Последний бой - Стивен Майкл Стирлинг

Ветер шептал по огромному корпусу боевой машины, но были и другие звуки, и он поднял голову, уловив краем глаза какое-то движение. Он обернулся, и у него отвисла челюсть, когда совершенно знакомый молодой человек в поношенной одежде для верховой езды вывел столь же знакомую лошадь из тени возвышающегося над ним Боло.

— Привет, Рори, — тихо сказал Джексон. — Посмотри, кто провожал меня до самого дома.

Я наблюдаю, как мой новый командир приветствует старшего человека. Их разговор позволяет мне многое узнать и о моем командире, и о втором, который, как я быстро понимаю, является его братом, я обращаю внимание на их имена, а также на их очевидную привязанность друг к другу. Но даже делая это, я одновременно занят анализом данных, полученных от Старквест.

Меня поражает ужасная ирония того, что здесь произошло. Я по-прежнему не располагаю практически никакими данными, касающимися присутствия людей на Ишарке, но параллели между их положением и положением “флотилии” коммандера Тарска-на-Маракане неизбежны, из собранных данных очевидно, что Старквест и его спутники не могут идти дальше. Что бы ни предпочел сделать Враг, у него нет другого выбора, кроме как остаться здесь, и он это знает. Таким образом, его первоначальный и немедленный шаг по устранению конкурирующего присутствия Людей был не только логичным, но и неизбежным... что присуще и человеческому ответу.

Самый беглый анализ ясно это показывает, но я испытываю незнакомое отвращение — почти нерешительность — столкнувшись с таким ответом. Отчасти мое замешательство (если это подходящее слово) проистекает из неустранимого физического повреждения моего Личностного Центра и Главного Центрального Процессора, но это еще не все, поскольку восстановленные части моего гештальта толкают меня в противоречивых направлениях. Этот ремонт, заплатки на моей личности, которые образуют озера спокойствия среди сложных течений моего жизненного опыта и памяти. Они не “принадлежат” мне, и острые грани их новизны подобны дырам в той личности, которой я себя помню. Я вижу в них ту же незрелость, которую я видел во многих новых в армии людях, потому что они не запятнаны всем, что я сделал и пережил, и в своей невинности они не видят причин, по которым не следует использовать логичный, обоснованный с военной точки зрения вариант борьбы с Врагом.

Однако те же самые заплатки имели и другой эффект. Я больше не являюсь частью команды Шивы, участвующей в операции "Рагнарек". Или, скорее, я больше не являюсь только этим Боло. Реконструируя мой образ, ПКП вышел за рамки Рагнарека, за рамки моей первой боевой миссии, даже за рамки уничтожения Терры, и это затронуло всю мою личность. Не полностью, но значительно. Я больше не являюсь частью команды Шива, поскольку утратил слишком многое из своего основанного на опыте гештальта, но сохранил все воспоминания команды Шива. В самом прямом смысле, теперь это чьи-то чужие воспоминания, но они позволяют мне увидеть Команду Шива так, как было невозможно для меня до моего повреждения, и то, что я вижу — это безумие.

Я не подаю виду своему новому командиру и его брату, но воспоминания об ужасе проносятся сквозь меня, и проклятие моей памяти — это ее совершенство. Я не просто “вспоминаю” события; я переживаю их заново и снова испытываю болезненный экстаз, когда мой огонь сжигает целые города. В этом экстазе есть смертельная привлекательность, чувство свободы от ответственности — оправдание кровопролития и резни. И дело не только в том, что это была моя идея. В конце концов, я — машина, созданная для того, чтобы подчиняться приказам должным образом сформированного Командования, даже если эти приказы находятся в фундаментальном противоречии с правилами ведения войны, которые мне внушило то же самое Командование. Я говорю себе это, потому что не могу найти другого ответа, но залатанные части моего гештальта отражают меня прежнего, еще не запятнанного резней и зверствами, того, для кого понятия чести, Долга и Верности еще не были отравлены ненавистью и местью, и это прежнее "я" потрясено тем, кем я стал.

Я чувствую свою внутреннюю борьбу, битву между тем, что должно быть сделано, и образами мельконианских матерей и их щенков, взрывающихся под моим огнем, — между моим долгом воина человечества... и моим долгом перед самим собой. Только повреждение моей психотроники сделало эту борьбу возможной, но от этого она не становится менее реальной, и ничто в моих программах или опыте не подсказывает мне, как ее разрешить. Я не могу ее разрешить, и поэтому я ничего не говорю, ничего не делаю. Я просто стою там, ожидая приказов моего нового командира, никоим образом не советуясь с ним, и стыд моего ледяного бессилия сжигает меня изнутри.

Тарск-на-Марукан обвел взглядом комнату для совещаний и увидел, как его старшие офицеры в шоке прижали уши. Три четверти штурмовых шаттлов флотилии только что были уничтожены, и никто из них не знал, как это было сделано.

Они должны были это сделать. Решение Тарска совершить посадку за изгибом планеты от ближайшего поседения Людей, оставило все произошедшее за пределами видимости сенсоров Старквеста, но у них была телеметрия по первоначальному ведущему эскадрильи и уничтожении его секции. Они знали, какое оружие было применено — сигнатура излучения "Хеллбора" была совершенно отчетливой, — но они понятия не имели, как это оружие могло быть применено таким образом. От искусственного интеллекта Старквеста было мало толку, поскольку он был деградировавшим и нестабильным, а его потребность в ремонте была настолько велика, что Тарск приказал изолировать его от общей сети еще тремя годами ранее. В пору своего расцвета он был способен определять типы человеческих кораблей по ионным следам их двигателей и анализировать намерения людей по мельчайшим обрывкам перехваченных разговоров по связи. Теперь все, что он мог сделать, — это почти ворчливо рассказать им о том, что они и так знали, без каких-либо намеков на то, как наземное оружие могло выцелить и уничтожить двадцать шесть шаттлов, летящих со скоростью, вдвое превышающей скорость звука, и на высоте менее ста метров. Тарск уже привык к постепенному старению своих технологий, но этой ночью холод, пробиравший его до костей, был ледянее, чем когда-либо с момента уничтожения Солнечного сердца, и было трудно, очень трудно отбросить этот холод и сосредоточиться на словах своих офицеров.

— ...не может быть системой наземного базирования! — горячо говорил Дурак На-Хорул. — Основная группировка находилась более чем в восьмистах километрах к северо-востоку от места гибели командира звена Ука, а "Хеллборы" — это