Когда небо было синим - Оскар Шкатов
Необходимо было проявлять неусыпную бдительность, чтобы найти, кого можно осудить, заклеймить или взять на поруки.
Как-то подкатила ко мне грымза из «тайной канцелярии» и говорит:
– Мы собираем подписи для коллективного осуждения и наказания прораба Миронова, допустившего производственную ошибку. Подписывай.
– Ну, а ты-то здесь каким боком, Чучундра месткомовская, – почти вслух подумал я и спросил:
– А если я не согласен?
– Тогда соберем подписи против тебя.
Логика безупречная.
Впоследствии, будучи уже руководителем предприятия, я частенько вспоминал тот гадюшник, и потому своих прорабов не только никогда не подставлял, а наоборот, старался сам за них ответить. Ведь прораб, пока он ещё не научился воровать, это наименее защищённая структурная единица, потому что на него не только ложится всесторонняя ответственность, но также падают все шишки, вешают всех собак и переводят все стрелки. Мне эту должность удалось миновать, как Гагарину звание капитана.
Когда меня попытались назначить прорабом, то в качестве приданого навязали объекты, которые я хорошо знал. Все деньги там были уже съедены, а оставалось ещё закончить монтаж теплотрасс, провести гидравлические испытания и нудную процедуру сдачи в эксплуатацию. В условиях соцсоревнования это означало отсутствие плановых показателей и, соответственно, премий моим работникам, а также позор и общественное презрение мне лично.
Мое категорическое несогласие выразилось в том, что я быстро занял временно вакантное место старшего инженера-геодезиста, где обрёл полную независимость.
ГЛАВА XXI
Профессию эту я освоил самостоятельно в процессе работы на монтаже. Вообще-то, геодезию нам преподавали и в институте, но я этого не помню. Кроме того, геодезистом работал Витя Иванков, с которым мы подружились в первый же день. Он приехал чуть раньше из солнечного Узбекистана. Узбеком он не был, а был наоборот высоким кудрявым и никогда не унывающим Казановой. Его любили женщины, но чаще он их, так как был воспитан в среднеазиатском полигамном духе, и вообще имел завидные физические особенности.
Мне хотелось бы вставить короткую ремарку. Описывая события сорокалетней давности, я использую глаголы в прошедшем времени. Это естественно. Но, когда дело касается невыдуманных персонажей, то это вовсе не значит, что они были. Они и теперь живы и здоровы. Конечно, есть и ушедшие, но о грустном не будем.
Итак, Витя внёс в наш быт узбекский колорит. Плов, который он готовил профессионально, был значительно вкуснее студенческих плавленых сырков.
Налопавшись плова, мы как правило, дружно затягивали «Учкудук». При этом Витя ностальгически имитировал ветер пустыни. Все остальные песни ансамбля «Ялла» мне также пришлось разучить. Витя настоял. От узбеков нас при этом отличало только одно – пили мы не чай.
Если переключиться на язык Венедикта Ерофеева, потреблялось в советское время следующее:
– недостойные внимания дешёвые вина – бормотуха, шмурдяк или шамурла;
– портвейны 13, 33, 72, 777, уважаемые главным образом студенческой массой;
– сухие вина для охмурения женщин;
– водка, как символ алкоголя в целом;
– коньяк, как символ благополучия;
– самогон, он же бимбер, он же «сердитая бубука».
Помню, родители мои, добропорядочные и законопослушные граждане, всегда, как говорится, держали руку на пульсе. В своё время они коллекционировали винные и пивные этикетки и наклеивали их на кухонную стенку. Этикетки были в основном зарубежные, наши-то разнообразием не баловали. Обедать, поглядывая на такую галерею, было значительно вкуснее.
Однако Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения» от 16 мая 1985 года ворвался в кухонный интерьер и повис на месте смытых этикеток. Теперь батя уже несколько стеснялся гнать самогон под неусыпным оком этого газетного формата, и стыдливо задергивал шторку, отделяющую булькающее хозяйство от остальной кухонной территории.
Стены своей комнаты я не насиловал никакими призывами или лозунгами. Там висели, как и у многих, фотки «The Beatles», «The Rolling Stones» и, для прикола, плакат с членами Политбюро ЦК КПСС. То есть все коллективы с неизменным составом. Стабильность эта как-то успокаивала.
