Сергей Власов - Фестиваль
– Да-а… Одна фраза «Это тебе заседание правительства, а не КВН» чего стоит.
– Ну, а министр экономики у нас просто первый сорт! Стоит, чешет репу, сопли рукой вытирает, а сказать ничего по делу не может.
– Блин, кто-нибудь из иностранцев такое увидит – все ж контракты разорвут на хрен.
– А министр морского флота – стоит как истукан. Да, довели страну – все большегрузные танкеры ходят под флагами чужих стран.
– А голосуют смотри как… Как в старые добрые времена… Кто против разрядки?!
– Но самый цирк – это, конечно, главный экономист. Не мог вспомнить пять основных направлений развития экономики. Как Иван Николаевич ему сказал? Ты, говорит, как в прошлый раз пять лет назад не смог их сформулировать, так и сегодня не можешь.
– А это не может быть дезинформацией?
– Что именно?
– Ну, я имею в виду – кассету…
– Почему же, вполне может. Только кому это надо? Иван Григорьевич, вы свободны.
В фойе раздался какой-то шум, и два дюжих омоновца привели изрыгающего проклятия и явно навеселе, с огромным букетом цветов Валерия Канделяброва.
– Вот тебе, – он протянул Флюсову праздничную открытку с нацарапанными в ней каракулями.
– Что это?
– Поздравление от Златопольского Казимира Карловича, – коротко бросил телеведущий, показывая жестами девушкам из оргфестиваля, чтобы ему принесли чистый прибор.
– А почему открытка какая-то странная – «Поздравляем с Международным женским днем»?
– Телеведущий развел громоздкими руками:
– Ну, не было у него другой.
– Как фильм?
– Нормально, старичок. Монтаж идет полным ходом – скоро, скоро закончим всю эту тягомотину.
– Казимир Карлович?
– Слушай – титан! Чем больше я с ним общаюсь, тем больше убеждаюсь в его исключительности.
– А чего же он сам сегодня-то не подъехал?
– У него какие-то очень важные переговоры. Я немного подслушал – на самом верху.
За Валерием Пименовичем Канделябровым из глубины стола внимательно наблюдал зоркий глаз музыкального критика Марины Гоннобобель. Приставая попеременно то к поэту Степанцову, то к художнику Данцеву, и будучи не уверена в обоих на предмет конкретной пользы и достижения через их охмурение необходимых финансовых результатов, она не теряла контроля и над остальными участками гастрономического плацдарма.
В телеведущего она была давно тайно и безответно влюблена.
– Вот этого бы дяденьку заполучить, – прошептали ее пухлые губы сами по себе.
– Что вы сказали, Мариночка? – не понял Степанцов.
– Ничего, ничего… – напряглась Гоннобобель. – Это я так, Вадик. Почти что про себя, о своем, о бабском…
– Бабьем, – поправил ее художник Александр Данцев.
– Пусть так, – моментально согласилась критикесса. – Но, господа, давайте же выпьем! У нас еще есть шампанское. Как же это замечательно!
– Что?
– Что все мы здесь сегодня собрались, – загнусавила Гоннобобель, подражая голосу известного барда. – Возьмемся за руки, – она попыталась обхватить с двух сторон руки своих кавалеров, но это ей не удалось.
Данцев просто жестко сказал:
– Не стоит.
А поэт Степанцов, слегка отодвинув корпус чуть в сторону, нарочито громким голосом произнес:
– Древние философы размышляли гораздо больше, чем читали, – вот отчего в их сочинениях так много конкретного. А Иван Федоров, скотина, все изменил. Теперь читают все кому не лень, а думать не хотят. Нет у них мозгов.
– И желания нет, – подхватил Данцев.
– Иной, начитавшись Сократа или, на худой конец, какого-нибудь нынешнего мыслителя-отморозка, сразу сделался бы великим героем, а у меня – наоборот. Мои сочинения, несомненно, положительно влияя на читателя, не подталкивают его к достижению конкретной реальной цели.
Марина попросила сигарету и прикурить:
– Вы себе противоречите. И вообще, что вы мне голову морочите разной философской херней? – Ее начал мучить старый недуг – грудная жаба. – Скажите честно, поедете ко мне домой продолжать веселиться или нет? У меня есть две очаровательные подруги и скрипка. На стене висит картина, и очень уютно.
– Конечно, поедем, – сразу согласились мужчины.
– А не мог ли кто-нибудь из вас пригласить в наше путешествие Валерия Пименовича?
– Кто это? – удивился Данцев.
– Как – кто? Известный телеведущий Валерий Пименович Канделябров. Вон он стоит. Ох, какая очаровательная у него улыбка, только, по-моему, с зубами у него не все в порядке.
– Что такое?!
– С правой стороны двух не хватает. Кариес, наверное.
