Годы прострации - Таунсенд Сьюзан Сью
— Я купил подшивку Руперта, пару трикотиновых брюк и галстук в полоску. Божий одуванчик за складным столиком взял за все про все девяносто пенсов.
Увидев сумму, за которую был продан Руперт 1973 года на недавнем аукционе, я предупредил Бернарда:
— Если тебе прописали таблетки от сердца, самое время принять лекарство… Шестнадцать тысяч фунтов!
Бернард сел и закурил.
— Не может быть, — охнул он. — Я всегда был последним в очереди, когда госпожа Удача раздавала подарки.
Мы похлопали друг друга по спине, как это принято у мужчин. А потом я заставил его завернуть драгоценное издание в кухонное полотенце и положить в пакет.
— Я должен тебе за жилье и питание, начиная с Рождества, — сказал Бернард.
— Ты каждую неделю давал мне денег из пенсии, — возразил я.
— Тогда, кореш, я куплю тебе что-нибудь для обустройства твоей земли.
Позвонил мистеру Карлтон-Хейесу с известием о подшивке с бурым Рупертом. Оправившись от потрясения, он сказал, что знаком с одним американским коллекционером, который «дорого бы дал, чтобы обзавестись подобным изданием».
Как поживает Лесли, осведомился я и после короткой паузы услышал:
— У Лесли все замечательно, а как вы, дорогой мой?
Чувствую себя лучше, сказал я, и в основном занимаюсь тем, что возделываю мой участок земли.
— Полагаю, вы прочли «Уолдена» Торо?
— Эта книга лежит на тумбочке у моей кровати.
Когда я опустил трубку, Бернард спросил:
— Ты готов разобраться с книгами, что дал нам мистер К.-Х.?
Я кивнул. Затем полдня мы разбирались с относительно ценными книгами из магазина. Отобрав те, что оставляем себе, остатки решили продать через Интернет.
— Видишь, приятель, мы опять можем называться книготорговцами, — радовался Бернард.
Воскресенье, 27 апреля
Бретта никто не видел уже два дня! Боюсь, между банкой из-под фасоли и его исчезновением существует прямая связь.
Мать думает, что банка до сих пор у меня. Отец умолял ничего ей не говорить.
Много ли денег там было, поинтересовался я.
— Слишком много, — мрачно ответил отец.
Понедельник, 28 апреля
Я отправлял посылку Гленну в Афганистан (обувная коробка, заполненная доверху: носки, зубная паста, фруктовый мармелад, слоенки с сыром, рисунок от Грейси, письмо от моей матери, крем для бритья, сухое печенье «Риц» и пирог со свининой «Уолкерс»), когда на почту вошла Кэтлин Болдри, одна из воинствующих школьных поварих. Она размахивала петицией, гневно обличающей муниципалитет, который разрешил Фэрфакс-Лисетту устроить парк сафари.
— Никто из нас не сможет чувствовать себя в безопасности, когда львы и тигры разгуливают на свободе, — поддержала протест Венди Уэллбек.
— А движение? Сколько машин прибавится! — выкрикнула стоявшая передо мной женщина с кислой физиономией.
— Говорят, там будут жирафы, — вставил я.
— Жирафы! — изумился кто-то в очереди.
— Только жирафов не хватало! — возмутилась миссис Голайтли. — С их длинными шеями легко подглядывать за людьми.
— Здесь не Африка! — прохрипел согбенный старикан.
— Мы должны пойти маршем на Фэрфаксхолл, — подал идею Тони Уэллбек, — и заявить Фэрфакс-Лисетту, что деревня против.
— Будет куда эффектнее, если провести марш ночью с горящими факелами, — в шутку добавил я.
Однако мое предложение получило горячую поддержку присутствующих, что меня несколько встревожило. Согбенный старик вызвался изготовить факелы, он набил на них руку, участвуя в подготовке спектакля «Призрак оперы», сыгранного местной труппой в крепостном рву Фэрфаксхолла. Беспокоясь о Георгине и Грейси, я сказал:
— Ну, мы же не станем поджигать особняк.
