Годы прострации - Таунсенд Сьюзан Сью

— А ты расскажи ему почему! — взвизгнул Ланс.

Дернув за поводок собаку-поводыря, Найджел рявкнул:

— Я только велел ему не стоять у алтаря с отвисшей челюстью. Не хочу, чтобы его приняли за умственно отсталого!

— Как ты узнаешь, открыт у него рот или нет? — спросил я.

— Я слышу, как он дышит! — бесновался Найджел. — Я просил его вырезать аденоиды перед свадьбой!

Все почувствовали себя неловко, однако моей матери удалось развеять тучи. Она рассказала, как у нее перед свадьбой сдали нервы:

— Накануне вечером Джордж заявил, что не хочет иметь детей. Мол, они портят сексуальную жизнь и обезображивают женские фигуры.

— И разве я был не прав, Полин? — вставил отец.

Мать невозмутимо закончила:

— Но он не знал, что я уже была беременна Адрианом.

Церемонию вел добродушный дядечка из местного отделения регистрации актов гражданского состояния. Он отметил, что это первый брак, заключаемый в Фэрфаксхолле. На мой вкус, тон у него был чересчур сладостным.

— Когда ты одинок, — вещал он, — твое сердце бьется, словно крылья крошечной птички, но когда ты объединяешься в союз с другим человеком, ваше общее сердце становится сильным, как у орла, и, подобно этому благородному существу, вы воспаряете высоко в небо!

Лично я не доверил бы собаке охранять обручальные кольца. Это обязанность шафера, то есть моя. Мало приятного в том, когда собака рычит, обнажая клыки, стоит тебе попытаться вынуть кольца из золотистого мешочка, висящего у нее на шее.

В какой-то момент я был вынужден повернуть голову вбок: тяжелое аденоидное дыхание Ланса в сочетании с открытым ртом придавало его лицу идиотическое выражение, и смотреть на это было невыносимо. На виске Найджела билась вена, напоминая червяка в конвульсиях.

Отвернувшись, я увидел Георгину. Она стояла позади, в черном костюме, с планшетом в руках. Она коротко улыбнулась мне и отвела глаза. Я страшно гордился моей женой. Свою первую свадьбу в Фэрфаксхолле она организовала безупречно. А это нелегко, учитывая, что половина гостей — геи, славящиеся своей требовательностью.

Когда на свадебном обеде я поднялся, чтобы произнести речь шафера, меня приветствовали овацией стоя. Я был ошеломлен. Найджел пробормотал мне в ухо:

— Они аплодируют твоему раку, Моули, и тому обстоятельству, что твоя жена дала деру. Ничего личного.

Я постарался говорить коротко, но с юмором, рассказав, что Найджел был единственным мальчиком в школе, который пользовался дезодорантом, прежде чем выйти на футбольное поле. Кроме того, я зачитал текстовое сообщение от Пандоры:

Жаль, я не с вами, но в Запретном городе.

Много-много любви мистеру и миссис Найджелу и Лансу.

— Под Запретным городом Пандора не имеет в виду Ливерпуль, — сострил я. — Она возглавляет нашу коммерческую делегацию в Китае.

Моя мать засмеялась, но к ней мало кто присоединился.

Воскресенье, 20 апреля

Утро провел с Грейси, мы рисовали за кухонным столом. Она изображала одну принцессу за другой, я — мой идеальный сад.

Бернард приготовил завтрак — неизменную яичницу с беконом. Перед тем как приняться за еду, Грейси попросила салфетку. Я подал ей кухонное полотенце.

— У тебя нет нормальных столовых салфеток? — сдвинула она брови.

Днем я повел ее к ручью и разрешил, сняв носки и туфли, побродить по ручью, вода ей доставала до щиколоток. Мы построили плотину, взяв со дна камни, отполированные течением.

За дочкой приехала Георгина.

— У тебя усталый вид, — посочувствовал я.

— Работаю по четырнадцать часов в сутки, — ответила она.

