотели как лучше! Чтобы быстрее и посуда чище отмывается. Ее только сполоснуть остается. Рукам, однако, тоже полегче стало. Кожа буквально растворяется. Посмотрите, мозоли и те исчезли. Мы старались как лучше…
— А мне не надо быстрее. Мне не надо лучше. Надо, чтобы вы были всегда при деле. Праздношатающийся курсант — это предпосылка к нарушению воинской дисциплины. А чище, грязнее?! Какая разница?! Механизацию им подавай?! Ручками, ручками! Может, еще прикажете вам маникюр сделать?!
Довольный комбат ушел проверять остальные места работы курсантов. Научно-технический прогресс прошел стороной мимо нашей посудомойки. Технологический этап в развитии курсантского общества закончился, мы опять вернулись в каменный век, и перешли к низкопроизводительному ручному труду. Эра автоматизации монотонных и трудозатратных процессов была пресечена на корню ярым ретроградом и мракобесом — Пиночетом.
Полковник Серов сопровождая 1-й батальон в столовую, три раза в день заглядывал в посудомойку и лично контролировал, чтобы состав наряда «дискотеки» работал своими руками, а посудомоечная машина продолжала стоять без движения. И так продолжалось больше месяца.
56. Женитьба Копыто
В училище свирепствует эпидемия коварной дизентерии — «дизель», который безжалостно выкашивает курсантские ряды с патологической методичностью. Каждое утро здоровых ребят остается все меньше, а заразившихся и обгадивших свои галифе все больше. Дизель уверенно набирает обороты, растет вширь и вглубь, постепенно и неуклонно превращая училище ВВС в позорную зону вонючего бедствия.
