Лион Измайлов - Лион Измайлов
Вернувшись домой, Володя Синичкин отработал положенное на предприятии в конструкторском бюро. Там за своим кульманом он аккуратно и добросовестно делал прически всему предприятию. Застигнутый врасплох главным конструктором, Володя сделал его жене замечательную прическу, после чего его инженерная карьера закончилась, и он навсегда перешел в салон под названием «Локон», где и работает по сей день. А мог бы ведь начать работать на шесть лет раньше и набрать за эти шесть лет соответствующую квалификацию. Вот к чему привела Володина непринципиальность в прошлом.
И теперь он был принципиальным во всех жизненных проявлениях, хотя и понимал, что принципиальность такая черта характера, что больше приносит неприятностей, но, как думал Володя, в конце концов вознаграждается. Так ему казалось. А огорчений, вызванных его принципиальностью, было полно. С одной стороны, прояви он свою принципиальность когда-то, он бы сразу занялся своей любимой профессией. С другой стороны, будь он не таким принципиальным, может быть, и сейчас бы счастливо жил со своей женой.
Ведь как ему все советовали, да заведи ты какую-нибудь интрижку. Ведь изводится человек, что ж тебе, не жалко, что ли, родную жену. Она тебя с кем-нибудь увидит после работы, прическу ей испортит, тебе скандал закатит, поплачет, и дело кончится. Ну не можешь интрижку завести, придумай, наври, что завел.
А он свое:
— Не могу ни изменять, ни обманывать.
Ну что ты будешь делать, довел человека до белого каления. Не выдержала, сбежала к другому. Бедняжка! Как она теперь там!
А он, Володя Синичкин, конечно, переживал. Он ее все-таки любил. И голова у нее была уникальная. Он с этой головой мог чудеса творить, он на ней такие прически делал — несколько лет призовые места среди парикмахеров страны держал. Да что там, один раз даже за границу ездил. В Монголию. И там получил «Гран-при», только он по-монгольски как-то по-другому называется. А теперь вот уж много лет Синичкин пребывал в одиноком состоянии. То есть, конечно, он иногда встречался со своими клиентками. Но все это было не так, как хотелось. Клиентки — это особая статья. Большинство из них все-таки смотрели на него сверху вниз, никогда не забывая, что он их обслуживает. И, несмотря на то, что считалось честью, когда прически делали именно у него, а все равно смотрели на Синичкина сверху вниз.
Другие, те, кто не были его клиентами, смотрели на него снизу вверх и заискивали, они пытались завлечь его в свои сети, но Синичкин чувствовал, что они преследуют определенные меркантильные интересы, а именно, стать его клиентками.
Была, правда, и другая категория женщин, которые разговаривали с ним на равных. Но это были женщины-парикмахеры. И они не вызывали у Синичкина никаких эмоций, кроме производственных. В них для Синичкина не было никакой загадки, а смотрел он на них не как на женщин, а как на товарищей по работе. Впрочем, и они смотрели на него не как на мужчину, а как на товарища по работе.
Вот так и получилось, что Синичкин был одинок, жил в однокомнатной квартире, походил на артиста Л. Куравлева, а в данный, описываемый момент ехал в дом отдыха «Спартак» без путевки и паспорта.
Оставшись один на один с Синичкиным, Семенов сам немного помучил его за обедом. Он обстоятельно выяснил, почему в фильме «Мы, нижеподписавшиеся» он, Л. Куравлев, так долго терпел приставания Олега Янковского к жене Куравлева артистке Муравьевой. Никто не спорит, он, Янковский, конечно, артист хороший, но это же не значит, что можно приставать к чужим женам.
— Он же не знал, что это моя жена, — лениво возражал Синичкин.
— Не, не знал, — петушился Семенов, — но ты-то знал, что это твоя жена.
— Нет у меня жены, — сказал Синичкин грустно, — сбежала она от меня.
— И правильно сделала, — сказал Семенов. — Какая жена такое вытерпит. Ее, понимаешь, посторонний мужчина прихватывает, а он сидит и кашляет. Тоже мне, кашлюн нашелся.
Но видя, что «Куравлев» не в духе, Семенов, побурчав немного, оставил любимого артиста в покое.
И вот наконец южный город с его запахами неведомых растений, шашлыка, ткемали и еще чего-то горного, возбуждающего и жизнеутверждающего. Загорелые женщины, толпа местных жителей, предлагающих комнаты совсем рядом с морем, базаром, горами и всеми прочими удобствами.
Автобусы, на которых противными голосами зазывают санаторных отдыхающих, таксисты, комплектующие пассажиров по принципу «по одной дороге, но в разные стороны».
А вот и наш герой — В. Синичкин под покровительством Семенова усаживается в такси, и трудно поверить, но вдвоем едут в одной машине. Видно, надоело таксомоторному диспетчеру ничего не делать, и пришлось таксисту ехать всего лишь с двумя пассажирами в сторону дома отдыха «Спартак». Семенов радовался жизни, хлопал Синичкина по коленям, а Синичкин пребывал в тяжелых раздумьях.
— Ну что, — подтрунивал над ним Семенов, — теперь небось не станешь говорить, что не артист. Володькой небось не назовешься. Будешь как миленький Куравлевым. Иначе — хана.
— А вы бы не радовались чужому несчастью, а помогли лучше.
— Тоже мне несчастье, — засмеялся Семенов, но, увидев мрачное лицо Синичкина, все же подбодрил: — Ты, парень, не боись. Все будет хоккей. Со мной не пропадешь. А ты уж если так от публики бережешься, так надел бы очки темные.
— И правда, — вспомнил Синичкин и нацепил себе на нос чудовищного вида светозащитные очки.
— Ну ты даешь, — развеселился Семенов. — Трофейные, что ли? У нас такие лет сорок не выпускают. Может, это для плавания лучше или для газосварки. Может, артиста в тебе и не признают, но как шпиона могут арестовать.
Синичкин молчал, смотрел в окно. Доехали до дома отдыха. Семенов оставил Синичкина у административного корпуса и забежал внутрь. Что уж он там говорил, неизвестно, но только когда Синичкин потом вошел в корпус, с ним почему-то разговаривали шепотом. Женщина с крашеными буклями говорила, озираясь:
— Не волнуйтесь, товарищ Куравлев, мы вам верим. Пришлют путевочку, тогда и оформим. А мы вас тем временем в отдельный номерочек, чтобы никто не тревожил.
— Нет, — сказал Синичкин, вспомнив, что номер у него двойной. — Нет, я хотел жить с товарищем Семеновым, если, конечно, можно.
Среди администрации пошел шепот:
— До чего же скромный.
— Вот молодец.
— Вишь, с народом хочет побыть.
И Семенов, гордо улыбаясь, пробасил:
— Э-т-та по-нашему. Уважаю, — взял чемодан Синичкина и направился в сторону жилого корпуса.
А Синичкину ничего другого не оставалось, как схватить тяжелый семеновский чемодан и потащить его вслед за Семеновым. Регистраторша шла следом и говорила:
— Вы только не волнуйтесь. Никто, кроме
