Ф. Илин - Мичман Егоркин – на берегу – в гостях!
Зеленый чай в пиалы-кесе разливал сам хозяин. Причем, не доливая даже до половины – восточный обычай. Так делают, когда за столом уважаемые гости. Они попивают свой чай, услаждая слух и душу хозяину мудрой беседой.
«А что ждать от глупых и недалеких? Вот тебе полная кружка чаю, вот тебе закуска – пей и проваливай!» – подумал Егоркин. – «Мудрый Восток! Отсюда и Хайям, и Навои, и Руми… и кто там еще? Ну и остальные…» – щедро пополнил список восточных мудрецов Палыч.
Подошел к Фархаду-ака какой-то крепкий, чуть полноватый мужичок, он поздоровался двумя ладонями с уважаемым хозяином, он поклонился всем остальным, прижав крепкую черную от загара ладонь к своему сердцу. Все в ответ поклонились, а Касымов даже привстал.
Пошел оживленный разговор по-узбекски, причем хозяин что-то говорил, а толстячок зыркал глазами в сторону гостей и иногда повторял: – Хоп!
Или – Хоп, яушули!
Мало ли какие дела между собой могут быть у почтенных людей? – мы понятливо кивнули друг другу и молча осматривали двор.
Затем, почтительно поклонившись всем, он исчез. В углу двора, между тем, начались какие-то движения и суета, заполыхал огонь, из кладовки потащили куда-то блестящий чистотой объемистый древний медный казан…
Хозяин извинился: – Вы простите моего соседа Абдурахима, всю жизнь хлопок растил-собирал, баранов вдоль реки пас, а вот теперь к сыну в город переехал, по-русски вроде бы и понимает, но вот говорить совсем не умеет! Так что мы не со зла…
Между тем, хотелось есть. Где осталось то Домодедово с его водянистым кофе и толстыми бутербродами? А? Оно было утром! И маковой росинки во рту не было с тех пор! А все Касымов! Дождется ужо!
Он закинул сразу горсть печенюшек себе в рот, потом закусил миндалем, сделал пару глотков зеленого чая. В кишках и где-то там же еще, слышалось бурчание и возмущенная ругань. Палыч всерьез опасался, что этот хор слышат соседи.
«Нет, блин, и где это самое восточное хлебосольство!? Как кого послушаешь – так гостей насмерть в Самарканде или там в Бухаре, или там у казахов или таджиков закармливают!!! И мясом, и пловом. И… вообще! А у нас? Ежели бы не печенюшки – уже упал бы без сил и тихо помер!
От бессилия! Только вот вкусным – и это правда – зеленым чаем полощу себе пищевод. В желудке целый пруд. А что – нет?» – внутренне ругался сам с собой Егоркин, тихо закипая и потрескивая, как котел без ТПК.
Тем временем, Палыч, который страдал вовсю от разъяренного аппетита, стал замечать, что все вокруг посматривают на него. Причем, если и не осуждающе, так удивленно.
Александр украдкой оглянулся по сторонам, и опять бросил в рот пару горстей закусок. Касымов глянул на него явно неодобрительно, а Асия – ханым, поднесшая самолично пару фарфоровых чайников с узором в виде бараньих голов, с переплетенными рогами, даже как-то сочувственно. Женщины часто жалеют голодных мужчин!
Разговор шел плавно и неспешно, словно ишачок по пыльной дороге между полусонными кишлаками, растворялся во взаимных комплиментах.
– Мой муж служил в Африке! – гордо молвила Асия – ханым, преодолевая вековые запреты и влезая в мужской разговор на военные темы. Фархад-ака и Касымов, видимо, испугались за авторитет дома, но вовремя подумали – русским это как-то по-барабану, их женщины и не такое творят, даже при гостях! И те, представьте себе, ничего!
Так их понял их взгляды старший мичман Егоркин, и, наверное, был по-своему, прав!
– Ух ты! – по-мальчишески восхитился минер, – в Африке?
– Ну уж нет! – весело засмеялся хозяин. – В Африканде! Это где-то на железной дороге под Мурманском. Там тогда была авиабаза, два полка истребителей ПВО стояло. И вот, когда у полка были учения, и самолеты день и ночь взлетали и садились – вот то была Африка! Даже зимой все в поту бегали! – возвращаясь в воспоминаниях в свою далекую молодость, говорил дядя Фархад. Видимо, воспоминания были для него приятными.
Большой двор, по-узбекски украшенный гирляндами виноградных лоз, увешанных тяжелыми осенними гроздьями спелого уже винограда, наполнялся каким-то серебряным дымом. Весело трещал костер ветками арчи, вязанки которых лежали у высокого старого глинобитного дувала.
– А как мой племянник служит? – спросил он у Бориса Норикова. Пока тот обдумывал, что сказать, саратовский обормот Гавриков, уставший молчать, ляпнул: – Да хорошо он служит, уважаемый дядя Фархад! – Вот только всего один раз на губе и отсидел!
– А за что? – спокойно, с улыбкой поинтересовался хозяин.