И в очереди тут же нашлись отчаянные головы, ратующие за политику выжженной земли, однако Тони Уэллбек сумел их утихомирить. В итоге мы договорились встретиться в 8 вечера на лужайке перед «Медведем».
— Ровно в двадцать ноль-ноль, — уточнил Тони, — сверьте часы.
Когда очередь рассосалась, я заметил, что полки на почте выглядят как-то голо, исчезли даже правительственные брошюры с советами на все случаи жизни. Я выразил свое удивление, на что Венди Уэллбек сказала:
— Мы в списке на закрытие. Мы написали заявление с просьбой оставить нас, но надежды мало.
Я сообщил им, что хорошо знаком с Пандорой Брейтуэйт, нашим парламентским депутатом, и имею на нее влияние.
— Да, мы слыхали, что вы с ней трахаетесь, — брякнула почтарка.
— Венди! — прикрикнул на жену Тони Уэллбек. — Понимаю, ты удручена, но это еще не повод, чтобы опускаться до столь неприличных выражений с беседе с уважаемым клиентом.
— Прошу прощения, мистер Моул, — извинилась Венди. — Мы сами не свои в последнее время. Эта почта — не только наше место работы, но и наш дом.
То, что задумывалось как факельное шествие представителей Мангольд-Парвы, благодаря Интернету вылилось в масштабную акцию. Желание поучаствовать выразили следующие организации: Фонд охраны дикой природы, «Дети в беде», Лига защиты барсуков, «Народ против зоопарков» (НПЗ), Социалистическая рабочая партия, «Друзья жирафов» (Великобритания), Альянс налогоплательщиков (Лестерское отделение), «Помощь диким животным», Лестерское общество охраны летучих мышей, «Борзые в опасности», Международная опека попугаев и «Тигры среди нас».
Протестующие начали прибывать засветло. Очень скоро обочины Гиббет-лейн и прилегающие дороги были забиты припаркованными машинами.
Родители из-за изгороди наблюдали, как участники марша вылезают из автомобилей и топают в Мангольд-Парву к месту сбора. Отец, всегда питавший предубеждение относительно «альтернативщиков», получил прекрасную возможность вволю поизмываться (разумеется, вполголоса) над разного рода нонконформистами, проходившими мимо.
Мать радовалась от души:
— Наконец-то в Мангольд-Парве что-то происходит!
Такой счастливой я ее давно не видел.
Проехала полицейская машина, за ней «скорая помощь» с включенной сиреной.
— Опа! — У отца засверкали глаза. — Доигрались!
Мать позвонила Венди Уэллбек узнать, что случилось. Оказалось, что кто-то из Лиги защиты барсуков набросился на активиста из организации «Дети в беде», заявив, что тот не имеет никакого законного права находиться здесь. Масла в огонь подлил социалистический рабочий, вспомнив, что барсуки — разносчики туберкулеза, посему им не место в английской природе. Подоспевшие полицейские выписали всем участникам свары штраф за нарушение общественного порядка. А «скорую» вызвали парню из «Тигров среди нас», бедняга упал в канаву, заросшую жгучей крапивой.
Меня уже грызло раскаяние — зря я надоумил деревенских устроить факельный марш. Я двинул к «Медведю», и был поражен тем, как много людей собралось на акцию. Бернард держал по горящему факелу в каждой руке. Один он вручил мне, и колонна двинулась. Социалистические рабочие скандировали: «Капитализм! Долой! Долой! Долой!» Другие группы подыскивали рифму к «парку сафари», но так и не нашли. Многие пожилые демонстранты пели «Рожденный свободным». Когда колонна поравнялась со свинарниками, к нам присоединились мои родители. На подступах к Фэрфаксхоллу меня одолели сомнения, а стоило ли вообще протестовать, и мне уже казалось, что иметь по соседству парк сафари не так уж и плохо. От Бернарда я слыхал, что помет животных — отличное удобрение для роз, которые я намереваюсь выращивать. Да и вся деревня разве не выиграет? Ведь с парком сафари неизбежно появятся новые рабочие места. Я вздохнул с облегчением, увидев полицейскую машину у ворот поместья. Дорожный полицейский вылез из машины и обратился к толпе.
