Йосеф Бар-Йосеф - Трудные люди
Саймон. Послушайте… Он рад. Не умеет трубить, но — трубит. Эдакий сапожник-любитель, сапожничает себе в свое удовольствие, а когда разволнуется, нет, когда ему сделается вдруг особенно плохо или особенно хорошо, он дудит себе в рожок. Это как другому сигарета. Да, как курево для других людей. Это прекрасно, не правда ли? Это трогательно. За душу берет, а? Хочется бросить все, ничего не делать, взгрустнуть, пожалеть самого себя… Почему бы и нет? Уснуть вот так, погрузиться в небытие — блаженство, нежность! А… А-а!.. (Снова чихает Лейзеру в лицо.) Идиоты! Болваны! Правдолюбцы? Две дубины стоеросовые, возлюбившие честность. Возжаждавшие истины ослы! Мерзкие твари! (Подскакивает к стене и колотит в нее кулаками.) Хватит!..
Мелодия смолкает.
Саймон (оборачиваясь к Рахели). Ты обманула его. Ты обманула его с твоими сорока четырьмя годами.
И Рахель, и Лейзер смотрят на него в недоумении и с надеждой.
Саймон (смеется). Поглядите! Поглядите, как они оба обернулись! Явился чудотворец, он спасет, он все уладит. Ведь если не случится чуда, им придется расстаться навеки. Несчастные! Из-за правды. А… А-а… (Пытается чихнуть.) Ну! Ну давай-давай… Нет, ничего не получается.
Рахель. Саймон, прекрати.
Саймон. Ты сказала ему правду, да? Что тебе сорок четыре года? Какая грандиозная правда! Тоже мне вечная истина! А ведь через год это будет уже неправда, потому что через год тебе стукнет сорок пять. Это будет ложь, ложь! (Наклоняется, вскрикивает от боли и хватается рукой за спину.) Ой!.. А вся правда — и только правда — состоит в том, что ты хочешь видеть его своим мужем. И никакой другой правды нет. Но из-за того, что ты сказала «сорок четыре», ты все испортила. Это как если бы ты сказала ему: «Ты мне не нужен». Большей лжи нельзя себе представить!
Рахель (подымаясь). Я больше не могу этого вынести.
Саймон. Чего ты не можешь вынести?
Рахель. Всего этого. Я не вынесу.
Саймон. Тебе и не нужно ничего выносить. Сядь и сиди спокойно. (Оборачивается к Лейзеру.) С таким болваном в доме ты можешь позволить себе сидеть спокойно. Несчастный правдоискатель! Твое правдоискательство на этот раз тебя как следует надуло! Твоя правда натянула тебе нос! Ты сам себе поставил клизму! Ты убиваешь ее, ты проливаешь ее кровь, но сам… Ты сам упускаешь свой жизненный шанс! Ты теряешь единственную женщину, которая будет тебе верна и не обманет. Сам Бог велел обмануть такого болвана, как ты! Но ты не понимаешь своего счастья, ты теряешь ту единственную, которую даже ты способен обвести вокруг пальца! Кусок поскребыша, бандит несчастный!
Лейзер. Я не из-за возраста.
Саймон (не слышит его). Тебя обманули? Да наша ложь рядом с твоей правдой… Грудной несмышленыш! Спроси нашу праматерь Сарру, спроси Реввеку, спроси Лею, спроси маленькую Рахель — спроси их, зачем они обманывали! Сколько же они все лгали и обманывали! Весь наш народ вышел из вранья — и ты, и она, и я. Ложь — это порой молитва. И принять такую ложь тихо, смиренно — это милосердие. Милостыня, поданная втайне. Щедрость, спасающая от смерти… Паршивый ревнитель истины и справедливости! Душегуб! Мерзавец! А… А!.. (Чихает.) А, черт! Где ты? Пропало понапрасну. С кем я вообще разговариваю? К кому обращаюсь? Все впустую.
Наступает молчание.
Лейзер (во весь голос). Можете вы поверить, что я играл в футбол на глазах у моего отца в Судный День? В этот святой для него день? Ведь в такой день играть в футбол — это смертный грех!
Саймон. О чем это он?
Лейзер. Я спросил вас: верите ли вы, что я играл в футбол? Вы можете мне ответить?
Саймон. Нет, мы не можем тебе ответить.
Лейзер. Тогда я скажу сам. Играл. Из-за товарищей. Товарищи втянули меня. Я не хотел и я сказал им, что отец может пройти возле футбольного поля по дороге в синагогу. Но они уговорили меня. Они сказали, что я трус. Что я предатель. Они заставили меня. Они устроили вокруг меня целое представление. Они грозили и умоляли. И я пошел и играл в футбол в Судный День.
Саймон. Я, кажется, от него чокнусь.
