Мартти Ларни - Хоровод нищих
– У нас на портреты не молятся, ваше высочество.
– Извините, ваше ничтожество, – ответил Еремиас и закрыл дверь, на которой была укреплена небольшая табличка: «Общество слепых. Мастерская по изготовлению ершиков для чистки ламповых стекол».
Еремиас после дневного похода вернулся домой уставшим и голодным. Импи-Лена в ответ на его приветствие заявила, что уходит от них. Для Еремиаса ее заявление было подобно оглушительному удару. Он попытался доходчиво поговорить с этой женщиной – просительно, почти раболепно:
– Импи-Лена, не обращайте, пожалуйста, внимания на мелочи. Между людьми, случается, возникают размолвки. И, как я уже говорил утром, мы не собираемся растранжиривать ваши сбережения. Сейчас я поступил на службу…
– Служба! – в удивлении воскликнула женщина. – Неужели господин стал агентом фирмы Зингера?
– Ну нет, конечно, не такая мелкая должность. У меня ведь есть и другие возможности…
– Да, возможности у господина имеются, надо бы только использовать их на благо… Хорошие возможности. Но я все же решила уйти…
– Почему?
Женщина замолчала. Она скрыла от хозяина, что истинная причина ухода – вдова Аманда Мяхкие. Только из-за нее Импи-Лена хотела поменять место работы. Она украдкой взглянула на своего хозяина и почувствовала жалость к этому беспомощному и нерасторопному мужчине, у которого бедность отняла все, кроме его апломба. Импи-Лена попыталась ответить, но подобрать нужные слова оказалось так же трудно, как проехаться на санях по песку.
– Конечно, я знаю, что получу свои деньги обратно и даже с процентами, но сейчас я решила уйти, – наконец произнесла она.
– Уйти да уйти. Куда?
– Не знаю. Пойду куда-нибудь. Да и годы уже не те.
Импи-Лена всегда страшилась старости, хотя до конца и не верила в ее приход. Еремиас, в свою очередь, замолчал. Только сейчас до него дошло, кто являлся его опорой и защитой. Импи-Лена действительно хорошая женщина: верная, надежная и старательная. Но одинокая. Старые девы обычно одиноки, но живут дольше замужних, ибо неумирающая надежда манит их к жизни.
В передней послышались шаги и тихое мурлыкание. В комнате появился Йере. На его лице играла широкая улыбка. Он беззаботно забросил шляпу и трость на вешалку и заговорил стихами:
– Бросим прочь еремиаду, запоем-ка серенаду…
– Сын! Хватил крепенького?! – воскликнул отец и втянул в себя воздух.
Йере с форсом протянул экономке банкноту в сто марок.
– Это только начало…
Преданное сердце служанки трепетно забилось. Жест сына благотворно подействовал и на настроение папы. Он погладил бороду и торжественно^произнес:
– Я всегда утверждал, что Йере пером заработает себе на жизнь. Сочинительство – это, так сказать, культурная работа.
Йере уселся за стол и в знак согласия кивнул головой. Он не хотел разрушать иллюзий, поскольку вместо них ничего предложить не мог. Настроение поднялось, все успокоились, и беседа потекла легко и безобидно.
После ужина Йере отправился в Аспирин навестить магистра Ахопалтио. Философ заразился в легкой форме болезнью странствий. Перед его глазами маячила чужая страна, где песня «Черный Рудольф» уже вышла из моды. Чтобы подтвердить свое непреодолимое желание, Ахопалтио снял с ушей наушники. Упаковывая чемодан, он восторженно говорил об излеченных комплексах и о симптомах внутренней жизни своей хозяйки. Попутно он прочел короткий доклад об исследованиях гормонов, выполненных в последнее время. Когда Йере зевнул, Ахопалтио свободно переключился на науку о^ воспитании и мимоходом упомянул имя Руссо Тут Йере внезапно очнулся. Он вспомнил Кахилуса и банкноту в сто марок. Поднялся, беспокойно заходил по комнате и внезапно спросил:
– Ты можешь мне помочь?
– Помочь?
– Да. Ты долго учился и много знаешь, дай мне совет, как мне жить?
Ахопалтио перестал упаковывать чемоданы, пристальным взглядом ученого посмотрел на своего друга и медленно ответил.
– Как жить? Точно на этот вопрос ответить трудно. Наряду с психологической закономерностью действует социологическая, которая находится над личностью. Ты, следовательно, являешься социальным существом, которое обязано играть в жизни определенную роль.
– Оставим роли в стороне! – прервал его Йере – Я уже достаточно наигрался.
