Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

Профессор продолжает читать лекцию. Первые ряды слушают, в остальных идет тихий говор. Там только иногда прислушиваются к словам профессора.

Затем скажу я наконец,Что этот Бюхнер пресловутыйЕсть только дикий и надутыйНедоучившийся глупец.

Взрыв рукоплесканий. Лекция оканчивается. Стулья гремят, и в зале начинается движение.

Наташа, матушка, теперь пора до дому.От этой чепухи, от этого содомаВесь вечер у меня трещала голова.

Платоша, не кричи.        (Тихо.)Ведь я сама едваНе задремала здесь — хоть совестно признаться…

А кто неволит нас по лекциям таскаться?Поедем-ка скорей.      (Уходят.)

Фамусов, Лонгинов и Скалозуб.

       (Лонгинову)                     Согласен с вами я:Ученье Бюхнера — одна галиматья.Сергей Сергеич вот таких же точно мнений.

Не очень я люблю ученых рассуждений.Лишь их послушаешь — и станешь нездоров;Но вот чему дивлюсь: ученый есть Лавров,Военный, говорят, — и как досель нет жалоб:Ведь философия к мундиру не пристала б.                      (Уходят.)

(опираясь на руку Загорецкого)Отец мой, ты сказал, что каждый нигилист…

            Пьянчуга, мот, картежник, забулдыга            И на руку, случается, нечист;О них написана особенная книга,Тургенев сочинил…

Слыхала я, да, да,—Вот нужно бы прочесть, принес бы ты когда.Сыщи ж Петрушку мне — я подожду покуда.

Загорецкий уходит.

ЯВЛЕНИЕ 8

Хлестова и Репетилов.

Кого я вижу здесь? Ты? мой родной, откуда?Зачем пожаловал к разъезду в поздний час?Ведь не мешало бы отвыкнуть от проказ.

Анфиса Ниловна! голубушка! Сон в руку!        Пускай я враль, пусть все не верят мне,        Но нынче в ночь я видел вас во сне.В том голову свою готов отдать в поруку.

Зачем же к ночи-то сюда ты прикатил?

Анфиса Ниловна, на фокусы спешил…

Да ты в своем уме находишься едва ли:Ведь здесь не фокусы, здесь лекцию читали,Где нигилисты все глупцами назвались.Прощай же, батюшка; пора: перебесись.              (Уходит.)

           (один)Так, стало быть, я здесь не нужен.Куда ж теперь на этот раз?К Каткову ехать мне на ужинИль уж отправиться в танцкласс?(Стоит в раздумье.)

329. НИГИЛИСТ

Поэма

ГЛАВА ВТОРАЯ[63]

Не в свой «тарантас» не садись.

Какую выберу я тему —Того пока не знаю сам.

Подобно графу Соллогубу,Кой-как взобравшись на Парнас,Не знаю сам, кусая губу,Чем я начну теперь рассказ,—Но, как ему, мне так же любоПисать на тему — нигилист,И я, хоть это, впрочем, грубо,Бледнея, словно в книге лист,К поэме графа СоллогубаПриделать смело пожелалИ продолженье и финал.

Моя услуга, если взвесить,Должна возрадовать славян:Поэт, наверно, лет чрез десятьУспеет кончить свой романИ «тайну старческой работы»Отдаст Погодину, а тот,Не получивши с «Утра» льготы,Положит рукопись в комодИ, может быть, лишь лет чрез двести,Для услажденья разных каст,С трудами собственными вместеПоэму графскую издаст.А я — мне вечер только нужен,Чтоб в горе выручить певца,Я сяду весело за ужин,Сведя поэму до конца.

Поэмы план исполню святоИ ничего не искажу;Ее героя-демократа,Как Соллогуб, изображуЯ той же самой черной краской;Его в безбожьи обвинюИ даже стих, немного тряский,Для колорита сохраню.Ведь, в самом деле, есть причиныТакие фразы мне сберечь:«В душе прорезались морщины»Иль «ум его широкоплеч».От фраз поэта цепенея,Я им подобных не слыхалС «сухих туманов» «Атенея»…Но, чу! уж мой Пегас заржал(Старинной верен я системе —Пегаса вспомнить при поэме),И я, как опытный ездок,Путь начинаю без печали.

Герой — Белин. Его так звали.Его портрет в короткий срокЯ очерчу, и по контуруУвидят все — я убежден,—Что из себя карикатуруИзображал в природе он;Что все певцы в преклонных летах(Я сам как лунь, к несчастью, сед)В его типических приметахНайдут все язвы поздних лет,Найдут, что он был очень странен,Трихином века заражен,Эгоистически-гуманенИ отвратительно умен.

Итак, он был, во-первых, молод,А этот факт на стариковНагнать повсюду может холод;Потом, он был из бедняков,Имел долги и не платил их,Носил в заплатках сапоги(У богачей кровь стынет в жилах:— Как? он, бедняк, — имел долги?!),Был, разумеется, нечесан,Неловок, грязен, неотесан…«Весть» всем студентам заурядДала сей яркий аттестат,И без подобного патентаНельзя описывать студента,—К тому ж и мало тут хлопот:Прием известный — спорит грубо,Волос не чешет круглый год,Как волк голодный ест и пьетИ — не читает Соллогуба.Лишь подвяжи такой ярлык —Герой готов в единый миг.

Дарви́на, Фогта, МолешоттаБелин прочел уже давно,Но пропадала в нем охотаЧитать Погодина, Михно,Каткова, Вяземского, Фета,Замоскворецких мудрецов,Заголосивших не под лета,Лихих обеденных певцов,Жизнь отравивших многим россам,—И, как Москвы ленивый сын,Не занят вовсе был вопросом:«Когда родился Карамзин?»Любил он спорить за обедом,Что жизнь без знанья — детский бред,Что без труда жить — цели нет,Короче — был он людоедом,Как выражается поэт.

Чтоб жизнь не кончить со скандалом(Смотрите первую главу),Белин вдруг стал провинциаломИ бросил шумную Неву.Благодаря различным шашнямЕму в столице не везло,И он учителем домашнимПопал к помещику в селоИ обитателей усадьбыСтал изучать, ворча не раз:«Вот если всех вас описать бы —Отличный вышел бы рассказ».

Аристократом по преданьюВ то время слыл помещик N;Богат был только по названью,Хоть пил вино высоких цен,Курил гаванские сигары,Себя, как куклу, наряжалИ на уездные базарыНа кровной тройке выезжал.Но так балуясь, год за годом,Он не мирил приход с расходом,А впереди… Он думал: вот,Быть может, бабушка умрет!Но бабушка не умирала…Отживший лев не унывал,На съездах корчил либералаИ всюду деньги занимал.

Любил теперь он в час досугаПровозгласить пред всеми вдруг:«Меня Жуковский чтил как друга,И даже Пушкин был мне друг…»Когда-то в юности далекой(Он вспоминал о той поре)Посланья «к деве черноокой»Писал он в «Утренней заре».В Париже ставил водевили,В России драму написал,И в Баден-Бадене ходилиТолпой смотреть, как он игралИ ставил золото в рулетку…Но он не тот уже теперь,Он точно зверь, попавший в клетку,С когтями сломанными зверь.Теперь он более не рвется,Как прежде, в дальние края,В его груди уже не бьетсяСтихожурчащая струя.Лениво «Голос» он читает,Питает ненависть к перуИ лишь поноске обучаетЩенков лягавых поутру,Новейший век ругает круто,Всю журналистику хуляЗа отрицанье… Вот к нему-тоБелин попал в учителя.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