– Да тетки-вохрушки на проходной завода пьяным его поймали! – охотно ответил Гавриков. Егоркин ему съездил по почкам незаметно, чувствительно, но, видимо, поздновато. Тот аж ойкнул. Но было поздно – дядя поставил свою пиалу на скатерть.
– Надо было раньше и сильнее! – вслух пожалел Палыч-Сан.
– Да не пьяным, а просто с запахом! – поспешно поправил приятеля Адиль.
Фархад заметно помрачнел, замолчал. Потом спросил у племянника, совершенно без акцента и как-то уж совсем обыденно, по-русски:
– А в морду хочешь? Эх, не твои бы начальники, это еще ладно, да не твоя бы тетка с сестрами, которые на нас с восторгом смотрят – уже бы получил! Дед твой умер давно, я теперь старший мужчина в роду – и твоему отцу могу въехать, чем попало за такие вещи! А ты… позоришь род, мальчишка? В бухарики рвешься?
Борис Нориков кинулся грудью гасить пожар назревающей семейной ссоры. Присоединился и Палыч, от всей чистоты души. Нет, голодными остались, ну – почти голодными, килограмм печенюшек, сладкого «хвороста» и столько же сухофруктов – не в счет.
Так еще и долгоиграющий семейный скандал косвенно организовать! Знаю я этих горячих тюрков без уздечек, ага! Что узбеки, что туркмены… таджики… не-а, последние и не тюрки даже вовсе, дикие какие-то совсем, ё-п-р-с-т!
Тем временем, по двору уже вовсю расстилался вкусный дым, нежный запах мяса, жареного лука, распаренных специй… да и вообще… Ну и кто устоит против запаха готовившихся восточных блюд? Да не я – это уж точно!
И вот только теперь, только в этот самый момент, до Егоркина и дошел, как дробинка-аскорбинка до кишок жирафа, весь глубокий смысл приема неожиданных гостей по-восточному, по – узбекски!
– Твою бригаду во все поперечины через пень-коромысло! Это же надо! Как какой-то болван, как непроходимый жлоб, как перезрелый весенний кабан накинулся Палыч на легкие подготовительные закуски! Да это даже и не закуски. А так – предварительные штрих-пунктирные украшения доброго узбекского достархана! Декорация! А Палыч? Ну и отличился! Нет, ну не твою же дивизию, а?
Да, теперь все встречные дворняжки будут валяться перед ним от смеха! Так страдал Егоркин почти вслух. У него лицо перекосило от смущения, оно стало прямо пунцовым. Нет, а Касымов-то, блин, хорош! Шепнуть бы мог – не налегай. Только осуждающие взгляды и бросал! Мол, жди плов, будь мужчиной! Так нет же! Ну, вы еще все и всё у меня получите! – разозлился Егоркин.
А тем временем женщины двора Касымовых (как сказано-то! Прямо как про беков или ханов!) понесли в беседку настоящий Ферганский ляган украшенный синими рисунками. Он был украшен пирамидой ароматнейшего плова.
В нем каждая рисинка отдельно от других пылала янтарным светом, напитанная нежным бараньим жиром и свежим хлопковым маслом, этого года выжимки. Каждый кусочек моркови, порубленной аккуратной соломкой, точь-в-точь – одна, как друга, истекал солнечным светом, просвечиваясь насквозь… А как благоухало мясо! В горах янтарного риса, среди истекающего нежным жиром мяса и моркови, источающих неземные благовония, торчали целые чищенные головки чеснока… А рядом еще и треугольные пирожки из сдобного теста, с курятиной и картошкой и местным луком…
Эх! Даже сейчас, через столько лет, канувших в далекое благословенное прошлое, перечисляя эти блюда, вызывающие яркие четырехмерные воспоминания, Егоркин без конца сглатывал обильную слюну и закатывал глаза к синему небосводу.
Несли чайники со свежим зеленым чаем, а гостям – ну русские же, чего с них взять – принесли и вина, и водки. Пришлось сделать вид, что не пьем, мол.
Так, плеснули что-то на дно пиалушек раз, а потом моряки решительно отказались, уважая обычаи хозяев. Да и восточные люди не уважают мужчин, не умеющих обуздать свои слабости, когда нужно.
Все, включая Фархад-ака загляделись на картину. Девушки несли на красивых блюдах синего фарфора, зелень, помидоры, огурцы. Еще какие-то блюда с мясом, тарелки с конской колбасой…
За всем этим шел, гордо улыбаясь, сам Абдурахим-ака, вот тот самый «уста-пловчи», обещанный младшим Касымовым. Он шел получить все заслуженные похвалы, воздаваемые гостями пиршества, и не важно – большого или маленького! Ибо автор, какой ни есть – всегда существо тщеславное! На мудром востоке считается, что хорошие, добрые слова надо говорить человеку не только над могилой и на поминках. Но, представьте себе, и при жизни, и причем, не только на юбилее и на проводах, а по любому поводу и без него. И, в особенности, оценивая труд рук его!
