Джером Джером - Большая коллекция рассказов
– Что за чудесный брюссельский ковер! Немножко ярок, – озабоченно качались длинные локоны.
– Краски потом потускнеют, мисс, то есть мадам.
Торговец сказал правду! Только благодаря круглому островку под массивным столом в стиле ампир, да экскурсиям в дальние уголки комнаты, где не ступала нога человека, удавалось Питеру вызвать в памяти сиявший всеми цветами радуги ковер, по которому он ходил, когда ему было двадцать один год.
А прекрасный книжный шкаф, увенчанный бюстом Минервы! Он положительно стоил слишком дорого. Но кивающие локоны были так настойчивы. Ведь надо же держать в порядке все его глупые книги и бумаги; локоны не допускали никаких оправданий неряшливости. Точно так же и красивый письменный стол с бронзовыми украшениями: должен же он быть достоин тех прекрасных мыслей, которые Питер будет записывать, сидя за ним. Или большой буфет, поддерживаемый двумя такими сердитыми львами из красного дерева – он должен быть прочным и крепким, чтобы вынести тяжесть серебра, которое когда-нибудь купит и поставит на нем гениальный Питер.
На стенах несколько картин, писанных масляными красками, в тяжелых рамах. Вообще солидно обставленная, спокойная комната, с той неуловимой атмосферой достоинства, которую находишь только в старинных покоях, где как будто читаешь на стенах: «Здесь обитаю я – Радость и Горе – двуединый близнец». Одна только подробность казалась не у места в этой серьезной обстановке – висевшая на стене гитара, украшенная смешным голубым бантом, немного вылинявшим от времени.
– Мистер Уильям Клодд? – спросил решительный голос.
Клодд вздрогнул и затворил за собой дверь.
– Как это вы сразу угадали?
– Так мне подумалось, – сказал решительный голос. – Мы получили вашу записку сегодня. Мистер Хоуп вернется к восьми. Будьте любезны, повесьте пальто и шляпу в передней. Ящик с сигарами на камине. Извините, но я буду работать. Мне надо сначала кончить одно дело, потом я поговорю с вами.
Обладатель решительного голоса продолжал что-то писать. Клодд сделал, как ему было сказано, расположился в кресле у камина и закурил сигару. Ему видно было только голову и плечи особы, сидевшей за письменным столом. Голова была стриженая, с кудрявыми черными волосами. Пониже виднелся белый воротничок с красным галстуком и еще что-то, что могло быть и мальчишеской курткой, сшитой на девочку, и дамской жакеткой, немного мужского покроя, – по-видимому, это был компромисс в духе английской политики. Мистер Клодд заметил длинные опущенные ресницы и под ними яркие черные глаза.
– Это девушка, – сказал он себе, – и прехорошенькая.
Продолжая свой осмотр по нисходящей линии, мистер Клодд дошел до носа. – Нет, – решил он, – это мальчик, и должно быть, порядочный плут.
Особа, сидевшая за столом, удовлетворенно хмыкнула, собрала разбросанные листки рукописи, потом положила локти на стол и, подперев голову руками, уставилась на мистера Клодда.
– Можете не торопиться, – сказал мистер Клодд, – но только, когда кончите, скажите, что вы обо мне думаете.
– Извините, пожалуйста, это у меня такая привычка – уставиться на человека. Я знаю, что это невежливо, и очень стараюсь отучить себя.
– Скажите, как вас зовут, – предложил мистер Клодд, – и я вас прощу.
– Томми, – последовал ответ, – то есть, я хочу сказать, Джейн.
– Вы подумайте хорошенько, – посоветовал мистер Клодд. – Я не хочу влиять на ваше решение, мне нужна только правда.
– Видите ли, – пояснила сидевшая за столом, – меня все называют Томми, потому что это мое прежнее имя. Но теперь меня зовут Джейн.
– Понятно, – сказал мистер Клодд. – А как же мне прикажете звать вас?
Особа за столом задумалась.
– Ну, если из того, что вы с мистером Хоупом затеяли, действительно что-нибудь выйдет, нам придется часто видеться, – и тогда, я думаю, лучше зовите меня Томми, как все.
– Так вы знаете о наших планах? Мистер Хоуп рассказывал вам?
– Ну конечно. Ведь я – его негр.
Клодд подумал было, что его почтенный друг основал здесь предприятие, способное составить конкуренцию его собственному.
– Я помогаю ему в работе, – пояснила Томми, снимая с него тяжкий груз сомнений. – В журналистских кругах это называется – негр.
– Понимаю, – сказал мистер Клодд. – Ну-с, Томми, что же вы думаете о наших планах? Я уж, пожалуй, лучше сразу начну вас звать Томми, потому что, между нами говоря, я уверен, что из нашей затеи выйдет толк.
Томми впилась в него своими черными глазами. Казалось, они пронизывали его насквозь.
– Вы опять уставились, Томми, – напомнил ей Клодд. – Вам, должно быть, нелегко будет отучить себя от этой привычки.
