Александр Шаргородский - Пардон
ЖЕНА. Ой! Ай! Ужас! Помогите!
(Постоялец вскакивает, как ужаленный и кидается к ней).
ПОСТОЯЛЕЦ. Что с вами?
ЖЕНА. Спасибо, вы — настоящий мужчина… Только ради бога не говорите мужу…
ПОСТОЯЛЕЦ. Договорились…
ЖЕНА. Вы, конечно, все знаете, но я хочу все-таки попробовать объяснить, как это произошло.
ПОСТОЯЛЕЦ. Ну, в общих чертах я представляю.
ЖЕНА. Нет, нет, послушайте… Мы сдавали годовой отчет… засиделись с главбухом… Незаметно подкрался вечер. Я вся ушла в цифры… А он… а он… а он… воспользовался… Вначале я не поняла, что он хочет. Но потом, когда дебет с кредитом не сошелся — все стало ясно… Но было уже поздно.
ПОСТОЯЛЕЦ. Ну, а потом?
ЖЕНА. Что потом?.. Как годовой отчет — так дебет с кредитом не сходится… Потом и в квартальном уже начало не сходиться. А теперь и… Но вы же понимаете, я в этом нисколько не виновата, я не хотела. Поймите, — годовой отчет… Вы, наверное, не знаете, что это такое?.. Но сколько моих знакомых ежедневно сдают годовые отчеты… и ничего… А я? (всхлипывает).
ПОСТОЯЛЕЦ. Но мне-то зачем вы все это говорите?
ЖЕНА. Да, да, я знаю, вам все известно. Но детали… ведь все в деталях…
ПОСТОЯЛЕЦ. Если вы считаете, что я должен знать детали — познакомьте меня с ними завтра… Дайте спать!!!
ЖЕНА. И потом, я продала только одну икону. Только одну.
ПОСТОЯЛЕЦ. Одну, две, три… Какое это сейчас имеет значение?!
ЖЕНА. Ну, три!.. Не больше! Поверьте… Пусть меня разнесет гром, если я еще возьму хоть одну цифру для плана с потолка. Я все экономически обосную.
ПОСТОЯЛЕЦ. Прошу вас, уходите…
(И тут в замке двери комнаты мужа заскрежетал ключ).
ЖЕНА. Боже мой… Это он… Разрешите?! (Отодвигает Постояльца и лезет под кровать. Появляется Муж. он в пижаме, в руках — бутылка коньяка, в зубах — сигара).
МУЖ. Не помешал?
ПОСТОЯЛЕЦ. Простите, вы все страдаете бессонницей?
МУЖ. Люблю по ночам думать… Курите? (протягивает сигару).
ПОСТОЯЛЕЦ. Спасибо… Я утром…
МУЖ. Зачем же?.. Утром я вам дам другую… Держите! (протягивает рюмку, наливает коньяк). Как хорошо, что в доме появился мужчина. (Садится к нему на кровать). Не поверите — часто не с кем слова сказать… А как иногда хочется по-мужски побеседовать… Излить душу…
ПОСТОЯЛЕЦ. Но почему именно сейчас?
МУЖ. Я хотел раньше… Но если б вы знали положение дел на кафедре… Сколько можно терпеть такое положение вещей? Ну, увел человек жену — что же из-за этого наука должна страдать? Самсонов — развратник, но талантливый ученый. А мы ему закрыли путь в науку… идя навстречу пожеланиям заведующего кафедрой… Можно терпеть такое положение дел? Я вас спрашиваю?!
ПОСТОЯЛЕЦ. Нельзя.
МУЖ. Зачем же меня осуждать? Да, я написал на него анонимку… Но уже если на то пошло — какая же это анонимка? Я же подписался… Самсонов…
ПОСТОЯЛЕЦ. Послушайте, Самсонов… Дайте мне спать.
МУЖ. Сейчас… Только не говорите жене. Она не перенесет. Эта секретарша…
ПОСТОЯЛЕЦ. Я уже слышал о вашей секретарше!
МУЖ. Превратно!.. Вы знаете, но не в том свете… Это все не так… Все это было случайно… Она приставала, она не давала мне уйти с головой в работу. Каждый день новая прическа, каждый день новые наряды. Если б вы знали, как она одевалась!.. Я старался не смотреть в ее сторону. Да что я! Вся кафедра смотрела не на графики и диаграммы, а на ее ноги и… все остальное… Все бегали за ней, включая зав. кафедрой, несмотря на увод жены, все — но только не я… Может быть, в этом и была моя ошибка… Не знаю… Может быть… Честно признаться, я все время мечтал выгнать ее подальше от глаз моих и взять какую-нибудь пожилую интеллигентную женщину. Я хотел ее выгнать… Но за что? Что бы сказал местком? Разве она виновата, что у нее такие ноги?.. Короче, дело, как вы понимаете, катилось к неизбежному концу. И вот, однажды, в День Машиностроителя, воспользовавшись всеобщим весельем, и моим радостным, возбужденным состоянием, а также состоянием легкого алкогольного опьянения, в котором мы все находились, она, эта длинноногая вамп, затащила меня в кабинет и…
ЖЕНА (резко поднялась, опрокинув кровать вместе с Постояльцем). Что «и»? Я спрашиваю, что «и»?!
МУЖ (обалдев). Тише, тише… Я вам скажу. Только не говорите Жене…
(И в это время раздался скрежет ключа в двери комнаты Бабушки. Оба супруга, не сговариваясь, прячутся под кровать. Невдалеке лежит сброшенный Постоялец).
