Артур Гафуров - Учитель Истории
— И вы верите ему?
Взгляды присутствующих — удивленные, недовольные, равнодушные — снова сошлись на мне.
— Плед, уведи, — вместо ответа повторил приказ Елизаров.
На моем локте сжались крепкие пальцы.
— А тебя не смутило, друг, — я изо всех сил уперся ногами в пол. — Что ваши люди вышли из боя чуть не голыми, а этот так называемый союзник мало того, что неплохо обогатился, так еще и предлагает вам денег? Рассказать, откуда взялась у них добыча?
Я молчал до последнего, опасаясь, что слова могут обернуться против меня самого. Я до последнего надеялся, что громобои примут условия Жени обменять нашу жизнь и свободу на остатки наследия младовских князей. Но теперь, когда эта надежда угасла окончательно, терять было больше нечего. А по резко изменившемуся лицу забинтованного мужика я понял, что, кажется, попал в цель.
— Плед, уведи же ты его наконец!
— Нет, Плед, постой, — Гелик сделал шаг ко мне: несмотря на чуть более, чем никакое освещение, от него тоже не укрылась метаморфоза, произошедшая с физиономией союзничка. — Что ты знаешь?
— Я видел, как группа бойцов с автоматами расстреляла людей, которые выносили лекарства из здания поликлиники. После чего они сами погрузили туда всё ценное и уехали. Убитые точно были громобоями — у всех на куртках были нашиты белые кресты.
— Брехня, — презрительно бросил забинтованный. — Кого ты слушаешь?
— Глаз, проверь, — скомандовал Гелик, а когда Глазунов снова вышел, обратился ко мне: — Откуда ты знаешь?
— Я же говорю: сам видел. Двое из них погнались за мной, но я смог укрыться в одной из квартир.
— В какое время это было?
— Около десяти часов.
Повисла короткая пауза: лидер громобоев погрузился в размышления.
— Я бы даже слушать не стал этот бред, — снова подал голос главарь союзников. — Он пытается…
— Я знаю, что он пытается, — перебил его Гелик. — В десять часов я запросил у тебя поддержку с востока. Нас пытался обойти отряд дружинников, помнишь? Ты сказал, у тебя нет людей. Где же они были, твои люди?
— Мои люди были заняты боем.
— С кем?
— Ты хочешь обсуждать это при них? — небрежный жест в сторону нас с Женей.
— Они и так покойники. И ты тоже вместе с ними, если выяснится…
— Уже выяснилось! — вездесущий Глазунов уже был тут как тут. — Пацаны сказали, так и есть: одиннадцать наших положили у поликлиники. Все с огнестрелами. Как всё произошло, никто не видел. Связь внезапно оборвалась. Рацию тоже разнесли.
Вот ты и приплыл, дружище, мысленно позлорадствовал я. Тонуть — так не одному, вместе веселее. Хоть тебя с собой прихвачу. Стоявший правее Женя слабо улыбнулся мне: мол, едва ли что-нибудь путное у тебя выйдет, но ты все равно молодец. Я заметил, что он еле держится на ногах, вот-вот упадет. Я и сам очень хотел сесть на пол.
Елизаров изменился в лице.
— Что ты скажешь на это?
— Скажу, что это клевета, — заявил обвиняемый, не теряя присутствие духа. — И ты сам в этом убедишься. Не сейчас, но позже. Сейчас мы должны уходить. Этот разговор и так чересчур затянулся.
— Он продлится ровно столько, сколько я скажу.
Нет, все-таки, он оставался тинейджером, обычным тинейджером. Таким же, как замкнутая Яна или наглый Сливко, как прямолинейный Чупров или трусливая троица курильщиков из школьного туалета. Гелик мог бы стать хорошим лидером, но лишь со временем. Не сейчас. Сейчас в нем снова говорил ребенок. Ребенок, которого обидели, и который не желал откладывать разбирательство на «потом».
— Это неразумно, очень неразумно… — пробормотал прижатый к стенке главарь союзной группировки. — Они это нарочно… Каждая минута на счету… Не время сейчас базарить.
— Тогда ответь мне прямо: твои это люди или нет?
— Я выясню это.
В общении с ребенком выбор правильной тактики — половина успеха. Он пробовал и так, и эдак. Но везде промахивался.
— Нет, ты ответишь сейчас же.
Глазунов и Плед даже не думали вмешиваться в разборки командиров: они лишь тупо переводили глаза с одного на другого, в зависимости о того, кто говорил в данный момент. Направленные в пол лучи фонарей образовали некое подобие световой клетки, в центре которой стояли мы с Женей.
Но тут в один миг всё изменилось, снова, уже в который раз, перевернувшись с ног на голову. Вестником перемен выступил молодой громобой, без разрешения ворвавшийся в «командирский» грот и выпаливший прямо в лицо Гелику:
— Федералы! Федералы идут!