Мужчины переглянулись.
– Пойдем на улицу, покурим, – предложил Степанцов.
– Не надо идти на улицу! – почуяв неладное, заверещала критикесса. – И здесь можно курить. В конце концов, я вам запрещаю переходить границы дозволенного. В том смысле, что отходить от меня далее чем на десять метров.
– Степанцов остался непреклонен:
– Ну что, ты идешь?
– Разумеется. – Данцев взял со стола пачку сигарет и сунул ее в бездонный карман.
Гоннобобель предупредила:
– Учтите, если вы сейчас уйдете – между нами все кончено.
Импозантные мужчины ушли с легким сердцем.
Народ радостно тусовался уже продолжительное время, а никаких с ерьезных столкновений, склок, драк либо предпосылок к ним на фуршетном горизонте отнюдь не наблюдалось.
– Ну не может быть такого, чтобы на таком серьезном мероприятии кто-нибудь кому-нибудь не смазал по роже… – грустно сказал Егор Данилович Бесхребетный и, поймав на себе вопросительный взгляд поэта Файбышенко, добавил: – Скучно уже становится.
Евгений Александрович, на секунду присмотревшись к окружавшим его людям, попытался обрадовать товарища:
– А ты знаешь, Егорушка, настрой-то у народа боевой, особенно у женской его части. Я думаю, что с минуту на минуту что-нибудь да будет.
Как в воду глядел бесстыжий гениальный поэт, предсказав недоразумения в человеческих отношениях. Рубикон был перейден, и даже не в одном месте, а сразу в двух.
В начале стола, слегка перебрав, бесстрашно ринулись друг на друга старые соперницы Марина Дудина и Анастасия Бланманже. Если бы этого не произошло, Самокруткин как режиссер крайне бы удивился отсутствию между ними очередного противостояния и в некотором смысле скорее всего даже расстроился, ведь причиной их постоянных драк был именно он – мэтр и человек.
На другой стороне хлебосольной пашни схлестнулись сначала в словесной, а затем и физической перепалке ответственные работницы фестиваля – девушки Светлана и Валерия. Безутешная секретарша генерального директора залепила своей младшей по званию коллеге звонкую пощечину и обвинила в совершеннейшей гнусности – уводке чужого жениха. Валерия ответила выверенным ударом ноги, и Света завалилась на еще не заплеванный пол, для общей потехи громко выкрикивая:
– Что ж ты, сука, делаешь?! Я же беременная!
С видом победительницы осмотрев поверженную, Валерия ответила тем же:
– А я, по-твоему, блин, какая?
Услышавший все это Сергей Сергеевич, восторженно зааплодировав, громко пояснил собравшимся:
– Вот какие у нас кадры! Ну, свет Иван Григорьевич!!! Ай молодец, а с виду такой скромняга…
Теперь уже радовались все. Смеялся главный спонсор Александр Александрович Бизневский, дружно визжали отец и сын Гастарбайтеры, тискающие с двух сторон девушку маляршу, а Сергей Козик в восторженном припадке даже подбросил вверх под потолок хрустальный фужер, как будто бы тут же собирался пальнуть в него из какого-либо огнестрельного оружия.
Все стали ожидать неизбежной гибели фужера ввиду его столкновения с полированным полом, но этого не произошло – вынырнувший неизвестно откуда колдун Кулебякин ловко поймал его в воздухе и, сунув в карман, с добродушнейшим видом обратился к собравшимся:
– Дамы и господа, я хочу зачитать приветственное послание в адрес оргкомитета фестиваля авангардной музыки от моего многочисленного семейства в лице шести братьев Кулебякиных. Как вам известно, все шестеро мы – Николаи Ивановичи… – Деревенский парень по фамилии Золупайло, только в прошлом году пополнивший ряды московской милиции, одной рукой зажав ему рот, другой несколько раз стукнул колдуна сверху по голове и поволок в направлении своего начальства, пробавлявшегося невдалеке за отдельным небольшим столиком дармовыми спиртными напитками.
– Как они с ним круто… – посочувствовал Кулебякину Иван Петрович, уже разнявший своих ведущих актрис – Дудина совсем было успокоилась, а Анастасия Бланманже еще шипела, размазывая по лицу остатки химических подтеков от косметики.
Валерия помогла сопернице подняться с пола и, обняв за худые плечи, куда-то увела.
Михаил Жигульский, пробравшийся в президиум к находящейся в окружении иностранцев малярше, задал ей несколько коварных вопросов, на которые внятных ответов так и не получил, – малярша была стопроцентно та, но ни Жигульского, ни недавнего совместного с ним приключения она не помнила. Михаил вернулся на место и, доложив ситуацию Кабану, принялся с ним спорить в очередной раз, кто кому должен.
