Сергей Власов - Фестиваль
– Дмитрий Григорьевич, какими судьбами?!
– Такими же, как и ты, – ответил чекист Савотин и спокойно добавил: – Серега попросил – я и приехал.
– В качестве моральной поддержки?
– Верно, товарищ. Но дело в том, что она в любой момент самопроизвольно может перерасти в аморальную.
– Ну, садись, Дима, рассказывай, что у тебя новенького. Сто лет тебя не видел.
– Новенькое не у меня, а, скорее всего у Флюсова. У него новенький – фестиваль. А у меня всего-навсего есть новенькая идея. Ты, я думаю, тоже уже обратил внимание на трех сидящих вон за тем столиком, – Савотин скосил глаза, – очаровательных простушек.
– Ясное дело – заметил. Могу сказать больше – они меня заинтересовали.
Дмитрий Григорьевич натужно рассмеялся:
– Понимаешь, дружище, одну из них я знаю – это Серегина секретарша. А кто остальные две?
– Дима, получается, что творческие работники на данном историческом этапе оказались более ушлыми и прозорливыми, чем наши карательные органы. Потому что я знаю всех трех.
– Не может быть?! – Савотин радостно потер руки. – Как тебе повезло-то в жизни! В отличие от меня.
– Какие проблемы?
– Ну, познакомлюсь я с девчонками. Да мне и везти-то их некуда, кроме служебного кабинета на Лубянке.
– Твердо могу сказать – на Лубянку они не поедут. Пыток побоятся. Их Иван Григорьевич Райлян запугал.
– Ваня? Он еще жив, дурилка картонная? Надеюсь, в сегодняшнем дне фестиваля хотя бы он не участвует?
– Еще как участвует! Но дело не в нем, потому что, как я понял, тебя в большей степени интересует жилплощадь.
– Ну говори, не томи, мастер высокохудожественного слова.
Жигульский, между тем еще раз оглянувшись, важно похлопал глазенками, достал из кармана новую, нераспечатанную пачку дешевых сигарет и, немного поерзав на стуле, с вожделением закурил:
– Интересующая тебя квартирка есть у меня.
– Так чего ж мы сидим?! Вперед – на приступ женских коленок!
Михаил не выдержал и добавил:
– Тугих задниц и очаровательных ушных раковин!
– По поводу раковин, Миша. Надеюсь, ванная на твоей жилплощади все-таки найдется?
– У меня найдется необходимая большая эмалированная емкость, в которой ты сможешь принимать душ на пару с одной из девушек, а я – охлаждать батарею спиртного, о которой давно мечтаю в силу постоянных материальных проблем и которую ты мне, надеюсь, купишь в качестве презента за мое благородное отношение.
– Как говорит наш друг Сергей Сергеевич – нет проблем.
Приятели, имитируя непринужденный разговор о чем-то важном, направились в сторону Маши, Лены и Светы.
Девушки, неслыханно обрадовавшись Жигульскому и с интересом посмотрев на чекиста, сразу потребовали шампанского. Распив на пятерых бутылку, собравшиеся прониклись друг к другу нескрываемым уважением.
– А скажите, почтенные, кого вы считаете большим стилистом: Флобера, Мопассана или Ремарка? – со знанием дела спросил Дмитрий и внезапно вспомнил, как еще будучи курсантом Высшего военно-политического училища пограничных войск, в первый раз услышал этот вопрос с незнакомыми фамилиями от своего замполита.
Мнения разделились. Точку в споре окончательно и безоговорочно поставил рок-журналист, аргументированно и с примерами произнеся тираду в пользу автора «Мадам Бовари».
Задавший вопрос Савотин, молчавший во время его обсуждения, внезапно полностью согласился с Михаилом. Ему опять на ум пришел замполит, который за все время курсантской службы Дмитрия второго вопроса так и не задал.
Света, ехидно прищурившись, спросила:
– Дима, а кто вы по профессии?
Савотин сначала насторожился, а потом, поиграв желваками, тихо произнес:
– Ну, скажем, военный.
– А в каких войсках изволите служить?
– Ну, скажем, я – летчик.
– Вы что, летаете над Москвой?
– Нет, я здесь готовлю к будущей службе боевые экипажи для войск стратегической авиации.
– А это какая? – поинтересовалась Лена.
У Савотина, кроме вопроса о стилистах, в джентльменском наборе имелась история, услышанная им несколько лет назад совершенно случайно, собственно, именно поэтому он и представился авиатором.
– Это когда огромный бомбардировщик с секретным оружием взлетает с подмосковного аэродрома и делает облет государственных границ нашей страны по периметру.