Глава XLVI: Серое небо
— Вот видишь! — забинтованный театрально всплеснул руками. — Видишь, к чему привело твоё жевание соплей! Мы должны были уже отступить! Что теперь прикажешь делать? Драться? Или что?
Но главный громобой знал, что делать.
— Плед, — в очередной раз позвал он соратника. — Временно принимаешь командование. Выбери мне двоих надежных людей.
— Что ты задумал? — Плед был лет на семь старше Гелика, однако даже не предполагалось, что он может покушаться на его власть и оспаривать приказы.
— Прошвырнемся с Шизиком до деревни. Заберем предметы.
— Только если ты обещаешь мне, что Филипп и Виктор останутся живы! — тут же оживился Женя, который уже, казалось, был близок к тому, чтобы потерять сознание: настолько обессилившим и безучастным он выглядел.
— Глаз, — продолжил Гелик, не удостаивая учителя ответом. — Ты со своим отрядом встаешь в заслон. Отходите только по команде. Да, и бери Лазарева. Он пока будет с тобой. Как только я дам знать, можешь отпустить его.
Мне одному показалось, что на слове «отпустить» был сделан некий не вполне однозначный акцент?
— Понял, — коротко кивнул Глазунов, после чего ткнул меня в спину фонарем. — Пошли.
— А я? — напомнил о себе союзник. — Моя роль, как договаривались?
— Не совсем, — ответил ему Гелик. — Твоя роль…
Я так и не увидел, что они сделали с ним: мой конвоир выволок меня в коридор. Однако не успели мы пройти и нескольких шагов, как до нас долетел короткий сдавленный крик, оборвавшийся на полувздохе. Похоже, приговор забинтованному уже не только вынесен, но и приведен в исполнение.
А скоро и моя очередь.
Гроты и коридоры уже успели опустеть, лишь редкие бойцы попадались нам навстречу. Куда-то они все спешат. Судя по тому, что я услышал, у громобоев имелся четкий план эвакуации, и сейчас этот план начали приводить в исполнение. Непонятно, почему медлили раньше. Думали отсидеться? Возможно. Тогда, выходит, я тоже внес свою лепту в дело их поражения, выдав военным примерные координаты укрытия. Расшевелил муравейник напоследок, ликвидировал одного из лидеров… Слабое утешение.
— Куда мы идем? — спросил я.
— Куда надо, — ответил Глазунов.
Он выглядел очень уставшим, каким-то осунувшимся. Прошедшая ночь никому не далась легко, на всех наложила свой отпечаток. Луч фонаря выхватывал из темноты отдельные куски стен, неровности потолка, камни под ногами. Мы шли так быстро, что я уже трижды успел споткнуться, один раз чуть не упал. Это все безмерно раздражало моего конвоира.
— Это не тот путь! Не тот, которым мы шли!
— Шевели булками, а не пастью! — прикрикнул на меня громобой. — Под ноги смотри.
— Не ори на меня, — взбрыкнул я, но в бок тут же уперлось острие ножа.
— Прирежу прямо здесь, усёк?
— Усёк…
— Тогда шагай. Да не сюда, налево.
Мы завернули в боковой проход, и в ту же секунду перед лицом моим что-то коротко свистнуло. Я не успел сообразить, что произошло, даже зажмуриться не успел — а мой бывший ученик уже медленно оседал на пол, бессмысленно тараща белки глаз в пустоту. Обессилевшая рука, из которой выпал нож, тщетно скребла по шершавой стене в попытке нащупать опору.
— Он никогда мне не нравился, — шепнул на ухо знакомый скрипучий голос, от звука которого я слегка оторопел. — Жополиз проклятый. Забери его фонарь.
Лишь через долгую-предолгую секунду я снова обрел дар речи.
— Бабушкин! Какого черта ты делаешь?
— Зарабатываю себе условный срок, — флегматично ответил младший брат Пледа. — Наши все равно обречены: кого не постреляют, тех повяжут. Не хочу.
У меня не было времени вникать в его цели и мотивы, поэтому я лишь принял неожиданную помощь, как данное.
— Мне нужно выбраться наружу.
— Я покажу. Бери ружье. В нем пять патронов. Осторожнее, на прикладе могут быть его мозги.
— Федералы далеко? — я принял оружие из рук недавнего врага, опасливо ощупал его. — А если бы это оказался твой брат?
— Ударил бы не так сильно. Да, вояки еще далеко. Они нашли один из входов возле Гороховца, тот, через который вы сюда попали — это километрах в трех отсюда. Видимо, по следам прошли. Пока что мнутся снаружи, внутрь никто не идет — боятся. Как только наши все эвакуируются, мы завалим проходы.
