Сергей Власов - Фестиваль
– Ну, наконец-то, дорогой маэстро! Наконец-то нам удалось заманить вас на сюрреалистическое действо.
Главреж профессиональным движением поправил галстук и, вежливо поклонившись, представил соратников:
– Вы наверняка заочно знакомы, но все же… Это ведущие артистки нашего театра: Мариночка Дудина и Настя Бланманже… Это – известная революционерка, носительница передовых идей Степанидушка Маромой. – Здесь Иван Петрович улыбнулся и хитро подмигнул своей помощнице. – Она тут у нас в последнее время немного стала заблуждаться. Вероятно, подействовало осеннее обострение, но мы ее поправили, одернули, так сказать, так что сейчас никаких разногласий у нас с нею нет. Этого парня ты, Сережа, наверняка знаешь по многим художественным фильмам – артист Володька Сушков. Каца, извини, с собой не взяли, поскольку гнида он последняя и вчерашним моим приказом уволен из театра навсегда.
Проведя гостей в специально приготовленную для них ложу, Сергей Сергеевич оставил их там на попечении старшего офицера Виталика и, извинившись, отправился за кулисы удостовериться в готовности исполнителей.
Иван Петрович, прищурившись, внимательно осмотрел площадку, после чего обратился с вопросом к своим выкормышам:
– А что, друзья, не забабахать ли нам следующую высокохудожественную пьесу прямо здесь?
– Может получиться очень даже… – с французским прононсом поддержала его Анастасия Бланманже. – Здесь достаточно мило, и зрительный зал большой. Круглая сцена посередине в обрамлении публики по периметру – в этом что-то есть…
– Я когда училась в Щепкинском училище, мы несколько раз выступали в цирке! – громко заголосила, брызгая слюной в разные стороны, Марина Дудина. – Работать там было – сплошное удовольствие, а арена – вылитая сегодняшняя площадка.
– А я в Красноярске одно время работал на металлургическом заводе, – скромно заметил артист Сушков. – Нынешнее помещение мне очень напоминает мой родной трубопрокатный цех.
– А я всю жизнь мечтаю побывать в Колизее, – подала голос Степанида Маромой. – Кожей чувствую, что он представляет собой что-то похожее.
– Жаль, что среди нас все-таки нет Каца. – Бланманже достала из кармана огромное яблоко и впилась в него зубами.
– Почему?
Анастасия медленно прожевала откусанный кусок, так же медленно проглотила его и со смехом выдохнула:
– А в кого же я буду швырять яблоки?
Все расхохотались, а эмоциональный артист Сушков, вскочив со стула, достаточно профессионально отбил чечетку.
Наконец на сцену стали выходить музыканты и занимать полагающиеся им по рангу места. Последним из-за кулис появился потный Клаус Гастарбайтер с немытыми волосами и почему-то в странном, на несколько размеров меньше, чем нужно, фраке бордового цвета. С разных сторон раздались жидкие аплодисменты.
За два дня концертов Клаус прилично устал – сегодня он хотел сократить исполнение музыкальных произведений до минимума. К тому же ему хотелось простого человеческого общения, диалога с залом на вербальном уровне, ему хотелось, чтобы эти зрители, сидящие со всех сторон, обычным языком, а не с помощью аплодисментов, выразили ему свое восхищение, чтобы он смог почувствовать искреннюю любовь всех этих по большому счету чужих ему людей с разными характерами, материальным положением и социальным статусом, но объединенных одной страстью – к музыкальному авангарду.
– Дамы и господа, сегодня я намерен исполнить несколько ваших сокровенных желаний. Пожалуйста, называйте самые любимые ваши произведения из моего репертуара, и я со своими музыкантами тотчас же их исполню.
В зале воцарилась грустное молчание.
– Что он несет? – в ужасе спросил за кулисами Иван Григорьевич Валерию. – Разумеется, никто не знает и не помнит ни одного названия из его музыкального бредового багажа. Слушай, надо что-то делать, иначе он может обидеться.
Валерия так сильно наморщила лоб, что несколько небольших морщин как бы переехали с него на ее миниатюрный, чуть вздернутый носик:
– Надо срочно раздобыть программку первых двух дней, там должны быть указаны все названия музыкальных опусов.
– Деточка, бегом за программкой! Ищи, где хочешь! Как найдешь – пулей в зал. Вот тебе немного денег – пусть кто-нибудь из зала закажет этому идиоту свое любимое произведение.
Клаус тем временем обиженно осмотрел зал слева направо, потом – наоборот – справа налево, затем снял запотевшие очки, протер их специальной замшевой тряпочкой и опять водрузил на нос.