БАБУШКА (входит). Почему вы на полу, mon ami?
ПОСТОЯЛЕЦ. Вы берете с меня втридорога — и не даете прикорнуть!
БАБУШКА. Я?! Вы мне льстите… Вы знаете, когда последний раз из-за меня не спали?!! Это было сразу после войны…
ПОСТОЯЛЕЦ. Меня это не интересует… Увольте!.. Все, все! Спать! Спать! (Залезает под одеяло).
БАБУШКА. Спите, сударь, только вот что я вам хочу сказать: вы, сухарь, mon cher. И вот что еще, мой милый. Мне вся ваша писанина — как сейчас говорится — до фени!.. Мне, pardon, до лампочки ваша писанина. Мне плевать, сударь, на всю вашу писанину, миль pardon, она меня не интересует.
ПОСТОЯЛЕЦ. Но она, простите, и не должна вас интересовать! Спокойной ночи, черт подери!..
БАБУШКА. Вы реалист, прагматик… Вас волнуют факты… А воображение, imagination? Так знайте. Это действительно так… Я не танцевала с Вахтанговым, я встречалась со Станиславским не три года, а два раза, и оба — в очереди за керосином, и то это был не Станиславский, а его горничная… С кем я действительно беседовала, так это с Мейерхольдом, да и то в автобусе… Он спросил меня: «Вы выходите, мадам?» — «Да», — только и смогла выдавить я… Этой встречи мне хватило на всю жизнь… Но воображение, mon ami, что оно вытворяло!.. Хотя это вас и не интересует… Да, меня не любил Саксаганский, он вообще так и не узнал о моем существовании, как и любой другой видный деятель театра, музыки, я уже не говорю о кинематографии… Да, мой милый, я не блистала на балах, меня не забрасывали цветами, и мужчины в первых рядах не рыдали и не кричали «браво» и даже «бис», и никогда аплодисменты не переходили в овацию, потому что их вообще не было. И все только потому, сударь, что я никогда не выходила на сцену, потому что я не актриса… Я так и не стала ею… Я не актриса… Вы довольны?
ПОСТОЯЛЕЦ. Я-то тут причем?
БАБУШКА. Да, mon ami… Не было цветов, не было прожекторов, не было tout Petersbourg. А что было? Были очереди за керосином, за песком, за мылом… Я уже не помню, за чем еще… Я помню только, что я стояла… Не меньше десяти лет отдала я очередям, из которых пять — напрасно. Мне ничего не доставалось. Да, я стояла, я растила, я готовила… Но воображение, это проклятое imagination… Разве самое восхитительное в нашей жизни, самое запоминающееся часто происходит не в нашем воображении, пусть даже действительность — это нескончаемая очередь за чем-то, чего вам всегда не хватает?! Но зачем я говорю это вам, сударь, ведь вы такой же сухарь, как и они, — моя дочь и мой зять!
(И тут переворачивается кровать, вместе с Постояльцем, из-под которой появляются МУЖ и ЖЕНА).
ЖЕНА. Что? Мы — сухари?
МУЖ. Это мы — сухари?!
БАБУШКА. Mon Dieu!
МУЖ. Отвечайте, мама…
ЖЕНА. Мы — сухари? (наступая на Маму и Постояльца).
ПОСТОЯЛЕЦ. Вон отсюда!
МУЖ и ЖЕНА (не обращая внимания). Мы, мы… сухари?
МУЖ. Мама, я — сухарь?..
ПОСТОЯЛЕЦ (плюнув). Все! Все! (Хватает постельные принадлежности). Довольно! (заворачивается в одеяло). Спать!.. Спать!.. Разбирайтесь сами!.. Семейка!!! Осиное гнездо!!! (уходит, завернутый в одеяло, с подушкой в руках, запирается в маленькой комнатке, бросается на пол, натягивает одеяло, кладет голову на подушку. Храпит.)
МУЖ и ЖЕНА. Мы — сухари?!
МУЖ. Я — сухарь? Мама!!! Как вы могли?..
БАБУШКА. Право, Жорж… Я в этом ничего не вижу… Еще Станиславский говорил…
МУЖ. Прекратите!!!
ЖЕНА (переориентировавшись). Не трогай маму!.. Распутник! Как ты мог?!
МУЖ. Подожди! (Бабушке). Мы — сухари?!!
ЖЕНА (Мужу). Как ты мог?!
МУЖ (Бабушке на Жену). Она — сухарь?!!
ЖЕНА. Как ты мог?!
МУЖ. Подожди, я сейчас все выясню. (Бабушке). И это говорите нам вы?.. Прекрасно!.. Может, вы лучше нам расскажете, как танцевали мазурку с Евгением Багратионовичем?.. Помните, как вы волшебно врали про то, что убрали у Всеволода Эмильевича четвертую сцену? Помните?
БАБУШКА. Хорошо помню… Это было как раз за этим столом… Вы сидели справа от меня…
МУЖ. Помните, помните?..
БАБУШКА. Вы как раз тогда заканчивали статью, в которой громили кинематику…
МУЖ. Не кинематику, мама, а кибернетику…
БАБУШКА. Право, это не важно… Главное, что громили.
МУЖ. Как вы можете так говорить, мама, когда вы прекрасно знаете, что кибернетика — это моя страсть.