— Надеюсь, тебе хорошо за это платят.

— Мы не начисляем себе зарплату, — скороговоркой пояснила Георгина. — Всю прибыль вкладываем обратно в бизнес.

Выходит, он эксплуатирует мою жену задарма!

Понедельник, 21 апреля

Мать договорилась о встрече в Лестере с редактором издательства «Меланхолия». Они заинтересовались ее «Девочкой по имени Срань»!

По словам матери, предварительное обсуждение по телефону уже состоялось:

— Они настаивают на том, чтобы я изменила название. Но я сказала, либо «Девочка по имени Срань», либо ничего!

Вечером

Мать вернулась от редактора. Ее книга теперь называется «Дочь картофельного фермера».

Я спросил, не покажет ли она в «Меланхолии» кое-что из моих неопубликованных работ. Мать согласилась, но без должного энтузиазма.

Вторник, 22 апреля

Позвонил отец из дома и попросил принести «ту банку с фасолью».

— Зачем она тебе? — поинтересовался я.

— Это что, допрос? — разорался он. — Ты теперь работаешь на хреново ЦРУ?

Абсурдно резкая реакция на столь простой вопрос. Я понес ему банку. Бретт сидел дома с отцом. Матери не было, но ее незримое присутствие ощущалось: на дверцу холодильника она прилепила листок бумаги размером А4, на котором крупными черными буквами было написано:

Я обратил внимание отца на эту записку:

— Ты прочел?

— Да, и решил ее игнорировать, — с вызовом ответил он.

— Меня тошнит от того, как папина как бы семья с ним обращается, — вмешался Бретт. — Попробуй заглянуть дальше инвалидной коляски, Адриан. Папа вполне способен принимать решения, он разумный человек.

— Поэтому он думает, что в «Улице коронации» показывают не актеров, но реальных жителей этой улицы?

Четверг, 24 апреля

Почему теперь все употребляют слово «неприемлемый»? Утром раздраженная женщина позвонила в прямой эфир «Вкуса жизни»:

— Я считаю абсолютно неприемлемым то, что банки играют в рулетку на наши деньги!

В вечерних «Новостях Восточных Центральных графств» после удручающего репортажа о расчлененном теле, найденном в передвижном мусорном баке в пригороде Ноттингема, полицейский сказал:

— Это тихий жилой район, отчего подобное преступление становится тем более неприемлемым.

Интервью с жителем этого ставшего печально знаменитым пригорода:

— Я заметил, что бак простоял на тротуаре три дня, что безусловно неприемлемо.

Суббота, 26 апреля

Увидел в окно, как Бернард на всех парах несется к дому. Заметив меня, он помахал мне чем-то, что при ближайшем рассмотрении оказалось годовой подшивкой комиксов «Медвежонок Руперт». Глянув на обложку, я сразу понял, почему Бернард так спешил. Руперт был бурым, а в выходных данных значился 1973 год.

В том же году издатели изменили цвет медвежонка на белый, бурых выпусков было отпечатано очень немного. То есть редкие издания с бурым Рупертом для книжного дилера все равно что Святой Грааль.

— Я нашел их на распродаже домашнего имущества в саду викария. Искал пару приличных штанов и вдруг зацепил глазом вот это. Состояние идеальное, никто в них никогда не заглядывал.

И верно, комиксы были как новенькие.

— Сдается, тот, кому их подарили, разделял мое мнение касательно сиятельного медвежонка, — хмыкнул Бернард.

— И каково же твое мнение?

— Ну, он был слегка дегенератом, разве нет? Медведь с серьезным пристрастием к наркоте. Подозреваю, это были галлюциногенные субстанции.

Бернард бережно листал страницы, на которых Руперт переживал одно странное приключение за другим на фоне еще более причудливых пейзажей, сильно смахивающих на картины Дали.

Открыв сайт книжных дилеров, я принялся вводить информацию.

— Сколько ты за них заплатил?