– Прости, я продолжу. Каждый человек должен играть какую-нибудь роль, которую он, правда, разрабатывает для себя лично. Содержание роли обычно определяет обстановка и прежде всего социальные условия…
– Мне это известно, – прервал Йере, который днем целых пять часов играл роль часовых дел мастера. – Речь идет о моей жизни, а не о театральном представлении.
Философ закрыл глаза и попытался сделать более доходчивой свою речь.
– Проблема серьезна, – продолжил он. – Как тебе жить? Шопенгауэр говорит, что все мы, бедные смертные, порочные и одновременно добродетельные животные, жизнь которых слишком коротка для достижения совершенства как в пороках, так и в добродетелях. Марк Аврелий также утверждает, что жизнь человеческая кратковре-менна и ничтожна: вчера еще эмбрион, а сегодня уже мумия или пригоршня праха. Жюль Пейо, в свою очередь, особо подчеркивает, что леность и упадок духа коварным образом приводят нас к преждевременной смерти. А Генри Амьель и мой ученый родитель Фрейд…
– Нет, нет, дорогой друг, – прервал Йере поток цитат, – я не живу ни философией, ни афоризмами. Посоветуй мне, как добыть пищу и одежду.
– На этот вопрос я ответить не могу. Я и не предполагал, что тебя интересуют материальные проблемы. Подожди-ка… Кто может дать тебе совет?.. Значит, тебе нужны…
– Деньги, чтобы жить.
Ахопалтио растерялся. В раздумье он пробормотал:
– Жизнь, посвященная погоне за деньгами, в минуту смерти покажется смехотворной, как указывает Жюль Пейо…
– Познакомь меня с этим господином! – со злостью в голосе воскликнул Йере, ибо Ахопалтио выдавал советы, словно поваренная книга.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – удивился философ. – Культурный человек живет в одухотворенном мире впечатлений и переживаний, он должен бы обладать чувством собственного достоинства, а ты…
– Мне нужна работа, понимаешь, работа. На одни лишь духовные ценности не проживешь. Думал, что ты с твоими связями смог бы рекомендовать меня кому-нибудь из своих знакомых. Теперь понимаешь?
– Пытаюсь понять. Значит, рабочее место… А что ты будешь там делать? Ты же писатель. Почему ты хочешь впрягаться в работу?
– Потому что мне нужно как-то жить.
– Следует ли мне понимать тебя так, что писательский труд или как еще его там нынче именуют, не дает тебе желаемого удовлетворения?
– Об этом я и говорю! Наконец-то мы поняли друг друга! Я всегда восхищался твоим острым умом.
Ахопалтио отрицательно помотал своей головой неистового исследователя:
– К сожалению, я и сейчас тебя не понимаю. Всегда верил, что работа писателя придает твоей жизни смысл, тебе нужно изучать окружающий мир и трудиться. Но какая это должность?! Надо бы выяснить ситуацию с помощью подходящих опытов и тестов. Пользуясь математической шкалой, можно точно установить, какие склонности у тебя наиболее развиты и в чем проявляются недостатки. Чисто экспериментально…
– Ясно! – воскликнул Йере. – Экспериментально я могу с полной уверенностью утверждать, что от тебя помощи не получишь. Ты заучился до глупости.
– Я?!
– Ты!
Йере осознал, что добиться от умного человека понимания простейших вопросов обыденной жизни дело абсолютно безнадежное. Он более не удивлялся, что Ахопалтио должен изучить три десятка научных трудов, прежде чем придет к постижению научной истины о том, что со снижением цен на спиртное люди будут за меньшие деньги приходить в состояние опьянения.
– У тебя были когда-нибудь экономические затруднения? – спросил Йере.
– Все зависит от классификации. Если исходить из утверждений Вундта…
– Не делай этого! – прервал собеседника Йере. – Исходи из собственного кошелька, он ближе к твоему сердцу. Ты страдал когда-нибудь от недостатка денег?
– Нет… В жизни много иных ценностей.
– Поэтому тебе и трудно понять, что человек проживет по твоим рецептам не более десяти дней.
– По моим рецептам? О чем ты?
– О том, что ты сам столь упрямо пытаешься вдолбить мне в голову. По-твоему, человеку не нужно жилье, ибо у сына человеческого не было угла, где бы он мог приклонить голову. Голод и жажду я должен утолять Марком Аврелием. Одежды мне не нужно, «прикроюсь» Метерлин-ком. Налоги будут оплачивать психоанализом Фрейда, Эб-бингауза или Дитни, счета в ресторанах – сенсуальной психологией Циена. В трамвае, парикмахерской и бане я могу сидеть, не тратя ни пенни, – достаточно лишь иметь при себе том Демокрита или Амьеля, и все сразу завертится, как в венском вальсе. Блестящая, поистине превосходная психопатология повседневности.
