Золотой характер - Виктор Ефимович Ардов
Случилось это за день до отчетно-выборного профсоюзного собрания. Председатель месткома Гуков вызвал к себе в кабинет редактора стенгазеты Пантюхина и хмуро спросил:
— Газету готовишь? А ну-ка, покажи.
— Видите ли, она еще не готова. Только заголовок нарисован.
— А критика в номере будет?
— Будет.
— И на профсоюзные темы?
— Нет, — замялся Пантюхин. — Пока этот вопрос мы еще не решили…
Гуков крупными шагами пересек по диагонали кабинет.
— Это нужно подправить. Бери карандаш!
Пантюхин взял, не понимая, к чему он клонит.
— Рисуй на меня карикатуру!
Пантюхин часто-часто заморгал глазами. Карикатуру на Гукова! Ведь он даже малейшее критическое замечание расценивал как мину, подложенную под его авторитет. Как-то в газете проскочила колкая строчка в адрес месткома — такой закатил скандал! Как же так?
— Давай, рисуй, говорю!
— Но позвольте, товарищ Пуков…
— Позволяю! — председатель месткома сделал широкий жест. — Позволяю! И чтоб она была на самом более или менее видном месте.
— Хорошо, но зачем?
Гуков презрительно хмыкнул, дивясь его недогадливости:
— Разве ты на прошлом собрании не был?
— Был.
— А выступления слышал?
— Слышал.
— Так скажи, за что меня критиковали?
— Вас? Мм… — редактор напряженно морщил лоб, стараясь припомнить. — За многое…
— А в основном?
— За то, что вы, так сказать, не в ладах с критикой…
— Вот! — Гуков поднял указательный палец. — Гнусный поклеп! И я докажу, что это не так! Пусть все увидят! Рисуй!
Хотя рука Пантюхина машинально держала карандаш наготове, рисовать карикатуру на Гукова она все-таки не поднималась.
— Боюсь, не получится. Понимаете, надо изобразить, чтоб вы были похожи и чтобы было смешно…
— Смешно? Это не обязательно! Главное, чтоб похож!
Отступать было некуда. Глубоко вздохнув, Пантюхин принялся рисовать. Из-под его карандаша быстро возникли очертания трибуны, графина с водой…
— Так, так, — довольно причмокивал языком Гуков. — Ну, а где же я?
Еще несколько штрихов — и у трибуны появилась крупная, с солидным брюшком фигура Жукова.
Председатель месткома недовольно засопел:
— Послушай, дружок! Разве я настолько толст?
— Но это же карикатура! — объяснил редактор. — Допускается преувеличение…
— Нет, уж ты изображай меня натурально! Я вешу не более девяноста килограммов, а тут все сто двадцать. Надо убрать излишества.
Пантюхин подчинился.
Увидев графическое изображение своего далеко не античного профиля, Гуков возмутился:
— Это же не мой нос! Это ручка от круглой печати! И к чему тут угрюмость? Я — человек общительный.
— Позвольте, — взмолился Пантюхин.
— Не поз-зволяю!
Пантюхин стер резинкой сначала угрюмость с лица Гукова, а затем и самое лицо и стал воссоздавать его заново. Увы, и о новом варианте оригинал сказал:
— Это не я. У меня более цветущий вид.
Снова замелькала резинка. Лицо Гукова пополнело, на щеках появились ямочки.
— Ямочки убери! — поморщился Гуков. — Несолидно.
Резкое движение — грифель сломался. Протертая резинкой бумага не выдержала — на месте головы образовалась дыра.
— Не могу! — в отчаянии отложил карандаш редактор.
— Не можешь? Так бы сразу и сказал. А еще берется!
Достав из кармана пухлый бумажник, набитый разноцветными пригласительными билетами и удостоверениями, председатель месткома извлек свою фотокарточку почти в полный рост и положил перед Пантюхиным.
— Налепи, и дело с концом!
