От «Я» к «МЫ». Как быть по-настоящему вместе - Терренс Рил
Мы индивиды, чье существование зависит от принадлежности к группе.
В начале пятидесятых годов ХХ века психиатра Рене Шпица попросили проконсультировать сиротские приюты, где была необычайно высока младенческая смертность [22]. Этих детей регулярно кормили, переодевали, пеленали, следили, чтобы они имели возможность отрыгнуть воздух после кормления. Но Шпиц обнаружил, что с этими детьми не играли, не разговаривали, их не тискали — словом, у них не было никакой эмоциональной синхронизации со взрослым. Произошедшее получило официальное название — синдром остановки развития *. Выражаясь простым языком, эти дети умирали от одиночества.
Наша нервная система никогда не была приспособлена к саморегуляции. Мы все фильтруем свое чувство стабильности и благополучия через отношения с другими. И все же наше общество пронизано культурой индивидуализма. Идея сурового индивидуалиста, который держится особняком от остальных, не имеет отношения к действительности. * * *
Если хотите знать, как выглядит человек, полностью исключенный из социального взаимодействия, изучите мозг человека, который долгое время провел в одиночном тюремном заключении.
Девятнадцатого июня 2012 года Грег Хейни, профессор психологии из Калифорнийского университета в Санта-Крус, сообщил подкомиссии юридического комитета сената конгресса США по конституции, гражданским правам и правам человека: «Условия содержания [23] [восьмидесяти тысяч американских заключенных, которые долгое время провели в одиночных камерах] настолько суровы, что не могут служить никаким дисциплинарным целям». У некоторых заключенных это лишь ускоряет низвержение в бездну безумия. Вот что пишет журнал Американской ассоциации психологов APA Monitor.
Точку зрения Хейни подтверждает и бывший заключенный Энтони Грейвз, который провел в тюрьме 18 лет, в том числе 10 лет в одиночной камере, в ожидании казни за убийство, которого не совершал. «Я видел, как люди приходят в тюрьму в совершенно здравом уме, а через три года уже не живут в реальном мире», — говорит он. По словам Грейвза, один заключенный «выходил во двор для прогулок, раздевался догола, ложился и мочился — и весь обливался при этом. Брал свои фекалии и мазал себе лицо».
Вот он, совершенно независимый индивид! Лишенные социальных связей, мы разрушаемся как личности — и даже сходим с ума. * * *
Многочисленные современные исследования [24] изучают границы между нами и способы, которыми эмоциональное состояние одного партнера, зачастую не выраженное в словах и, более того, неосознаваемое, влияет на второго. Мне представляется, что самое простое и элегантное из множества имеющихся описаний социальной природы нашего мозга — это весьма авторитетная Social Baseline Theory **, которую разработали Лейн Бекс и Джеймс А. Коан, исследователи из Виргинского университета.
Я начал понимать, что такое базовая социальная теория, много лет назад, когда был на сафари в заповеднике Серенгети. Мой друг Рик Томсон, опытный проводник, увел меня на рассвете выслеживать потенциальную добычу. В высокой траве притаилась золотистая львица, едва различимая в кустах. В нескольких шагах дальше стоял ее потенциальный завтрак — ни о чем не подозревающий бородавочник, вынюхивавший в земле личинку. Словно сговорившись, львица и бородавочник разом подняли головы — и бросились бежать как ошпаренные. После потрясающего спринта, продлившегося считаные секунды, оба, снова словно сговорившись, резко остановились. Львица улеглась и принялась небрежно вылизывать лапы. Аппетитный бородавочник покрутил задом, словно в танце: «Ха-ха, львица, сегодня не твое утро».
Я спросил Рика, что он думает про их синхронность. Что заставило животных остановиться в один и тот же момент?
— Сохранение энергии, — объяснил он. — Закон здешних краев. Трать как можно меньше, сохраняй энергию, оставайся в живых. Момент, который вы видели, — это был некий предел, который пересекли и львица, и бородавочник, после чего поняли, что дальнейшая погоня бессмысленна, львица не догонит добычу.
Биологи говорят в таких случаях об экономии действия [25], принципе минимального расхода калорий, который наблюдается в царстве животных повсеместно. Ведь еды не всегда достаточно.