Лейзер. И отец в самом деле прошел мимо футбольного поля по дороге в синагогу и увидел меня. Но я не знал, что он видел. Когда человек играет с товарищами, он становится как слепой. И что, вы думаете, он сказал мне, когда вернулся вечером домой? Когда вернулся из синагоги? Что, вы думаете, он сказал?
Саймон. Мы ничего не думаем.
Лейзер. Он ничего не сказал. Он… (Стягивает с себя пиджак, засучивает рукава рубахи, подвертывает штанины и принимается изображать футбольного вратаря. Ловит воображаемый мяч, подпрыгивает с растопыренными руками и т. п.) Он сделал вид, что он вратарь. Он проделал то, что я проделывал там, на поле. Я играл в футбол в этот святой для него день, и вот что он мне устроил. (Снова подпрыгивает, словно за мячом, отбивает воображаемый гол) Вот так.
Саймон (Рахели). Пусть он прекратит! Где, он думает, он находится?!
Рахель (останавливает его). Оставь его.
Лейзер. Мама не могла понять, что происходит. Почему мой отец, пожилой уважаемый человек, которому уже за шестьдесят, ни с того ни с сего сделался вдруг как сумасшедший. Она умоляла, чтобы он прекратил, она плакала, она рыдала, она рвала на себе волосы!.. В нашем доме все пошло кувырком. Вот такое он устроил мне, вот как высказал!.. (Снова ловит воображаемый мяч, прижимает его к животу, сгибается пополам и стонет.) Товарищи втравили меня в эту игру. Для них пустяк, через минуту они забыли обо мне, а для отца — крах!
Саймон (тихо, ни к кому не обращаясь). Ты ненормальный.
Лейзер. Был ненормальный, да, но теперь — нет.
Саймон. Хорошо, хорошо! Теперь я ненормальный. Я! Но объясни все же, что ты хотел сказать этим… Этим представлением. Чего ты добивался?
Лейзер (Рахели). Я хотел объяснить вам, почему я не хочу. Почему я решил вернуться. Я не хочу, чтобы вы думали, что я не хочу из-за ваших лет. Есть другая причина. Товарищи — это как водка. Пока ее пьешь, тебе хорошо и весело. А потом тебя рвет и трещит башка. Товарищи — это как барабан. Много бума и шума, а внутри пусто. Товарищи — это кафе. Приятные разговоры и красиво вокруг, а под столом — сражение, один против другого, обман и грабеж. Под столом мужчины кладут руку на колено чужой женщины и проливают кровь ее мужа. Товарищи тянут тебя за собой не ради тебя, а только ради собственного удовольствия, они выкуривают тебя, как сигарету, гасят и забывают о тебе. Семья — это другое дело. Семья — это как свеча и пламя — одно.
Саймон. При чем тут все это, черт побери!
Лейзер. Вы для меня — не семья. Вы не говорите мне правды.
Саймон (хватает Рахель за руку). Она, вот эта дура, сказала тебе правду!
Лейзер. Этого недостаточно. Я много думал об этом. Вы не сказали мне правды, а вы ее брат. Я знаю, что значит — брат и сестра. Их невозможно разделить. Вы двое — семья. Я — чужой.
Саймон. Мерзкий праведник! Святоша! Ехидна поганая! Ты вынудил ее сказать правду и после этого смеешь заявлять, что этого еще недостаточно! (От злости с силой толкает Рахель Лейзеру в объятия.)
Лейзер (Рахели, отстраняясь от нее). Я спрашивал не для того, чтобы проверить вас. Я спрашивал, чтобы проверить, говорят ли мне правду. Я здесь один, без родных, не знаю города, мне некому даже сказать «здрасте». А ведь я был болен, ненормален, как выразился ваш брат, я и теперь еще не совсем окреп. Я не хочу опять стать сумасшедшим. Этого я не хочу ни в коем случае. Я обязан быть осторожным. Поэтому мне невозможно оставаться с вами в таком положении. Я должен вернуться в Иерусалим.
Саймон. Возвращайся! Возвращайся и женись там на своем отце! На своей драгоценной мишпухе! (Подступает к Лейзеру и одновременно, будто ненароком снова подталкивает к нему Рахель.) Пусть, пусть катится! Ты спаслась от чумы, от холеры, от язвы, от потопа! От десяти казней! Спаслась от самого большого идиота, какого носила земля! От чистопородного дурака с прививками от всех здравых мыслей! Ты спаслась от динозавра! От осла, на котором восседает Мессия! (Поворачиваясь к Лейзеру.) Ступай, будь здоров и береги себя для собственного употребления! Огрызок свечи с пламенем!.. Сгинь, пропади пропадом со своей паршивой мишпухой! (Подпихивает Рахель к Лейзеру.) Ему нужна семья! Как же!.. Семью не подносят на блюдечке! Семью нужно создать. А… А!.. (Чихает.) Все! Катись ко всем чертям, куда хочешь. И чтоб глаза мои тебя не видели! Убирайся! Сгинь!