– Толстый, сыграй мне полонез Огинского! – закричал кто-то из зала.
Тут же его перебил другой голос:
– Венгерский танец Брамса давай! Венгерский танец Брамса!
Публика в растерянности зашумела, но окончательно была выведена из равновесия визгливым криком:
– Волки позорные, «Мурку» сбацайте!
С места вскочил старший Гастарбайтер и настойчиво затряс указательным пальцем правой руки, обращенным в сторону последней реплики, посылая проклятья в адрес невидимого хулигана на немецком, русском и ряде других иностранных, малоизвестных языков мира.
Запыхавшаяся Валерия, вбежав в зрительный зал с программкой в руке, стала судорожно рыскать глазами по рядам в поисках какого-нибудь знакомого лица. Увидев лысого коренастого мужика, она вспомнила, что несколько раз видела его в служебном офисе на Арбате.
– Послушайте, товарищ… – обратилась она вкрадчивым голосом, пробравшись к нему, с трудом перешагнув через чьи-то ноги.
Лысый мужик ничего не ответил.
– Товарищ, я к вам обраща… – Девушка смолкла на полуслове. Ее удивил тот факт, что и сам лысый, и находящиеся с ним по левую сторону еще человек десять-пятнадцать сидят с закрытыми глазами. – Уважаемый, проснитесь. – Она провела по гладкому черепу влажной рукой.
Мужик вздрогнул и открыл глаза:
– В чем дело?
После позавчерашнего концерта Юрий Иванович Воронин получил от сотрудников своего ремонтно-строительного управления массу благодарственных откликов. Всех поразила в первую очередь не столько сама прослушанная музыка, сколько манера восприятия ее их руководителем.
– Никогда бы не подумал, что Юрий Иванович – у нас этот… как его… эстет, – сказал тогда после первого дня фестиваля начальник участка Платонов.
Сегодня «эстет», прихватив с собой подружку маляршу, опять собирался погрузиться в пучину эротических воспоминаний под музыку.
Валерия, в двух словах объяснив ситуацию, протянула программку главному инженеру.
– Нет, я не могу… – начал отказываться Воронин, но девушка не отступала:
– Ну, я вас очень прошу!
– Ну, хорошо, хорошо… – Юрий Иванович живо оглянулся и, свистнув с помощью двух пальцев и ротовой полости, замахал кому-то руками. – Витя, Сидорчук! Иди сюда!
Подошедший детина с огромным удовольствием и вниманием прослушал совместные пояснения Воронина и Валерии. В результате, так ничего и не поняв, он в сердцах грязно выругался матом и, расстроенный, пошел к выходу из зала.
Простояв без дела все это время, Клаус уже начал нервничать и расстраиваться:
– Вы знаете, мы вам сыграем мою элегию номер восемь. Меня часто после концертов просят ее повторить. Согласны?
Зал ответил композитору разношерстным гулом.
– Согласны… – вслух решил Гастарбайтер и пошел от микрофона к дирижерскому пульту.
Обращаясь к музыкантам, он сказал им, вероятно, что-то приятное – они заулыбались и, похватав инструменты, приготовились работать.
Через секунду оркестр грянул всей своей мощью, разбудив задремавшего в ногах у контрабасиста колдуна Кулебякина. Кулебякин встал, протер красные воспаленные глаза руками и, ничего не поняв, через мгновение опять улегся, но на сей раз уже в ногах у очаровательной виолончелистки. Та интеллигентно убрала ноги чуть правее, чтобы колдуну было удобнее лежать.
– Спасибо, красавица ты моя ненаглядная, – поблагодарил он.
– С тебя бутылка, дядя, – вежливо сообщила виолончелистка.
– Хорошо, хорошо, – согласился колдун и тут же захрапел.
Когда музыка стихла, зал по привычке зааплодировал. Искреннее всех хлопал в ладоши Воронин – ему элегия номер восемь очень понравилась.
– Скажите, пожалуйста, Юрий Иванович, – тихо спросила его малярша, – а элегия номер девять сегодня будет?
– Не знаю, не знаю! – азартно стал объяснять Воронин. – Но по идее должна быть. Просто обязана. Ух, давно я не испытывал ничего подобного! Последний раз наслаждался искусством у нас, в красном уголке при управлении лет десять назад. Ребята из подшефного ПТУ концерт давали на аккордеонах. Тоже, скажу, экстракласс.
Расстроенная Валерия вышла из зала в фойе, глотая слезы. Она обратилась со своей слегка необычной просьбой к нескольким мужчинам и везде получила отказ.