Наш мозг сжигает топливо, причем, как выяснилось, в огромных количествах, и исследования показывают, что из всех отделов больше всего энергии расходует префронтальная кора — на ту самую деятельность, которая появилась последней в ходе эволюции человека и развилась относительно недавно ***. Префронтальная кора — это мудрое, весьма адаптивное, невероятно расчетливое устройство, состоящее из миллиардов нейронов [26]. Это сложная структура, необходимая нам, чтобы Мудрый Взрослый мог совершать свои продуманные, целенаправленные, преднамеренные действия. Но это энергозатратно [27]. Нейрофизиологи уже несколько десятков лет знают, что мозг делегирует рутинную работу (контроль за дыханием и сердцебиением, например) не таким умным и более автоматизированным отделам нервной системы, которые тратят меньше энергии. Однако, когда Бекс и Коан изучили огромный объем исследований на эту тему, они сделали вывод, что энергозатратная префронтальная кора не просто передает менее сложные функции [28] другим частям нервной системы, но еще и прекрасно справляется с задачей сохранения энергии, передавая психические функции одного человека окружающим его людям.
Более ранние исследования показывали, что люди стремятся к взаимодействию друг с другом, так как нуждаются в корегуляции [29]. Теория Социальной Базы идет дальше и предполагает, что независимо от культуры «близость к социальным ресурсам [30] — это фундаментальная точка отсчета для нашего мозга». Человеческий мозг предполагает, что мы встроены в хорошо нам знакомую, плотную сеть взаимозависимости, где задачи, которые могли бы быть задачами отдельного человека и его нервной системы, распределяются на всех членов группы. Возьмем необычайно простой пример. Я слежу за костром. Вы стоите на страже.
Похоже, исследования показывают, что многозадачность изобрели яппи [31]. На самом деле мы не в состоянии выполнять две разные задачи одновременно, что бы себе ни говорили. В действительности мы смещаем фокус внимания, переключаемся с задачи на задачу и не выполняем ни ту, ни другую настолько хорошо, насколько у нас получалось бы, если бы мы занимались чем-то одним.
Итак, вернемся к костру. Если я поддерживаю огонь и одновременно слежу, не нападет ли на меня хищник, префронтальная кора у меня перегружается. Но если я поддерживаю огонь и доверяю своему другу и соседу по пещере Ральфу, что он постоит на страже за нас двоих, моя префронтальная кора может расслабиться и сосредоточиться на костре. В сущности, это открытие и подтолкнуло Бекса и Коана к созданию их теории.
Оба ученых исследовали неврологические процессы, связанные с саморегуляцией. Они приступали к исследованиям, предполагая, что при входе в пространство социальных взаимодействий префронтальная кора отдельного человека активируется. Когда мы в обществе, нужно считывать массу тонких подсказок и намеков. Однако — поначалу даже к своей досаде — они обнаружили, что при взаимодействии с другими людьми наша префронтальная кора практически всегда замедляется и успокаивается [32].
Как это объяснить? Недавние исследования показали, как именно люди помогают друг другу регулировать сложные эмоции вроде гнева, страха и боли, но Бекс и Коан пошли дальше. Оказывается, в отношениях мы меньше страдаем от стресса.
Распределение эмоциональной нагрузки и производительность «коллективного разума» позволяет префронтальной коре каждого отдельного человека делать гораздо меньше работы, чем пришлось бы ему в одиночку. Нам даже не всегда требуется какое-либо саморегулирование или совместное регулирование — порой для них нет причин, поскольку «коллективный разум» (я разведу костер, а ты последи, чтобы медведь не пришел) оставляет нам значительно меньше всего того, что нужно регулировать. Точкой отсчета для нашего мозга является общая социальная компетентность. Вот как говорят об этом сами авторы.
Социальная близость способна снизить почти все расходы энергии, связанные с префронтальной корой. Например, люди, недавно вступившие в романтические отношения, могут в меньшей степени стремиться к личной саморегуляции, поскольку окружающий мир начинает казаться им уже не таким опасным и сложным. Кроме того, их партнеры совершают действия, которые положительно влияют на их состояние (скажем,