– Это сколько ж он находится в воздухе?
– Больше четырнадцати часов. В такие экипажи отбирают наиболее достойных и тщательно проверенных людей, хотя бывают и исключения.
Пьяненькая, загрустившая было поэтесса Маша, мгновенно встрепенувшись, ожила – больше всего в жизни она любила различные исключения:
– Димуля, хотелось бы поподробней. Да-да, о них, родных, об исключениях.
– Об исключениях из партии? – попытался сморозить чекист.
– Не придуривайтесь, вы прекрасно меня поняли.
– Так точно. – Савотин приосанился. – Было у нас одно ЧП. Экипаж состоял из двенадцати офицеров, не младше капитана… А вы знаете, у всех этих ребят есть уже годами проверенные пути и методы выполнения особо важных государственных задач. Обычно в столь длительных полетах за штурвал сажают проверенного летчика, дают ему весь набор приказов, географических карт и пакет документов на случай непредвиденных обстоятельств.
– Как интересно! – взволнованно сказала поэтесса.
– Вот он один и летит.
– Как один? А что же делают остальные?
– Вы не поверите: остальные во все время полета пьют авиационный спирт и играют в карты. В смысле – игральные.
Рассказ крайне заинтересовал журналиста Жигульского, он давно лелеял мечту написать большой материал о рокерах, занимавшихся в прошлой своей жизни какими-нибудь героическими делами.
Но обстоятельства были таковы – один член экипажа был убежденный трезвенник и противник любых азартных игр. Обычно во время полетов он сидел где-нибудь в сторонке и слушал по приемнику радиста какую-нибудь зарубежную музыку. Не захотел он заниматься неподобающими высокому званию пилота вооруженных сил делишками и на этот раз. Получив приглашение – от уже почти в стельку пьяного командира разделить с остальными членами экипажа их занятия, он сказал в ответ что-то вспыльчивое и грубое.
– Как интересно, – в очередной раз икнув, промолвила Маша.
Офицеры с удивлением переглянулись – решение было принято молниеносно.
– Что же они с ним сделали? – со страхом в голосе спросил Жигульский и ухватил по ошибке чужой стаканчик, наполненный пивом.
За пиво платили сами девушки, и по идее уже одно это могло привести к конфликту, но уж больно интересным оказался рассказ.
Гордо оглядев слушающих, Савотин попросил разрешения закурить и закурил:
– Трезвенника они выбросили в бомболюк.
За столом воцарилось неловкое молчание.
– И что? – уже почти собравшись расплакаться, спросила Лена. – Он разбился? Этот героический офицер…
– Разбиться он не мог, поскольку перед вылетом весь экипаж надевает парашюты.
– Да-да… Надо же, никогда ничего подобного не слышала, – задумчиво произнесла секретарша Света.
– В методологию полета входит тот факт, что на его завершающей стадии все офицеры трезвеют – сказывается военная выучка, – и когда самолет совершает посадку на военной базе, чувствуют себя вполне сносно, согласно уставу. Здесь же приблизительно за час-полтора до приземления, окончательно протрезвев, командир, посчитав народ по головам, с удивлением обнаружил отсутствие одного летчика. С трудом, путаясь в деталях, экипаж наконец постепенно вспомнил, что своего сослуживца, как последний мешок с дерьмом, они выбросили в бомболюк. Ребята решили ни в чем не сознаваться. Командир, как всегда, доложил руководителю полетов об успешном выполнении задания и пошел домой.
– Ой, девочки… Я чувствую, сейчас будет самое интересное… – отобрав у Жигульского свое пиво, сказала Лена.
– К вечеру невернувшегося вояку начала искать его жена. Командир бомбардировщика вместе с остальными хором заявили, что понятия не имеют, где он есть, посоветовав бедняге искать своего мужа либо в ближайшей пивной, либо у какой-нибудь молодящейся зазнобы.
– Вот сволочи, разве так можно? – грустно произнесла Лена и заплакала.
– Непьющий приехал через две недели на перекладных, с трудом волоча за собой по пыльным, неряшливым улочкам военного городка огромный замызганный баул со своим спасительным парашютом.
– Здорово! Молодец! Герой! – наперегонки заголосили все.
Здесь настало время загрустить Савотину:
– Он-то герой, а всех ребят из экипажа уволили из армии, лишив наград, и даже без пенсии.
– Ну и хрен с ними, – грубо перебил его рок-журналист. – А он – молодчина. Недаром всегда в полетах музыку слушал.