ГЛАВА XXII
А вспомнил я об отчем доме потому, что первые годы почти каждый отпуск мы проводили в Горьком. Вот, казалось бы, зачем из соснового озёрного края летом ехать в душный промышленный город, но там остались родители и старые друзья. Да и любовь к родине, несмотря на все её застои и перестройки, также имела место.
28 июля 1988 года – тысячелетие крещения Руси. Мы на вернисаже Ильи Глазунова с восторгом рассматриваем его шедевр «Вечная Россия» («Сто веков»), узнавая десятки знакомых исторических лиц. В выставочном зале звучит «Аве Мария» Шуберта. Гитарист и скрипач создают лирическую ауру…
Покинув картинную галерею, нам уже как-то не хотелось оставлять без внимания эту дату, причём не только в духовном, но и в плотском понимании. А то, как говорится, «День взятия Бастилии впустую прошёл». Неподалёку находился специализированный магазин, в простонародье «Главбутылка», где уже современные русские лица теснились, как и на картине Глазунова, но только должного порядка при этом не соблюдали.
Эх! Помните ли вы советские очереди, как помню их я… Удельный вес спрессованной людской массы приближался к удельному весу отдельно взятого индивидуума, так как воздушной прослойки между ними практически не оставалось. Как это ни удивительно, но иногда в общую давку попадали и наиболее сильные представительницы слабого пола, и тогда слышалось: «Ну, что ты пихаешь, я и так уже три раза кончила». А находящиеся за пределами магазина группы формировались в своего рода катапульты и забрасывали полномочного представителя прямо через головы толпы поближе к кассе. Так добывалось спиртное.
С пищевыми продуктами дело обстояло аналогично. В магазине на противоположной стороне улицы выбросили кур.
– Заходи со двора и скажи, что ты от Виталика, – посоветовал Серёга, брат моей жены и просто друг, который всегда знал, где и как добыть дефицит.
Я пошёл через задний проход, где очередь была не меньше, чем у центрального входа. Раздался гонг, и куры пошли по рукам. С заднего крыльца торговля шла значительно успешнее, и я быстро получил своих курей. Пароль «Я от Виталика» в общем и не понадобился, ведь ежели я с заду, значит и так свой. А Виталиком оказался простой грузчик.
Может, я путаю последовательность событий, но это не принципиально, так как восьмидесятые годы были примерно одинаковыми независимо от того, кто правил бал, то ли чмокающий тормоз с бровями, то ли плюралист с пятном на башке.
Всегда чего-то не хватало.
В первый наш приезд я уже мог неплохо готовить узбекский плов (Витька научил), а Серёга вообще приволок молочного поросёнка. Так что, несмотря на отсутствие продуктов в магазинах, в холодильниках всегда было. Советский человек умел адаптироваться в любых условиях и обстоятельствах.
Надо сказать, что наша горьковская гостеприимная квартира оставалась пристанищем для институтских друзей даже после нашего с Наташкой отъезда. А скатерть кухонного стола пережила столько застолий… На её клеёнчатой поверхности были изображены различные пищевые продукты, и их вид создавал иллюзию изобилия даже при недостаточной сервировке стола. Эти объёмные изображения пространственно дезориентировали, и я помню, как мой подвыпивший друг Лёша Сим долго и безуспешно пытался подцепить пальцами нарисованный кусочек хлеба, чтобы сделать бутерброд. Хлеб не давался, и колбасу пришлось разместить прямо на скатерти.
ГЛАВА XXIII
В предыдущих повестях я заметил у себя такую особенность – если я о чём-либо упомянул как бы вскользь, то обязательно вспомню ещё раз. В юности Чехова начитался и запомнил, что коли в начале на стене висит ружьё, то в конце оно должно выстрелить.
Так что, раз уж я заикнулся про братана Серёгу, то будь добр, получи.
Шурин мой всегда был у руля. Пока мы учились и женились с его сестрой, он закончил техникум, армию, потом институт, и всё по автомобильной специальности. Было и другое любимое занятие, которому он посвящал оставшееся время. Простой, скромный парень и вроде не секс-символ эпохи, он почему-то всегда вызывал интерес у девушек. И при этом жаловался мне, как старшему на один год