Кандидатуру Гукова в состав месткома на собрании единодушно отвели. За что? За то, что «велел поместить в стенгазете свой собственный портрет».
В. Гальковский
СЫНОЧЕК
Вадик, возлежа на диване и прихлебывая чай, наблюдал за матерью. Она натирала пол.
— А у тебя, маменция, неплохо получается, — сказал он. — Только нажимать покрепче надо.
— Стара я стала нажимать, — вытирая лоб, ответила мать.
— Что же стара. У Чашкиных бабка сорок два метра обрабатывает. Раз-раз — и готово. Старики, они крепкие.
— Нет уж, хватит. Лучше полотеру двадцать пять рублей заплатить.
Вадик поперхнулся и привстал:
— Полчаса ногами почиркать — и двадцать пять рублей?
— А ты почиркай.
— И почиркаю, а из нашего бюджета такую сумму на пол выбрасывать мы не можем. Здесь работы на десятку не наберется. Только взяться.
— Вот и возьмись. Десятку я тебе дам.
Вадик поднялся с дивана, наступил на щетку и зашмыгал по комнате. Оказалось, что «чиркать» не так-то просто. Щетка ускользала из-под ноги, и в комнате вдруг стало жарко. Вадик укоризненно посмотрел на мать:
— Полотеру двадцать пять, а родному сыну, значит, десятку? Эх, мама, мама! Надо же совесть иметь.
Мать швырнула на стол полотенце, схватила сумку и достала две двадцатипятирублевые бумажки.
— На, но пол мне натри, почувствуй, что такое работа.
Вадик взял деньги, положил их в карман и похлопал мать по плечу:
— Вот это сильно, это другой разговор.
Сопя и фыркая, он затанцевал по комнате. Мать вышла в кухню. Когда минуты через две она вернулась, то увидела, что сын сидит на диване, к чему-то прислушиваясь.
— Ты что?
— Сердце вроде останавливается, — сказал Вадик. — Невроз у меня.
Он достал двадцать пять рублей и протянул матери:
— Вот тебе монета. Вызывай полотера. Я здоровьем рисковать не могу.
— Подожди-ка, а остальные двадцать пять рублей?
— Что остальные? Остальные мне за работу.
— За какую? Ты же три раза ногой двинул.
— Три раза, но двинул. Задаром, маменция, ничего не бывает. Сын не сын, а денежки плати. Такой у меня принцип.
— Принцип? Ладно.
В голосе матери прозвучали такие ноты, что Вадик решил удрать.
— Дай-ка мне пару пирожков…
— Пожалуйста. Полтора рубля пирожок. Три рубля с тебя.
Вадик опешил.
— Как, с меня? Ты что, мама, смеешься? Пирожки — это же еда. За что платить?
— За пирожки. Задаром ничего не бывает. Еда с неба не падает.
— Так это же обдираловка, — возмутился Вадик, — по полтора рубля за пирог!
— Столько стоят. За обед еще приготовь восемь рублей, за ужин — пять. Брюки я тебе отутюжила — тоже пять. Новый платок — четыре.
— Ты же на двадцать пять рублей насчитала. На какие же деньги я в кино пойду?
— Вот это не знаю.
— Мама, не играй на нервах. Я тебе сын, а ты такие шутки позволяешь.
— Сын не сын, а денежки плати. Твой принцип.
— Откуда? Я еще не работаю.
— А ты работай. Второй год палец о палец не ударишь.
— Ну, это зря, я ударяю. В булочную хожу чуть не каждый день.
— Не в булочную, а на завод надо идти работать.
— На завод? Так я же десятилетку окончил!
— Вот и хорошо.
Мать хлопнула дверью. Вадик посмотрел ей вслед, надел на ногу щетку и со злостью проворчал:
— Пирожок полтора рубля — спекулянтка!
Рисунок Е. Щеглова
ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ
В. Горский
КЛЮЧИ
Все началось с того, что день выдался жаркий. Даже в пять часов,