– Я старалась составить себе о вас определенное мнение. Все зависит от человека, который будет вести дело.
– Рад слышать это от вас, – ответил Клодд, всегда довольный собой.
– Если вы очень умны… Вас не затруднит подойти поближе к лампе? Оттуда мне вас плохо видно.
Никогда потом Клодд не мог понять, почему он послушался – и почему с первого же дня он всегда делал то, чего хотела от него Томми; единственным его утешением было сознание, что и все остальные были столь же беспомощны перед ней. Он встал и, перейдя длинную комнату, стал навытяжку перед большим письменным столом, чувствуя, что начинает нервничать, – ощущение для него непривычное.
– Вид у вас не особенно умный.
Клодд испытал еще одно новое ощущение – он сразу упал в собственных глазах.
– А между тем чувствуется, что вы умны.
Ртуть в термометре самодовольства мистера Клодда сразу подпрыгнула до такой высоты, что, будь он менее крепким физически, это могло бы вредно отразиться на его здоровье.
Клодд протянул руку:
– Дело пойдет, Томми. Папаша будет поставлять литературу, а мы с вами займемся организацией. Вы мне нравитесь.
На вошедшего в эту минуту Питера Хоупа упала искорка от света, сиявшего в глазах Уильяма Клодда и Томми (или иначе – Джейн), в то время как они пожимали друг другу руки через стол и смеялись, сами не зная чему. И бремя годов упало с плеч старого Питера, и он снова почувствовал себя мальчиком и тоже засмеялся, сам не зная чему. Он отпил глоток из чаши юности.
– Ну-с, папаша, дело слажено, – вскричал Клодд. – Мы с Томми уже обо всем переговорили. С нового года начинаем.
– Вы достали денег?
– Рассчитываю достать. Не думаю, чтобы они ускользнули из моих рук.
– И достаточно?
– Как раз хватит. Принимайтесь за дело.
– У меня тоже немного отложено, – начал Питер. – Собственно, можно было бы и больше отложить, да как-то не получилось.
– Может быть, нам и понадобятся эти деньги, а может быть, и нет. Ваш пай – это ваши мозги.
Некоторое время все трое сидели молча.
– Я думаю, Томми, – начал Питер, – я думаю, что бутылочка старой мадеры…
– Не сегодня, – сказал Клодд, – в другой раз.
– Чтобы выпить за успех, – настаивал Питер.
– Успех одного почти всегда связан с несчастьем другого, – возразил Клодд. – Тут, конечно, ничего не поделаешь, но сегодня не хочется думать об этом. Пора мне домой, к моему сурку. Спокойной ночи!
Клодд пожал им обоим руки и поспешно вышел.
– Я так и думал, – сказал Питер, привыкший размышлять вслух. – Что за странная смесь – человек! Ведь он добрый – нельзя быть добрее его к бедному старику. А между тем… Да, Томми, странные существа мы, люди, и женщины и мужчины, – такая смесь всякой всячины! – Питер рассуждал как философ.
Старый, седовласый сурок скоро докашлялся до того, что уснул навеки.
– Я попрошу вас и миссис быть на похоронах, Глэдмен, – объявил Клодд, забежав в лавку канцелярских принадлежностей. – И Пинсера с собой приведите. Я ему написал.
– Не вижу, какая от нас может быть польза, – проворчал Глэдмен.
– Ну как же! Ведь у него только и было родных, что вы трое; неприлично, если вы не будете на похоронах. И потом, надо прочесть завещание. Может, вам интересно будет послушать.
Глэдмен широко раскрыл свои водянистые глаза.
– Завещание? Да что же ему завещать-то? Ведь у него ничего не было, кроме ренты.
– А вот придете на похороны, все и узнаете. Клерк Боннера тоже будет и принесет с собой духовную, – она хранится у них. Все будет сделано комильфо, как говорят французы.
– Мне бы надо было раньше знать об этом, – начал Глэдмен.
– Я рад, что вы так интересуетесь бедным стариком, – сказал Клодд. – Какая жалость, что он уже умер и не может поблагодарить вас.
– Послушайте, вы! – взвизгнул вдруг старый Глэдмен. – Ведь он был беспомощный, слабоумный старик, не способный сам что-нибудь придумать. Если он под чьим-нибудь влиянием…
– Так, значит, до пятницы, – перебил Клодд. Ему было некогда.
В пятницу на похоронах компания собралась не дружная. Миссис Глэдмен время от времени шипела что-то на ухо своему супругу, тот отвечал ворчанием. В промежутках оба бросали грозные взгляды на Клодда. Мистер Пинсер, тучный джентльмен, имеющий какое-то отношение к палате общин, хранил все время министерское спокойствие. Главный факельщик говорил потом, что он не мог дождаться, когда все кончится, и уверял, что он в жизни своей не видал таких неприятных похорон; был момент, когда он даже серьезно подумывал переменить профессию.
